Рыжий волчонок

Элиша спряталась за ткань занавеса как только отгремели последние аплодисменты, укрывшись даже от теней чужих взоров, голосов и ушей. Они все еще стояли перед ее глазами непреодолимыми стенами, пока Джером радостно щерился, наконец стянув со своего лица маску и положив ее на крышку ящика. — Эли! Мы это сделали. — Он коснулся ее запястья. — Понимаешь? Ты это сделала. — Отец увидел меня, — девочка сглотнула, наблюдая из-за кулис за раскланивающимися циркачами, не спешившими покидать арену, — он увидел меня. Он меня узнал, он… все понял. Его лицо говорило об этом! — …и что? Ты ведь этого хотела, — рыжий заглянул подруге в глаза, наконец сняв и с ее переносицы маску, явив миру совсем бледное от мелового грима лицо, — даже если не говорила вслух. Джером был прав. — Я хотела увидеть маму, а не… этого человека. — Бросила Элиша, отвернув лицо, стиснув зубы, покачав головой. — Я никогда о нем даже не думала! Ясно?.. — Ясно-ясно, пошли уже отсюда, пока фанаты не набежали, — парень потрепал ее по волосам, подхватив под локоть и потянув за собой в сторону выхода, отдернув полосатую ткань шатра, — ты определенно захватила их внимание, от кавалеров отбоя не будет! Опять гадкое слово «кавалер», да еще и произнесенное с видимой насмешкой, повисло в воздухе. Позади, не давая Элише возможности хоть как-то ответить, послышался звонкий голос той самой пожилой женщины, сидевшей в кресле рядом с Освальдом среди зрителей, похоже, успевшей поймать директора цирка за рукав. — Простите! Простите, я увидела у вас сегодня чудную девочку! Эту… эту ассистентку! — щебетала она, наверняка хлопая огромными глазами. — …черт, — циркачка сорвалась с места, выведя из кратковременного ступора вздернувшего брови Джерома — и они выскочили из шатра, не сговариваясь ринувшись в сторону гримерки. Смыть белила. Смыть узор со щеки. Переодеться. Снять каблуки. Унять дрожь в ладонях горячими прикосновениями пальцев рыжего к ним — он взял руки девочки в свои, присев напротив, не отводя взгляда от ее лица, даже без макияжа похожего на кусочек мела. Он вновь был тем самым веснушчатым волчонком и никем другим. А Элиша была птенцом, выброшенным из гнезда. — Давай свалим в город. Нортон тебя не выдаст. — Парень мельком покосился на окно, после вновь посмотрев на подругу. — Улицы всех примут, помнишь? Ты так говорила. — Нам месяц здесь жить. Он найдет меня. — Зачем ему тебя искать? Эли, ты же сама говорила, что не нужна ему! — Джером пытался успокоить ее, не веря в собственные слова. Зачем нужна? Зная о нравах этих чертовых взрослых, можно было нарисовать наспех с десяток исходов-ответов на вопрос «зачем». — Но тогда-то он обо мне не знал! — воскликнула девочка, всхлипнув, помотав головой. — А теперь? Теперь его м-мама уже спрашивает обо мне. — Да она не в себе, Эли… пошли, пошли отсюда, ну! — впервые циркачку пришлось тянуть прочь чуть ли не силой, вытаскивая ее на улицу за руку, но уже было поздно — на пороге они столкнулись совсем не с Пингвином или его родительницей, а с тем самым мужчиной в черном пиджаке, что все время наблюдал за представлением своими глубоко посаженными глазами. Элиша помнила его. А он ее? Помнил ли? Хоть когда-нибудь? И зачем он вообще пришел? — Мне нужна Эли Лойд. — Прозвучало это объявлением войны, и Джером механически спрятал девочку за свою спину, а сама она всхлипнула, стискивая зубы, стараясь прийти в себя. — На пару слов. Страху нет места. Страху нет места. Страху нет места! Нельзя бояться того, что еще не объявило о своей открытой агрессии, это все равно, что провоцировать дикого зверя. — Она не хочет говорить. Не видите? Моя подруга не любит чужаков. — Теперь рыжий говорил за циркачку, словно стена замерев меж ней и неведомой угрозой, которой, казалось, до слов его не было никакого дела — ни блеска в глазах, ни какой-либо вменяемой эмоции на лице жуткого типа не появилось. — Мы уже знакомы, не беспокойся. Голос мужчины был насмешлив и даже ехиден, но Элиша не понимала, почему. Она вдруг просто кивнула, дрожащей ладошкой коснувшись плеча Джерома: — Я поговорю. Если это и правда ненадолго. — Возможно. Ненадолго. — Отчетливо произнес незнакомец, но ни один мускул его физиономии не дрогнул. — Проваливай, — выщелкнул лезвие из-за пояса рыжий, ткнув кончиком его в грудь мужчины, разграничив их. Огонь и тьма. Белое и красное. Жгучий холод и опаляющее пламя. — Если ты к ней прикоснешься — я убью тебя. И мне плевать, кто стоит над тобой. — Удачи. — Запястье Джерома оказалось схвачено, ладонь его выкручена, а когда парнишка попытался врезать противнику коленом в живот, тот просто оттолкнул его в сторону, ударив спиной о край пустого деревянного ящика. — Радуйся, что Дон Фальконе не приказал мне убить тебя. Мужчина улыбнулся, отпустив согнувшегося фокусника, после прихватив Элишу за плечо и подтолкнув перед собой: — Пошли. Девочка понимала — ринься рыжий за ними, сразу же попадет в могилу, а потому только сжала ладошку в кулак, послушно направившись туда, куда указали — сначала вперед по территории циркового лагеря, а после и вовсе на заднее сидение машины, где уже находился кто-то, скрытый тонированным стеклом. Это был не Освальд. — Дон Фальконе, — поприветствовал мужчина своего пожилого господина, притворив за Элишей дверь и замерев снаружи безмолвным телохранителем. Одна из двух пастей, рвущих город на части. Вот кто сейчас был рядом с девочкой, и та сглотнула, не отводя взгляда, пока на нее изучающе смотрели в ответ, явно выискивая черты, которые могли бы прямо указать на родство с воистину непутевым родителем. — Это было хорошее представление. — Спокойно произнес мафиози, кивая. — Позвольте представиться — Кармайн Фальконе. А Вы?.. простите за столь странную встречу, надеюсь, я Вас не задерживаю? Вежливый и обходительный, спокойный и, кажется, даже излишне добрый — именно таким был этот пожилой мужчина, единственный человек на весь город, который еще следовал хоть каким-то традициям. — Эли… Лойд. Не задерживаете. Никаких лишних вопросов. Никаких лишних ответов. Ни слова о Джероме. Девочка искоса глянула в окно, но там было видно только сложенные на груди руки безволосого телохранителя. Рыжий ведь в порядке, правда? И он не кинется за ней следом? — Это настоящие имя и фамилия? — Да, — Элиша ответила даже не задумываясь, понимая, что вряд ли о ней знают большее — в конце концов, никто не интересовался сиротками-безотцовщинами настолько, чтобы трепетно выписывать их данные и вспоминать в трудные моменты жизни. — Кто твои родители, Эли? — Кармайн вел свою линию с твердой уверенностью, наблюдая за собеседницей с щедрой полуулыбкой, но та знала, что ни на мгновение нельзя расслабляться. — Моя матушка из цирка. Вы… не знакомы с ней, наверное, но она одна из клоунесс. Ее зовут Синтия. А отец… она сказала, что он умер. Я не знаю, кем он был. — Девочка качнула головой, понимая, что слова ее звучат глупо и неуверенно. — Наверное, хорошим человеком. — Почему ты так думаешь? — …потому что о мертвых говорят только хорошее, сэр. — Вот оно как… славно, Эли, правда — славно. Скажи, ты слышала, что сказала та милая женщина с трибун? Кажется, она нашла тебя похожей на своего сына. Ты его видела? — очередной вопрос с подвохом, на который невозможно найти правильный ответ, если только не задуматься о том, что каждую ее эмоцию в то мгновение ловили сотни взглядов. — …да. — Мысли ее перебил показавшийся на горизонте Джером, судорожно вцепившийся в рукоять своего ножика. — Это твой друг? — спросил мафиози, и бровью не поведя, а вот телохранитель его коснулся своего пояса, явно готовый взять за оружие. — Это мой друг. Он… волнуется обо мне. Ваш человек обошелся с ним грубо, — Элиша сглотнула, вжавшись в спинку кресла, взмолившись всем богам сразу. Лишь бы обошлось, лишь бы что угодно, лишь бы… — Это был славный разговор, Эли. Иди. Так просто, что даже не верится. И кинуться навстречу перепуганному Джерому — лучшее, что девочка может сделать, тут же вцепляясь в него и утягивая обратно к шатрам, не давая опомниться, пока позади лысый мужчина посмеивается, после наклоняясь к опущенному стеклу окна и что-то слушая, чтобы кивнуть в ответ. — Что они с тобой сделали? — это единственное, что волнует рыжего, когда он зарывается носом ей в волосы, прижимая к спине лезвие, словно не зная, куда его деть. — Что они сделали? — Ничего, — щебечет Элиша в ответ, боясь даже обернуться, и тогда парень подхватывает инициативу, оттягивая ее за угол, чуть поднимая за талию, будто фарфоровую куклу. Его лицо побледнело, словно осунулось за несколько минут, и остались только глаза, в которых плещется страх, и руки Джерома предательски дрожат, не позволяя ему даже убрать ножик для выступлений — он жмет его к подруге, словно боясь, что ее вырвут из его рук вновь. Нет, они все еще не могут победить целый мир. И иногда даже могут проиграть. — …кто это был, Эли? — Мафия, Джером. Они… поняли. Я знаю, что они поняли, что они еще вернутся. Но я придумаю что-нибудь, что угодно, чтобы это не коснулось тебя. — Элиша вдруг поняла, что боится не за себя, а за этого рыжего волчонка, так привязавшегося к ней. Ведь он был готов ради нее ринуться в бой! И с кем… с опаляющей неизвестностью, Готэмской мафией, с кем угодно! Отчаянный и храбрый, но в то же время беззащитный. Его поведение было так глупо, но в то же время так самонадеянно, что девочка тихо всхлипнула от нахлынувших чувств, осторожно коснувшись волос на затылке друга пальцами и перебрав их, зажмурив глаза. — Обещай, что… если со мной что-то случится, ты никогда не станешь таким, как они. — Наконец, шепнула она, собравшись с силами. — Безучастным. Жестоким. Злым. — Эли, если с тобой что-то случится — у меня не останется выбора. — Выбор есть всегда. И только ты решаешь свою судьбу. Определяешь ее. Ни я, ни Лайла, ни Нортон, ни… кто-то еще. Только ты, — Элиша почувствовала, что ножик все же отнялся от ее спины, когда Джером положил руки на плечи циркачки, качая головой, отстранившись на шаг. — Я же это знаю, цыпленок. Но я уже все для себя решил. Я тебя сберегу, даже если меня ударят, пристрелят, сделают со мной что угодно! Мы уедем отсюда как можно скорее, и они не дотянутся до тебя. — Голос его блеснул решительностью, вызвав у девочки робкую улыбку, которая тут же погасла. — Я никогда не прощу себя, если этот город тебя сожрет. Он был… прав. По-своему, по-наивному. Прав. Неужели его слова были истиной? И теперь от девочки зависело напрямую, как сложится будущее этого подростка, уже возмужавшего внутренне, словно выросшего из самого себя за получас? Почему он так слепо доверился ей? Вложил свое будущее в ее руки? …Элиша оказалась единственной, кто протянула к нему ладонь тогда, когда казалось, что уже никто не откликнется на его немой зов. — Нам просто нужно делать все как обычно. Я уверена, что мы теперь под колпаком. Весь цирк под колпаком. — Циркачка склонила голову, чуть покачав ей, зажмурившись. — Но они увидят, что мы не представляем угрозы, что я правда не дочь Освальда. — Оба они, и девочка, и Джером понимали, что теперь любое слово, произнесенное вслух, стоит дороже золота. — И тогда все будет хорошо. Уйти из лагеря оказалось легче легкого, благо что все актеры уже разбрелись куда-то, и даже Нортон, похоже, сумел отвертеться от внимания пожилой дамы, скрывшись в своем фургоне. Выступление цирка Хейли произвело фурор, и дебют Великого Рудольфо и его юной ассистентки определенно остался в сердцах и памяти не одного ребенка. Хвоста не было, пускай Элиша и не боялась слежки — ее руки были чисты. Джером закурил, быстро шагая по улице, все еще сам не свой, но уже не боящийся, а скорее отчаянный, готовый на все, и девочка знала, что в кармане у него лежит нож, который парень готов пустить в ход, если что-то пойдет не так. Пойти не так в этот вечер могло абсолютно все. Но — не пошло. Или просто время еще не настало? Ноги сами завели их в один из отдаленных районов, что был знаком юной циркачке, как собственные пальцы. Она шла наугад, почти на ощупь, ориентируясь лишь на собственные чувства, собственную тусклую боль, что тянула Элишу к матери. Почему Нора не пришла на представление? Неужели в ее сердце и правда теплилась надежда на то, что дочь никогда более не ступит на порог Готэма? Или же она просто не ждала ее? — Ну и дыра-а… — протянул Джером, когда самые узкие проулки меж старых домов сменились просторами меж помойных урн, а последние фонари давно остались позади. — Ты жила здесь? Правда? Мне не верится. — Я жила здесь. Всю свою жизнь. — Выдохнула девочка, печально качнув головой. — И я бы прожила здесь еще две жизни, лишь бы знать, что… что меня ждут, понимаешь? — Но ведь тебя жду я. Разве ты не хочешь прожить еще тысячу жизней в цирке? — такой простой вопрос поставил Элишу в тупик, и она вдруг остановилась, глядя прямо перед собой на выбитые стекла одного из небольших зданий. Раньше в нем располагалось придорожное кафе. Они словно поменялись ролями с Джеромом, и теперь он стал ее поддержкой и опорой, решающим словом и протянутой рукой. Но почему именно в этом городе, а не любом другом? Почему именно здесь? В месте, где находиться больнее всего, где кровь льется рекой, а насилие — серая обыденность, а не вопиющий поступок? Впервые циркачка не могла ответить на собственный вопрос, потому что действительно не знала, что можно сказать. Впервые Джером мог ответить за нее и не прогадать, потому что знал, что Готэм для Элиши сейчас — лишь маленький фургончик, в котором больше нет домика из одеял, а есть только Лайла, которая зла… очень, очень, очень зла. И от нее никуда не спрятаться.