***
А-цзе мертва. Эта мысль эхом отдавалась в его голове, повторялась, вертелась, вертелась и вертелась. Неизбежно и невыносимо. А-цзе мертва, меч, который должен был пронзить Вэй Усяня, вонзился в ее сердце. Ее сын остался сиротой. Вэй Усянь отпустил ее. А-цзе, Цзян Яньли… Ее вообще не должно было там быть. Почему… Он знал почему. Иди и умри, брызжа слюной кричал он, направляя Саньду, но удар, унесший жизнь Вэй Усяня принадлежал не ему. Цзян Чэн, прошептал Вэй Усянь, глядя на него, улыбаясь и закрывая глаза. Цзян Чэн мог бы вскочить на меч и полететь к основанию скалы, но не сделал этого. Он пошел пешком, и это было дольше и труднее, и каждый шаг давался ему с трудом, словно к лодыжкам были привязаны камни, но почему-то казалось, что именно так и нужно было поступить. Близилось семь дней со смерти а-цзе, и он не мог ждать так долго, чтобы увидеть, узнать. Шаг за шагом он спустился вниз.***
Цзян Чэн понял, что верил, что Вэй Усянь выживет, как он каким-то невероятным образом выжил в Могильных Курганах, когда Вэнь Чао сбросил его туда. Какая-то часть его отчаянно верила, что спустившись вниз, он найдет его исчезнувшим, пропавшим без вести или раненым, но живым. Он не знает, что бы сделал в последнем случае. Или в первом. Убил. Преследовал. Отпустил. Но Вэй Усянь не выжил. Что-то застряло в горле Цзян Чэна, когда он стоял, склонившись над землей, и смотрел на тело перед собой: бесформенно раскинувшиеся обломки раздробленных костей и пролитую кровь. Тело не было похоже на ужасного Илин Лаоцзу, просто сломанный труп с лицом брата Цзян Чэна. К счастью, подумал Цзян Чэн, его глаза были закрыты. Неподалеку, на расстоянии вытянутой руки, была Чэньцин. Флейта, в отличие от своего хозяина, не сломалась при падении. Цзян Чэн уставился на флейту, потому что это было проще, чем смотреть на искалеченное тело Вэй Усяня. Другие пришли бы посмотреть, что с ним покончено. Не будет достойного погребения для Илин Лаоцзу, из-за которого погибло столько людей. Его тело стало бы трофеем, знаком победы добра над злом. Расчлененное, оскверненное. Так и должно быть, подумал Цзян Чэн, и ему стало плохо. Давай в следующей жизни снова станем братьями, сказал Вэй Усянь. Цзян Чэн медленно выдохнул и вздрогнул. Он хотел уйти. Но вместо этого прошел вперед, подошел ближе, опустился на колени и поднял Чэньцин. Не совсем понимая, что делает, он засунул ее в пояс. Он поднял с камней разрушенное тело Вэй Усяня, оно казалось странно легким, невесомым. Либо дождь смоет то, что осталось, либо с этим закончат падальщики. Цзян Чэн держит в своих руках большую часть того, что осталось от его брата, за вычетом крови и того, что вытекло из проломленного черепа.***
Не будет никакого памятника. Не будет и мемориальной таблички. В любом случае — это могила, и Цзян Чэн положил в нее Вэй Усяня с чувством, будто его грудь разорвется. Он был оцепеневшим, измученным, слишком уставшим для гнева, который так и не смог найти внутри себя. — Ты вернешься, — сказал он телу своего бывшего брата. — Я знаю, что вернешься. И когда я найду тебя… Он поперхнулся словами. — Это последнее, что я сделаю для тебя, — сказал он. Сняв Чэньцин с пояса, он поднес руку к телу, чтобы опустить флейту в могилу, но его рука не отпускала ее. Его пальцы сжались, отказываясь отпускать инструмент. Несколько мгновений он боролся сам с собой. Он закрыл глаза, отвернулся и спрятал флейту в рукав. Позже, сказал он себе. Позже я уничтожу ее. На засыпку могилы ушло меньше времени, чем на ее раскопку. И вот, наконец, все закончилось. Нет. Нет, не закончилось. Он повернулся и оставил останки Вэй Усяня позади.***
Похороны Яньли были великолепны. Конечно, как иначе. По-другому и быть не могло. Цзян Чэн почти ничего не помнил, но все говорили именно это слово. Великолепно. Он подумал, что это то же самое слово, которое они использовали на ее свадьбе. Он помнил, как несколько человек поздравили его с убийством Илин Лаоцзу, как будто именно это было самым важным. Как будто его смерть имела большее значение, чем смерть а-цзе. Как будто в его заботы не входило ничего другого: погибшая сестра, осиротевший племянник, безутешный плач а-Лина. Иногда он успокаивался, когда Цзян Чэн обнимал его. Иногда нет. Я буду оберегать тебя, обещает Цзян Чэн. Я защищу тебя, Цзинь Лин. Всем своим существом… Пусть я сгожусь хотя бы на это. Отсутствие Лань Ванцзи на похоронах было весьма заметно. Вернувшись на Пристань Лотоса, он удалился в свою спальню и взял Чэньцин с собой. Он возился с красной кисточкой, проводил пальцами по лакированному дереву. В оружии, которое причинило столько вреда, не чувствовалось и следа демонической энергии. Он смочил тряпку и провел ею по поверхности флейты, на которой оставались ржаво-красные пятна. Он вспомнил, как когда-то сидел точно также, обнимая Суйбянь, держа меч в руках, словно мог с его помощью призвать Вэй Усяня обратно. Он потянулся к ненависти, которую хотел почувствовать, но она все никак не приходила. Его одолевало лишь горькое, ужасное одиночество.