Костры солнцестояния

Ярко горят костры солнцестояния на берегах молочных рек. Трель дудочки бежит по долине, и босоногие девицы вприпрыжку за ней. Алые ленты в их волосах развиваются в танце, цветочные венки скользят по длинным косам на сырую земельку. А тут рослый дубина из кустов выпрыгнет да и утащит девку под весёлый хохот. Возьмутся за руки игривые молодчики да красны девицы, закружат в хороводе, не жалея босых ног. Ясноокая дочь старейшины выплывает, словно лебедь статная, в сердцевину круга и затянет соловьиную песнь. И красиво так поёт, что сердце надрывается. Умолкнет чертовка, а у девиц глаза на мокром месте. Выбежит в круг местный дурачок — в русой голове пустота — да вытащит из-за пазухи дуду. Дурак дураком, кроме того, как на дуде играть, ничего не умеет, а как же играет — ноги сами в пляс идут. Каждый умелец показывает, на что смел и горазд. Кто рассмешит, а кто разжалобит, а иных и освищут, и пинками погонят. Выходит в сердцевину первый сын старейшины — затихают толки и пересуды. Чудо-ребёнок, благословение богов — Дей, поцелованный солнцем и огнём с рождения, обласканный толпой. Румянцем полыхают девичьи щёки, в мягкой улыбке изгибаются их уста, стоит им взглянуть на рыжего молодца. И Кай, чёрный ворон, отвергнутый богами и людьми, притаившейся среди ветвей плакучей ивы, не может отвести свой взор от дитя огня. Искры пламени устремляются в чернильные небеса. Огонь ласково обнимает за плечи красноволосого юношу, струится по его рукам. Толпа зачарованно любуется представлением. Из пламени рождаются алые птицы и взмывают ввысь. Чем дальше улетят, тем дольше продлится лето. И летят, летят красные соколы за горы и леса. Пламенный бутон вспыхивает на ладони Дея — а по толпе ахи и охи. И Каю тоже интересно, кто станет тем счастливчиком, кого выберет цветочек. Тенью он ползёт по ветвям ивы, дабы поближе разглядеть представление. — Будет тебе томить! — кричит взволнованно кто-то из толпы. Дей отпускает аленький цветочек. Плывёт тот по кругу, ищет владельца. Разочарованно вздыхают девицы, когда цветок проплывает мимо; на землю плюют юноши, когда цветок не их выбирает. Не достойны, понимают они. А Кай и не надеется, но хрупкую надежду в сердце не сломить. Всё меньше кандидатов в кругу, кто-то начинает возмущаться, как гордый сын кузнеца или распрекрасная дочь знахарки. Последняя в кругу лопоухая дурында радостно верещит, когда цветочек кружит подле неё, а тот возьми и ввысь. — Эге, что чудит! — возмущается дурында. — Заворожили! Кай глазам своим не верит, когда цветок устремляется в его сторону. Он уж собирается сбежать, но поздно: яркий свет прогоняет тень с ивы. Растерянно хватает он аленький цветочек — тот не обжигает, но согревает. Распускается пламенный бутон; гаснет пламя на листочках, только ласково тлеет на багряных лепестках. — Воронёнок! Там воронёнок. Он заворожил, окаянный! — кричит дурында, хватает камень с земли. Гнев охватывает толпу. Камни и палки летят в иву. — Лови его! Хватай колдуна! И бежит, бежит тенью вдоль реки Кай, спасаясь от озлобленного люда. Только цветочек прижимает к груди, обронить боится. Бежит, покуда не спотыкается и катится в овраг, разбивая в кровь локти и коленки. Кай приходит в себя и прячется между деревом и валуном, окутывая себя тенями. Не найдут его деревенские смутьяны, покуда царит ночь, а поутру его уже здесь не будет. Он сворачивается калачиком, начинает зализывать ранки, глотая капельки крови. Ему бы нарвать горца вдоль реки, да приложить его к ссадинам, но где-то сверху, над головой, раздаются голоса: — Держите вора. Ищите ворожея. Не мог он далеко убечь! — Кай втягивает голову в плечи, бормоча под нос заговоры. Голоса отдаляются, уходят вверх по реке, и Кай успокаивается. Он подносит к лицу тлеющий цветок, вдыхает аромат костра, вспоминает о пламени в длинных волосах. Тепло разливается по груди и чреслам. — А вот ты где укрылся, — неожиданно раздаётся голос рядом, и Кай ощетинивается. — Прокляну! — рычит он. — Я тебя не боюсь. Вспышка огня ослепляет Кая, а когда зрение возвращается — тени, окутывающие его, медленно тлеют, являя образ пламенного юноши. — Чего тебе надобно? — пятится с опаской Кай, прижимает к груди цветочек. Дей не деревенский дурак — он с лёгкостью расправится с Каем. — Не отберу я твой цветочек и не обижу. Не сбегай. — Так почто пришёл? — Обряд закончить надобно, — Дей пригибает колени и опускается на землю. — Подойди ближе. С благоговейным трепетом Кай ползёт по валежнику. Содранные коленки щиплет, но это столь незначительно, когда сам Дей признаёт его, юродивого изгоя. Пламя очерчивает круг — прогоняет тьму и тени. В его отсветах нетерпеливо мнётся исхудалый парнишка в балахоне из вороньих перьев. Дей обнажает острый нож, а Кай даже не боится: если помирать, то только от этих рук. Но Дей лишь проводит лезвием по запястьям: своему и Кая. Багряная кровь опадает на землю. Они перекрещивают руки, переглянувшись, смешивают кровь. — От имени богов и от имени собственного благословляю тебя, Кай. — От имени проклятого и от имени павших идолов принимаю твою благодать, Дей. Кай знает правильные слова, но намеренно искажает их. Он ожидает брани, а видит лишь хитрый прищур яхонтовых глаз. Кай позволяет большую дерзость: наклоняется и слизывает рубиновые капли со светлой руки. Поднимается языком выше, оставляя влажную, алую дорожку на бледной коже. Вздрагивает, когда его грубо хватают за длинные тёмные волосы, и удивлённо охает, когда его толкают на землю, навалившись сверху. — Не играй с огнём, воронёнок, — опаляет горячий шепот ухо. — Коль не хочешь в пламени сгореть. — Хочу. Хочу! — твёрдо повторяет Кай, сверкая синими кошачьими глазами. Сладкие уста накрывают собственные. Страстные лобзания дурманят, горячат молодую кровь и распаляют невинное тело. Пальцы дрожат, скользят по крепкой спине. Дей отстраняется, скидывает белую рубаху с богатой вышиванкой. А Кай глаз не может оторвать от широкой груди с яркими рубцами. Как заговорённый он накрывает грубые шрамы губами. Дрожит как осиновый лист, а сам лобзает и кусает солоноватую кожу, царапает коготками, покуда не замирает у дорожки волос внизу живота. — Зверёныш, — одобрительно гладит Дей его по спутанным волосам. Кай глубоко урчит, прокусывает тонкую кожу на животе до крови, тут же зализывая ранку. Разочарованно стонет, когда его дёргают за волосы и ставят на четвереньки. Он хочет крови, хочет пить слёзы и выть на луну. Вороний балахон, почти приросший к коже, сдирают с него. Кай ёжится и пытается прикрыться, но Дей останавливает его, отвесив хлёсткий удар по ягодицам. Кай скулит, ломает хрупкие веточки под руками. Вскрикивает от боли, когда чувствует, как проникают в его нутро. Хотел глотать чужие слёзы, а давится собственными от тяжести и резкой боли меж ног. Его подхватывают под бёдра и поднимают над землёй — и резко опускают вниз. Пронзительный крик срывается с уст в чернильное небо. Пламя устремляется ввысь, ярко освещая тела в огненном кругу. В глазах Дея сплошная чернота, лик искажает звериный оскал. Не избранник богов, не солнцем поцелованный — проклятый, как и Кай. Нутро горит, его раздирает на части, но ресницы Кая сладко трепещут: он больше не один. Бледная рука опускается на живот, выводит пламенные узоры — боль притупляется. Жар растекается по венам, слюна обильно стекает по подбородку. Громкие стоны и хриплое рычание заполняют низину. Языки пламени переплетаются с густыми тенями в танце. Луна выглядывает из-за туч, ласкает голубым светом тела своих грешных детей. Деревенские дурни сходятся на поляне с пустыми руками, плюют с досадой на землю да достают из кустов самогон. Девицы, взявшись за руки, идут к реке да пускают по воде венки с голов. Ясноокая дева затягивает соловьиную песнь, трель дудочки течёт по полям. Ярко горят костры солнцестояния, да ночь коротка. С первыми лучами солнца засыпают пьяные молодцы в обнимку с девицами. Прячутся в вороньих перьях от солнца дети луны.