Devil in me

      Лунный свет мягко озарял захламленное помещение, серебристые лучи падали на длинный грязный стол, тусклый свет освещал остатки пищи, опрокинутые кубки, содержимое которых уже давно прочно въелось в старое дерево, перемешались с обрывками исписанных листов, валяющихся везде куда ни глянь.       Проклятый Фауст.       Лунный свет выхватывал из темноты очертание разбитых, полупустых бутылок, весь паркет залит красным — кровь или вино — не понять. Очерчивал одинокую фигуру в самом углу, в тени. Тёмный силуэт жалко скрючился на полу в окружении поблескивающих черенков. Длинные, спутанные волосы торчали в разные стороны, в них запуталось перо, пачкая светлую копну, тёмными звёздочками чернил. Худощавое тело сотрясалось, волны сокращений проходили по напряжённым мышцам, больше напоминая предсмертную агонию раненого зверя. Точечное лицо блестело от слез, пухлые губы были искусаны в кровь, что сейчас вперемешку со слезами катилась вниз, оставляя на мраморном лице розовые дорожки. Губы беспрестанно шевелились, повторяя, как мантру, одно и тоже, раз за разом, больше для себя, чтобы принять. Принять и отпустить.       — Мой король, господи нет… НЕТ! — шёпот перешёл в крик, полупустая бутылка врезалась в стену, взорвалась мириадой осколков и кроваво-красных капель.       Руки потянулись к лицу в жалкой, ничтожной попытке спрятаться, отгородиться от всего мира в спасительной темноте. Однако стоило лишь векам сомкнуться, перед глазами вновь вставало мёртвое лицо. Впалые щеки, неестественно бледная с желтоватым оттенком кожа, долгая болезнь оставила следы на некогда прекрасном лице, ещё до того как смерть на века нацепила на него свою восковую маску и принесла пустоту во взгляд.       Из глотки рвался полный боли вой, однако ни звука не слетело с окровавленных губ, лишь бесконечный поток извинений и мольбы безмолвно взывали в никуда. Господь, даже если и есть никогда не смилостивится до помеченного Дьяволом Марлоу. Единственное, что радовало безутешного Кристофера, была мысль о том, что его Король наверняка сейчас наслаждается амброзией на небесном пиру за одним столом с богами.       Его Король был подобен ангелу для заблудшей души поэта. И без него Марлоу обречён на вечные муки, что начались на земле и непременно будут продолжаться в аду.       — Хочется надеяться, что тебе хорошо, сознание твоё не уплыло в забытие, а предаётся вечным, неописуемым удовольствиям всех сортов и видов, где-то ввыси, куда мне, мой Король, вход, к сожалению, заказан.       — Взмыл ввысь? О, Марлоу не смеши, сошел с небес, сквозь землю прямо в ад, будет точнее, — самодовольный голос звучал отовсюду и из ниоткуда, раскатывался по комнате, но звучал лишь у Кита в голове.       Руки спешно опустились от лица, мутный взгляд небесно-голубых глаз тщетно пытался найти источник голоса и сфокусироваться на нём. Очертание предметов плыло перед глазами, возможно, виной тому было обилие алкоголя в крови писателя, а возможно стоящие густой пеленой в глазах слезы.       — Ты врешь, — язык заплетался, разум сумрачно разбирал каждое слово на слога, буквы и звуки, пытаясь обработать информацию и выдать нечто в ответ. — Кто бы ты ни был, убирайся отсюда. — Попытка встать увенчалась таки успехом, несмотря на то, что Киту пришлось опереться на стену, дабы удержаться на ватных ногах.       — Убраться из твоей головы, Кит? Зачем, ты ведь так упорно меня звал? — голос незнакомца струился, обволакивал глубоким тембром, принося ещё больше тумана в мутный разум Кристофера. –После стольких ритуалов, что ты провёл, мне просто уйти? — по комнате рассыпался бархатистый смех — кажется, незнакомца позабавил растерянный взгляд Марлоу, что загнанным зверем оглядывал заллу в попытке найти источник голоса.       — Ты всё ещё хочешь увидеть ад, Кристофер? Постигнуть непостижимый замысел? — Голос кружил по зале, распадаясь на десятки и вновь сливаясь воедино прямо перед Китом.       — Ад там, где мы, о Мефистофель, постигнуть это можно лишь со смертью, а я умирал и перерождался вновь, — по щеке Кристофера вновь сбежала слеза. — И в жизни, и в смерти предначертано нам в мучениях пребывать. Тебе нечем соблазнить меня, о Многоликий, душа и тело мои пренадлежат Господу, так что оставь меня.       — Ах, Господу, милый, глупый Кристофер. Ты видишь здесь Господа? Всевышний давно отвернулся от твоей грешной души, ты и так принадлежишь мне, и стоит ли противится? Разве не лучше извлечь из этого выгоду? В моей власти явить тебе любое чудо света. И, Марлоу, — голос звучал, казалось, перед самым лицом Кристофера, он почти что ощущал зловонное дыхание на своих губах. — Я слишком хорошо тебя знаю. Горе не способно менять людей, не таких как ты, так что не отказывайся от славы, что сама идёт в твои похотливые ручки, — дыхание опалило ушную раковину поэта, и он закашлялся от зловония, растекающегося в воздухе.       — Любое чудо? — голос звучал хрипло, голова повисла как у сломанной марионетки, длинные волосы светлой вуалью скрыли блестящее от слез лицо, взгляд безэмоционально устремился в пол. — Способен ли ты явить мне чудо воскрешения, о владыка вечной ночи?       — «Чудо воскрешения», не будь столь мелочен, Марлоу, отбрось шоры человечности и задумайся наконец, что я могу тебе дать. — Воздух уплотнился, свет потускнел, залу окутывал неестественный холод. — Я могу дать тебе власть, захочешь — царем великим станешь, Воздушный мост построешь над простором, захочешь — перейдешь с войсками океан. Захочешь — имя твоё в веках прославлю. Захочешь — и всё блудницы мира окажутся у постели твоей, стоит лишь пожелать, и весь мир склонится к твоим ногам, о Кристофер Ма-арлоу.       — Я не такой, как ты думаешь, Мефистофель, не привлекают меня не слава, не сила. — Голос Кита был тих и спокоен. — Твои суждения о человечестве ошибочны, ибо видишь ты лишь одну сторону монеты и отказываешься заглянуть на другую, ведь она залита светом солнечным, коего боишься ты пуще всего. В каждом человеке есть свет… — Поэт поперхнулся словами, когда почувствовал, как на его шее неумолимо смыкаются длинные тонкие пальцы, настолько холодные, что могли бы принадлежать трупу.       — Что ж, возможно, в каждом человеке и есть свет, но Марлоу, — голос не говорил, мурлыкал, сладким мёдом лился в уши, — как давно ты заглядывал себе в душу, м? — мёртвая хватка ослабла, а затем вовсе пропала, открывая Кристоферу доступ к кислороду. — Позволь показать тебе кое-что интересное, мой милый, глупый друг.       Щелчок невидимых пальцев прорезал мёртвую тишину, царившую в комнате. Перед Китом прямо из воздуха матерелизовалось зеркало во весь рост, богато украшенная рама из чёрного золота сверкала обилием драгоценных камней, тусклый свет переливался на искусно вплавленных в метал рубинах.       — Загляни в зеркало, Кристофер и скажи мне, что ты видишь, — вкрадчивый шёпот прозвучал прямо над ухом, заставив Кристофера вздрогнуть и сделать несколько нетвёрдых шагов по направлению к зеркалу.       — Я вижу себя, Мефистофель, ничего более, ничего нового. — Кит вновь окинул взглядом зеркальную поверхность. Выглядел он откровенно жалко, причёска утратила былой лоск и больше походила на светлое гнездо. Одежда покрыта засохшими пятнами, кровь и вино смешались воедино.       — Верно, Кристофер, но вглядись глубже, взгляни правде в глаза и скажи мне, что ещё ты находишь, когда смотришь в зеркало.       Кристофер ощутил невесомое касание, тонкие руки легли на его плечи, мягко подталкивая ближе к зеркалу.       — Что я вижу, когда смотрю в зеркало? — глаза поэта расширились, зрачки метались по отражению. — О, я вижу дьявола, да, я вижу дьявола. — Марлоу подошёл практически вплотную к зеркальной поверхности, однако отражение и не шелохнулось. — Я вижу дьявола в себе.       — Верно, — повторил Вельзевул, выходя из-за его плеча.       Дьявол носил его лицо.