Real daughter

      В свои прекрасные тридцать восемь лет Гаара Песка мог по праву считать, что время фактически не властно над его внешностью. Ни тебе солидного брюшка, которое потихоньку к его годам поднаели другие Каге, ни начинающих прорезать лоб морщин, ни складок у рта, как у покойного отца. Картину портила только рано начавшаяся проседь, которая нет-нет да то тут, то там наблюдалась на голове в виде отдельных серебряных нитей, которых с каждым годом, к слову, становилось все больше. И Гаара не без оснований подозревал, что дело тут не только в возрастной закономерности. Нет, причина была несколько иной.       Первый раз седой волос Гаара обнаружил еще в двадцать пять лет, когда только-только взятый им на воспитание маленький Шинки убежал из деревни в пустыню, где через полчаса началась сильная песчаная буря. Конечно, любой бы мог догадаться, что Шинки защитит его железный песок, но попробуй объясни это отцу, пусть даже и приемному.       С тех самых пор Гаара стал замечать у себя появление седых волос с завидной регулярностью. Шинки задерживался на миссии, Шинки был ранен, Шинки болел — у Гаары буквально через неделю-другую вылезал очередной седой волос. Поначалу он с фырканием вырывал их, смотря в маленькое зеркальце в кабинете Казекаге. Однако со временем переживания за Шинки превратились в переживания за судьбу новой троицы Песка в общем.       И тогда седых волос стало больше.       Значительно больше.       Вот и сейчас, в связи с последними событиями, их, вероятно, станет столько, что седой будет уже добрая половина темно-алой головы.       Итак, Казекаге Гаара с выражением полного и глубочайшего безразличия смотрел на двух стоявших перед ним уважаемых советников, которые за несколько мгновений до этого имели неосторожность разозлить его.       Они оба это прекрасно знали, но молчать о том, о чем уже неделю судачила вся деревня, было просто выше их сил. Совесть бы не позволила не донести до благородных припесоченных ушей сплетню, которая уже распространилась по всем улицам и закоулкам Суны.       — Наш Песчаный Повелитель, — раболепно пропел один из них, — Мы бы хотели нижайше попросить Вас сделать что-то с Вашей воспитанницей.       — Дело в том, что Йодо совсем стыд потеряла, — подхватил второй. — Ходит в такой вызывающей одежде, что даже среди цветных тканей на рынке ее наряд самый броский.       — Она слишком ярко красится. И каждый раз все ярче. Даже в корпусе кукловодов в былые времена не водилось таких расцветок.       — Она показывает свои кхм… ну Вы поняли. — советник, сказавший явно лишнее, зашелся во внезапном приступе удушья, — Кхакхакха… что-то песок в горло попал, Казекаге-сама.       Упоминание о песке заставило обоих быстро замолкнуть и воззриться на своего драгоценного повелителя, который все так же невозмутимо сидел и делал вид, что очень внимательно слушает.       Гаара уже был асом в этих делах. За свои двадцать лет бытности Казекаге Суны, которую он почти справедливо мысленно называл «гнездом скорпионов и ядовитых змей, как будто в этих песчаных землях когда-либо что-то другое водилось», Гаара так настропалился напускать на себя безразличный ко всему происходящему вид, что старейшины иной раз не могли сойтись во мнениях — сам ли луноликий Каге присутствует за круглым столом или его песочный клон. Вот и сейчас он сидел, всем своим видом демонстрируя как предельное внимание, так и одновременно холодное безразличие к сказанному, пока два советника, стараясь перекричать друг друга, поливали грязью его воспитанницу.       — Достаточно, — наконец произнес Казекаге-сама и открыл подведенные черным глаза. — Сделайте фотосъемку всего происходящего.       — Как это фотосъемку?! — удивленно воззрились на него оба ученых мужа, тряся традиционными полотняными тюрбанами скрытого Песка, одинаково трепетно ненавидимыми как нынешним, так и прежним Казекаге. — Нас же за это патруль арестует.       — Правильно, самовольная съемка людей в Суне запрещена, — спокойно пояснил Гаара, беря в руки одну из толстых книг, на которой была полуистертая надпись «Законодательство Сунагакуре от Первого до Пятого», — Надо брать разрешение в судебной палате деревне. А его вам, естественно, просто так не дадут. Нужно, чтобы человеку было предъявлено обоснованное обвинение, в данном случае, в нарушении общественного порядка и содействии падению нравов и дисциплины в рядах шиноби. Но и это еще не все. Решение по нарушениям в этой области выносит только тот, кто идеально знает Кодекс чести шиноби скрытого Песка. А это — главный судья деревни.       Оба советника переглянулись, смутно уже догадываясь, что уличная сплетня, принесенная с целью получения личной преференции Песчаного Повелителя, обернулась против них самих же, потому что сейчас они чувствовали его гнев, который, по первоначальной логике, должен был излиться на Йодо, а они бы остались при своих «белых плащах». Теперь же, когда Казекаге заключил, что необходимы доказательства, а чтобы их собрать, надо открывать подсудное дело, по которому можно было легко превратиться из свидетелей в обвиняемых, пылу у мужчин заметно поубавилось.       — Ну так что? — спросил их в конечном счете Гаара, которому уже порядком надоел этот разговор, — Пойдете к главному судье? Я понимаю, конечно, что очередь на личную аудиенцию к нему расписана на месяцы вперед, но я могу дать Вам сопроводительное письмо с печатью Казекаге, чтобы он как можно скорее смог рассмотреть это щекотливое дельце.       Почтенные советники, не сговариваясь, встали, и бочком попятились к выходу, оправдываясь:       — Мы… мы сейчас немного не готовы… У нас есть более срочные дела, Казекаге-сама. Да-да, более срочные дела. С Вашего позволения…       Открылась дверь, и двое неудавшихся сплетников покинули кабинет быстрее, чем молния Райкаге.       Гаара вышел вслед за ними, бормоча, что после извлечения из него Шукаку люди Суны явно оборзели по отношению к нему.       — Чё они хотели, Казекаге-сама? — непринужденно осведомился караульный — доверенный человек, который прошел с Гаарой бок о бок всю Четвертую мировую войну шиноби. — Чё-то кислые какие были у них лица…       — Хотели попасть на прием к главному судье для разъяснения одного нравственного вопроса, — бесцветным голосом произнес Гаара. — Но потом почему-то передумали.       Караульный лишь пожал плечами и заключил:       — Ну, если кто-то оклеветал их, то ему придется заплатить большой штраф. А вообще надо бы вернуть суровое наказание за клевету в виде вырывания языка, — хмыкнув и показывая в сторону быстро удаляющихся госслужащих Суны, заметил стражник, — Мой дед говаривал, что покойный Третий-сама любил говорить в таких случаях, что если ты наказываешь, то…       — Наказывай прилюдно и построже! — погрозив пальцем, припомнили оба и потом многозначительно замолчали.       — Уже обед объявили, Казекаге-сама, — заметил охранник. — Ровно десять поворотов Главных песочных часов Сунагакуре прошло, с вершины Часовой башни уже орали. Да и вообще… Что-то больно свободно нынче народ Сунагакуре ходит на поклон к Казекаге. Особенно по всяким глупым делам, — разговорился стражник.       — Дааа, — сочувственно потянул Гаара. — Иногда так хочется, как в прежние времена…       И тут он посмотрел в сторону, куда ушли два незадачливых ябеды и, резко выставив вперед правую руку, сжал ее в кулак.       Лицо стражника вмиг побледнело, но потом он расхохотался. Немного погодя смутился уже Гаара.       — Ладно хоть сосуд с песком закрыл, — облегченно выдохнул он. — А то ненароком свернул бы шеи обоим.       И только Гаара собрался снова войти в свой кабинет, чтобы взять с собой для изучения несколько свитков, как вдруг перед ним в песчаном шуншине возник какой-то рядовой шиноби. Караул бросился было прогнать неучтенного посетителя, но Гаара жестом остановил их, вспомнив, что это — один из доверенных людей Канкуро, и поинтересовался, что у него к нему за дело.       — Казекаге-сама, — учтиво поклонился тот и сразу перешел к своей проблеме, — У меня к Вам есть личное и неотложное прошение. Пожалуйста, предоставьте моей жене кого-нибудь из свободных куноичи в помощь на то время, пока я буду на миссии. Она вчера родила девочку. Роды были тяжелые, сейчас она еще слаба, и не может присматривать ни за детьми, ни за хозяйством. Родственников у нас нет, а когда я зашел в канцелярию отдела распределения миссий, то меня послали по кабинетам…       Гаара очень внимательно выслушал его, а потом, слегка улыбнувшись, ответил:       — Это хорошо, что ты зашел прямо ко мне. Я сейчас же пошлю девушку на помощь твоей семье. Можешь отправляться в путь со спокойным сердцем.       Шиноби горячо поблагодарил своего Каге и также удалился в песчаном шуншине. Гаара, широко улыбнувшись чему-то своему, все-таки зашел обратно в кабинет и начал искать необходимое, потому как собирался пойти обедать. Он увлеченно рылся в накопившихся за неделю бумагах, когда дверь открылась, и на пороге возникло двое молодых мужчин. Обернувшись на шум, Гаара быстро подошел к ним.       — Шинки, Арая, — обратился он к ним с приветствием, а потом добавил, — Как хорошо, что вы пришли, несмотря на то, что у вас сегодня выходной. А где Йодо? Она тут нужна мне для одной внеплановой миссии внутри деревни.       — Отец, — со всей учтивостью начал Шинки, — К сожалению, на данный момент мы не знаем, где именно находится Йодо. Я полагаю, что она в одном из магазинов тканей.       — Я слышал от нее, что она хотела немного закупиться к приезду дорогих гостей, — добавил Арая, — а свой коммуникатор она отключила, поэтому достоверно установить ее местонахождение мы не можем…       То, что могло бы быть бровями Гаары, поползло вверх от удивления.       — Как это не можете?! — удивился Казекаге, а потом строго добавил, — На следующем собрании я сделаю выговор вашему дяде Канкуро за то, что он не научил вас, как отслеживать электронные устройства в выключенном виде!       — Как будто бы дядя сам знает, как это делается, — тихо пробормотал Шинки, легонько толкнув в бок Араю концом сатецу. Он мог поклясться, что его приемный отец услышал это замечание, но сделал вид, что не заметил.       — Короче так: идите и найдите Йодо. Ее ждет важная миссия в деревне, которую я могу доверить только ей как моей воспитаннице, — Гаара был неумолим.       Шинки и Арая еще немного помялись, а потом Шинки все-таки набрался духу и, разведя руками тем же самым тоном, что и Казекаге, сказанул:       — Отец, ты же знаешь, как Йодо не любит внутренние активности. Во-первых, они не прокачивают ее скиллы как шиноби, а во-вторых, они не приносят профита.       Гаара удивленно воззрился на обоих парней, а потом махнул рукой, мол, идите и делайте, что говорю, а сам снова вернулся к неразобранной кипе бумаг. Шинки и Арая, отпросившись, вышли прочь, а Казекаге еще долго ковырялся в бумажках прежде, чем нашел нужные ему документы, думая о том, что он-то всегда представлял себе, что самым сложным в воспитании детей будет развитие их способностей, а сложнее всего оказалось дать им правильные нравственные ориентиры.       Уже уходя, Казекаге подошел к маленькому серебряному зеркалу у входа.       — Ты посмотри, что выдумали…разговаривают какими-то непонятными словами… «активности, скиллы»…- бормотал Пятый Казекаге, с усилием выкорчевывая из своей яркой шевелюры седые волосы, которых за сегодня нашлось больше, чем обычно.