***
sacrilege by yeah yeah yeahs
— себастьян, я принес тебе покушать! — дверь в общую спальную комнату открывается с громким скрипом, к которому все жильцы давно привыкли. сначала показывается блондинистый затылок грегори. если бы не сильное раздражение, себастьян ринулся бы его целовать. он пропускает ужин читая не совсем разрешенную в стенах хогвартса литературу, и совсем не замечает, как пролетает время. в подземельях слизерина вообще не очень со временем: почти невозможно отследить закатный час, в который подают ужин. — дарио сказал, что ты не присутствовал на ужине, так что я заскочил на кухню. — может, дарио сказал тебе что-то еще? — себастьян лениво ведет щекой, поворачивая голову в сторону хоффмана, не отрываясь от чтения. он слышит, как парень ставит поднос на стол между их кроватями. чувствует, как прогибается рядом кровать. теплая ладонь ложится меж лопаток, уходит ниже, переходит на бок, оказываясь, в конце концов, на его. грегори неловко целует, попадает в уголок губ. сэллоу опускает книгу, отвечая на ласку, и оставляет такой же поцелуй, сжимая чужую ладонь в своих. ледяную, как всегда. — я серьезно, грегори, мне не нравится то, как вы общаетесь. — мы друзья, себастьян, и общаемся мы как друзья, — блондин поднимается с кровати, одергивая свою руку, будто обожженный. «конечно, он ведет себя обиженно», — думает себастьян, даже не удосуживаясь подняться следом. он меняет позицию так, чтобы видеть все передвижения грегори. книга оказывается на прикроватном столике. — я не понимаю, в чем твоя проблема. вечно недовольный тем, что я делаю: возвращаюсь поздно, общаюсь с кем-то кроме тебя, один раз сел во время обеда не рядом, а напротив, и это уже преступление! он ходит из стороны в сторону, активно размахивая руками, себастьян почти хочет посмеяться с того, как легко его разозлить, но он сам еще хуже. гораздо хуже. в своем гневе грегори похож, так похож на магла, что это даже делает его милым. зная, что он происходит из семьи чистокровных. его манеризмы, не соответствующие происхождению. — ты думаешь, что я кретин и не замечаю ваши ночные похождения? — себастьян полностью садится, готовясь кинуться за грегори: тот бросает один неосторожный взгляд на дверь, в его карих глазах видно попытки рассчитать, насколько удачным будет его следующее действие. в этот момент кажется, что он — добыча, жертвенный ягненок перед тем, как его заколют. грегори нагло врет, особенно когда молчит, и этим подтверждает свою вину. что-то внутри громко стучит, разбивается. у себастьяна нет сердца. он не знает, что такое настоящая любовь. есть только желание обладать. желание иметь. желание оставить рядом. никогда не потерять. грегори срывается с места, пытаясь добежать до двери, но сэллоу быстрее — всегда быстрее. быстрее понять, быстрее найти. как собака, как волк. быстрее догнать свою жертву. он успевает закрыть дверь с ужасным хлопком, отталкивая хоффмана от ручки. тот падает, ругаясь, и смотрит с болезненной ненавистью, которая больше похожа на любовь. это и есть любовь. этот взгляд заставляет кровь кипеть, а все тело — чесаться, желая снять собственную кожу, снять мясо, оставить голые кости, может — нервные окончания. оголить всего себя, оголить саму свою суть, чтобы эмоция сменилась на отвращение. ему не хочется владеть лишь номинально. они должны быть связаны друг с другом так, что умрут, если между ними будет чуть больше метра. этого было бы достаточно. — тебе мало моего внимания? — по-змеиному шипит себастьян, наклоняясь к грегори. оминис позавидовал бы тому, как он звучал, учитывая, что в его крови нет ни капли салазара. — я делаю что-то не так? они ссорятся и мирятся, ссорятся и мирятся, и этот бесконечный круг не прекратит свое существование никогда. по крайней мере, пока жив сэллоу. то, чем являются их отношения — настоящее кощунство, а не любовь. — между мной и ним ничего нет, себастьян, очнись! — грегори вскакивает на ноги, обиженно прижимая руки к своему сердцу. кажется, будто он сейчас заплачет. как же жаль, как же жаль… наверное. себастьяну не жаль, пусть плачет. пусть выплачет все свои эмоции, пусть выплачет все свои обещания и проклятья. он просто будет рядом. он будет рядом, а не кто-то другой, и только он увидит эти восхитительные влажные дорожки на чужих щеках. только ему достанется увидеть красные щеки, только он своим платком утрет влагу под носом. никто больше никогда не будет этого делать: люди — гневные твари, которым плевать на чужое горе. хоффман медленно отступает назад, и между ними, вдруг, больше метра, и себастьяна тянет вперед, будто он на поводке. — ты просто бредишь, — шмыгая, шепчет парень. он упирается в стол. — я тебя ненавижу, — сквозь зубы выплевывает грегори, и по щекам текут те самые восхитительные слезы. — ты меня любишь. — я тебя ненавижу! — выкрикивает хоффман, кидая первую попавшую под руку тарелку. в брюнета летит торт. — ненавижу! — он успевает уклониться, прежде чем в него прилетает рагу с курицей и картошкой, пачкая форму. «хотя бы не успел переодеться», — устало думает себастьян. горячая жидкость лужей стекает на пол. — как же я тебя ненавижу! — грегори не успокаивается. вторая тарелка рагу улетает в стену рядом с дверью, и еще один десерт — маленькие лимонные пирожные, которые можно было купить только в хогсмиде, тоже летят по всей комнате. — ты худший, себастьян. — все, хватит, — себастьян не подходит, подлетает к парню, перехватывая его руки, которые опять тянутся к подносу. он обнимает грегори поперек, прижимая его руки к телу, на что тот начинает пинаться. — отпусти! прекрати! — блондин кричит, пытаясь вырваться из чужой хватки, и со всей силы наступает на ногу сэллоу. — себастьян, стоп! я успокоился! — вопреки своим словам, он не прекращает вертеться, пытаясь выскользнуть еще бодрее. дверь вновь скрипит — все остальные должны были заниматься своими делами: оминис — сидеть в гостиной и читать, или может играть в шахматы, а дарио… дарио, как и грегори, редко появлялся в общежитии раньше полуночи или поздней-поздней ночи, если вообще появлялся. но вот он стоял во всей своей красе. янтарные глаза метались меж их фигурами, пытаясь прочитать ситуацию. «защитничек», — злобливо-насмешливо думает себастьян. — о, себастьян, ты мог бы сказать, что комната будет занята, — грегори в его руках нагревается, наконец успокаиваясь. на его милых щеках расцветает румянец, он неловко смотрит в одну точку, замявшись. и молчит. предательски молчит, как настоящая дева в беде. невинная, невинная овечка. будто их и правда застукали. — это... это не то, о чем ты подумал, — едва громче звуков вне комнаты, выдавливает из себя парень. он щипает себастьяна за бедро, скрытое грязной мантией. минутная интимность жеста даже заставляет поджать губы. — хотя бы отпусти его. только если вы оба одеты там, куда я не хочу смотреть, — подначивает его дарио. как же ему хотелось бы ненавидеть дарио, хотя бы за его издевательские на приятельском уровне шутки, или за то, что он ошивался вокруг хоффмана. но что-то внутри ему не позволяло. элфорд был одним из лучших компаньонов, лучших друзей, лучших дуэлянтов, которых сэллоу встречал. он размыкает руки, и, почти бегом, его грегори подходит к дарио. тот обнимает его за плечи, поглаживает, галантно открывая дверь, и шепчет что-то на ухо. настолько тихо, что сэллоу его не слышит. блондин лишь кивает, на секунду бросая взгляд через плечо. они выходят, закрывая за собой дверь. всю оставшуюся ночь себастьян, сам не свой, мечется в лихорадке по кровати. ни грегори, ни дарио не возвращаются в комнату в этот день, в следующий, всю неделю. себастьян вздрагивает, просыпаясь. оминис толкает его настолько сильно, что почти валит со скамьи в обеденном зале. недалеко сидит грегори, они встречаются взглядами всего на секунду, но брюнета накрывает холодной волной. по рукам поднимаются мурашки. почти две недели прошло с того инцидента, с их маленькой, ничего не значащей ссоры. если бы дарио- если бы дарио не появился так не вовремя, они бы помирились сразу же после. и если бы грегори был в настроении, то может- о, нет. нет. он не будет думать об этом за столом, как какое-то животное. родители вырастили его джентльменом (и все-таки где-то ошиблись, раз он стал тем, кем стал. или это была ошибка его дяди). — и, как лучший директор, которого эта школа знает, — на этих словах директора блэка, все за столами шуршат, перешептываясь и хихикая. — как лучший директор, — настойчиво продолжает мужчина, — я объявляю рождественский бал. единственный! и не думайте сделать какую-то пакость, иначе все вы будете сидеть в школе весь оставшийся год. я понятно выражаюсь? весь зал неохотно ропщет какой-то ответ, и, кажется, себастьян тоже, но он не замечает. его взгляд сосредоточен на одном и только одном человеке, который счастливо кивает чему-то, что ему говорит дарио, прежде чем виновато посмотреть в его сторону. профессор уизли занимает место директора, чтобы закончить его речь. не удивительно: финнеас блэк среди собственных учеников славится высокомерностью и откровенным нежеланием выполнять свои обязанности. — дорогие ученики, присутствовать смогут только студенты четвертого курса и выше. но! — добродушно выделяет она, когда замечает поникшие лица среди толпы. — не обязательно, чтобы ваша пара была вашим сокурсником. остальное до вас донесут ваши деканы, а также префекты. благодарю за внимание. толпа начинает медленно рассасываться. обед заканчивается, но уставший себастьян так и не ест. он задерживается у двери, ожидая, когда к нему подойдет грегори — он наверняка подойдет, и тогда сэллоу сможет пригласить его на бал, чтоб помириться. хоффман проходит мимо него, о чем-то болтая с дарио. тот мягко держит его за локоть, помогая лавировать меж студентов, и брюнет еле сдерживается, чтоб не взорваться. взрывается только в самый день бала, спустя пару недель, когда оказывается, что оминис тоже нашел себе пару — девочку с рейвенкло с красной копной волос в хвосте. они уже собрались, когда гонт удосуживается уведомить его об этом. себастьян думает, что сейчас разнесет всю комнату. ладно, он злится не на друга, а на своего предателя. не дарио. на дарио даже невозможно злиться, потому что он не делает ничего. они с грегори дружат, он старается защищать всех, с кем он дружит. даже от тех, с кем он дружит. и в конфликте займет сторону слабее. в зал они втроем, сам себастьян, оминис и его пара, представившаяся ланой, заходят не спеша. в основном потому, что у брюнета начинается паника, которую он никак не может подавить. лана добродушно протягивает ему что-то из своего мешочка, который на жемчужинах держится на ее запястье. красивый подарок от оминиса, который соответствует его жемчужному браслету. когда он пьет жидкость, подозрительно зеленую, горло жжет, зато нервы как-то незаметно успокаиваются. девушка подмигивает, хихикая, а он отплевывается и кривится еще пару минут после. грегори он замечает сразу. среди всех людей, кружащихся в танце или просто стоящих по краям, трудно не заметить его светлую голову и красивый фиолетовый костюм. он стоит с чашей, и отстраненно ее прокручивает, явно погруженный в свои мысли. будто чувствуя чужой взгляд, он поднимает глаза. и почти сразу, для себастьяна замирает весь мир. весь мир, кроме его грегори. звуки теряются среди ядовитого шепота собственного сознания и громкого биения сердца в груди. мозг подсказывает, что, вообще-то, хоффман виноват в их неожиданном отдалении. он предпочел тебе, себастьян, кого-то другого. каких-то других людей. и даже не соизволил подойти сам, хотя миллионы раз проходил мимо тебя на лестницах. мог сидеть с тобой на уроках. но он молчал, молчал и даже не подходил. улыбался другим, а себастьяну показывал лишь холод в своих теплых карих глазах. сердце же поет так громко, будто все должны слышать любовные баллады, цитируемые им. себастьян не знает, что такое любовь. только что такое желание обладать. обладать каждой секундой чужого времени, обладать знанием абсолютно всего, что делает грегори. обладать чужим сердцем. знает, что то должно биться в его руках: кровавое, уродливое, податливое, и только его. он съест сердце грегори и навсегда поглотит его частичку. станет счастливым обладателем того, что другим ни за что не достанется. пока они в хогвартсе, сэллоу сделает абсолютно все, чтобы это было так. любовь — чуждая ему аксиома. поэтому он не позволяет себе сделать даже одного шага ближе. вместо этого, себастьян двигается сразу к столам, с внешней стороны которых тут и там виднеются стулья или лавочки. ему надо успокоить рьяно желающее выскочить из грудной клетки сердце, и он ослабляет свой галстук, чувствуя удушье. ему надо успокоить отвратительные мысли о присвоении и убийстве. ему надо на секунду собраться, чтобы продолжить эти переглядки, и он зажмуривает глаза, пряча лицо в руках. когда сэллоу поднимает лицо из ладоней, грегори нет на месте. его макушка мелькает среди танцующих пар, кружащихся в изящном вальсе. признаться честно, сам он танцевать вальс не умеет, и до этого не было желания научиться. теперь же, себастьян отдал все, чтобы стать лучшим из лучших, просто чтобы коснуться талии, и холодной руки, и делить одно дыхание на двоих, и делить личное пространство. как они всегда делают. как они всегда делали, пока ссора не настигла их. дарио кружит его грегори по большому кругу, и они выглядят так, будто должны встречаться, будто вот-вот и они тайком украдут поцелуй с губ друг друга. слишком близко, грудь к груди. и это должен быть себастьян. все внутри кипит негодованием. страхом потерять. желанием, непомерным желанием. хоффман смотрит на него, когда выпадает шанс. не ясно: пытается бросить вызов или просто рассматривает. его красивые губы приоткрыты, он дышит глубоко, и брюнет клянется, он может чувствовать жар чужого дыхания каждой клеточкой своего тела, будто на него наложили незнакомое заклинание. музыка заканчивается так же резко, как началась. секундная заминка, и мелодия льется вновь. некоторые разбредаются. грегори уверенно идет в сторону выхода, даже не оборачиваясь. поводок. между ними натянута нить, которая заставляет их двигаться друг за другом. связывает и душит горло, когда кто-то из них слишком далеко. это не приглашение, но вызов. маленький чертик специально танцевал с дарио, специально был так близко. только чтобы разозлить его. только чтобы вызвать тот ураган эмоций, который поглотит его вновь, который снова сделает их врагами, хотя бы на те пятнадцать минут, которые они смогут продержаться. хоффман, лениво опершись на стену, рассматривает свои ногти и делает вид, что не замечает присутствия в комнате второго человека. он зевает, желая прикрыть ладонью губы, и это единственный нужный момент. себастьян позволяет себе сжать чужое запястье непростительно сильно, до синяка, до боли, белых костяшек и трясущихся рук. он одергивает ладонь от лица грегори, у него в горле застревает выдох, почти истерично-нервная икота. он смотрит в глаза грегори, желая понять. что они. что с ними стало. с ними ничего не стало, нет. просто комфорт взял свое. их личины сползли липким слоем, оставляя за собой только настоящих их. уродливых, тех, кто не полюбились бы никому. грегори оставляет на его щеке звонкую пощечину — голова дергается в бок. след его ладони останется надолго: маленькая победа, а может способ пометить свою собственность. по разбитой губе стекает капелька, которую себастьян слизывает. хоффман усмехается, наклоняет голову, игриво повторяет его жест. — ты такой предсказуемый, — шепчет он, вытягивая руку. ведет пальцем по губе, размазывая кровь. рисует улыбку. сэллоу думает, что упадет на колени, потому что ноги кажутся ватными. потому что грегори надо поклоняться. они целуются с привкусом железа. сумасшедшим привкусом железа, потому что поцелуй больше похож на укусы, на попытки ужалить друг друга, на попытки подчинить друг друга. себастьян не сдастся, потому что знает — это сделает грегори. поддастся, и обнимет за плечи, и позволит делать с собой что угодно. он мягкий и слабый, даже когда пытается казаться сильным. ему нужна рука, которая будет вести, чтобы он не сломался. сэллоу будет этой рукой, чего бы ему это ни стоило. он готов делать что угодно, готов достать звезду с неба, все звезды с неба, готов убивать, готов запереть его в комнате и не выпускать никогда. профессор шарп, когда ходит, шаркает определенным образом — это слышно, если достаточно долго обращать внимание. грегори слишком мало находится на уроках, находится в коридорах, и этот звук оказывается им не замечен. он тянется с все еще прикрытыми глазами за поцелуем. его губы соблазнительно блестят, и так трудно оторвать от них взгляд, а брови трогательно заломлены. себастьян заталкивает их в первую попавшуюся комнату. — стой, погоди! — горячо шепчет грегори, когда они вваливаются в одну из множества подсобок, расположенных по всему хогвартсу. себастьян удостоверяется в том, что он закрыл дверь так, чтоб никто им не помешал, и только тогда возвращается к чужим губам. жаждущие прикосновения кричат о том, как им не хватало друг друга. — себастьян, — на выдохе молит парень, обнимая его за плечи. ссора переросла в нечто большее, в нечто, что никто из них не ожидал. но все раздражение, вся любовь, вся одержимость вылились в поцелуи и прикосновения. сэллоу жадно целует губы блондина, мокро лижет его щеку, опускается на челюсть и оставляет откровенные укусы на шее. они пропадут уже через десять минут, но возможность хоть как-то оставить свою отметку на обожаемом теле заставляет сердце делать кульбиты в грудной клетке. как безумный человек, лишенный всех благ и вдруг в одночасье получивший их обратно, себастьян расстегивает чужой жилет, дергает галстук, который податливо распускается в его руках. — я так скучал по тебе, — шепчет он в ворот рубашки, и грегори нетерпеливо стонет. они как самые настоящие третьекурсники жмутся по углам хогвартса, чтобы исследовать друг друга снова, как в самый первый раз. себастьян впервые в восторге от этого — это первый раз, когда грегори испытывает подобное на себе, как студент, пришедший только на пятом курсе. для него это что-то новое, что-то волнующее, что-то необычное. его восторг заразителен. — ты самый лучший, — грегори закидывает ногу ему на бедро, притягивает ближе к себе. и весь он восхитительный. его волосы, будто нимб, отливают серебром. то, что он не бог — самое настоящее кощунство. — льстец, — с улыбкой шепчет парень, задирая бедра. себастьян выдыхает сквозь зубы, утыкаясь в чужое плечо, и ледяная ладонь находит свой путь вверх по затылку в его волосы, и сжимает, и тянет так, как приятно. достаточно сильно, чтоб вызвать покалывания, недостаточно — чтобы действительно сделать больно. — я не хочу делать что-то здесь, — капризливо вытягивает хоффман, снова подаваясь вперед. — я не разрешал тебе говорить, — грегори зажмуривает глаза, кусая губы. он откидывает голову на стену, позволяя себе раствориться в себастьяне. потому что иначе просто не может быть. иначе — просто неправильно. они должны стать одним целым, даже если так. через желания плоти, через желания крови. через желания друг друга, такие неправильные и одновременно с этим — сакральные. для себастьяна это единственное спасение от клубящейся темной дымкой вокруг сердца злобы. потому что только хоффман понимает его и его желания. только он позволяет делать все, что захочется. они разрушают друг друга и пересобирают по малейшим кусочкам, распадаются на частицы, которые человеческий глаз никогда не увидит, становятся чистым магическим потоком, и сэллоу чувствует на языке вкус чужой особенной магии, свежий и сладкий, соленый, морской, такой же, как сам грегори, такой же, будто они стоят на берегу моря, в окружении волн. когда себастьян закрывает глаза, сладкий стон смешивается с шумом крови в ушах. — если ты вытворишь такое еще раз, я действительно начну водить тебя на поводке, — жарко выдыхает брюнет, в очередной раз оставляя на чужой шее укус. по тому, как чужое дыхание сбивается с ритма, себастьян понимает, что угадал. это не угроза, это обещание.