***
Когда он наконец-то въезжает внутрь огороженной территории, не надеясь особо после полуторачасового опоздания на радушный прием, часы на циферблате замирают на отметке "одиннадцать", что не так уж и плохо, если только тебя не зовут на мероприятие к девяти. Арсений глушит двигатель, откидывает голову на подголовник и устало закрывает глаза. Он был уверен, что эта неделя изрядно его помотала, но после встречи с бывшим все круги ада и бюрократии, которую приходится обходить неделями, кажутся ему всего-то вынужденным неудобством. — Шаст, — сдаётся, выдыхает священное слово в воздух салона, жмурится что есть силы, чтобы отвлечься от картинок из прошлого, которые берут верх в эту ночь. Его как магнитом притянуло однажды к этому солнечному человеку, раз за разом удерживая рядом. Как оказалось позже, если долго смотреть на солнце, то можно ослепнуть. — Арс, блять, не проси меня сдерживаться, я больше так не могу! — Тшш, малыш, здесь можно. Они ввалились в гостиничный номер, который Арсений заранее забронировал для них, потому что знал, что так будет, что Шастун набросится с поцелуями сразу, едва услышит щелчок закрывающегося замка. Он и так всю дорогу позволял себе лишь тяжело сдавливать бедро парня, когда на самом деле хотелось резко дать по тормозам, усесться по-хозяйски на колени и зацеловать до смерти, искусать в кровь губы, так что еще успеет потребовать свою награду за выносливость. — Ты такой красивый, черт... — восхищение в голосе Антона вовсе не усиленно моментом, разве что самую малость, потому что он, будучи сам ходячей элитной моделью, осыпает Попова комплиментами при каждом удобном и неудобном случае. — А может я красивый чёрт? — Арсений разрывает поцелуй, смотрит в пьяные глаза напротив, которые сверкают в темноте номера так ярко, и игриво ведет правой бровью вверх, вырывая смешок из них обоих. — Ты ведьма, Арсюх, — Шастун губы облизывает и снова тянется за поцелуем, потому что у Арсения они мягкие, податливые, а у него самого шершавые и грубые, — вон меня как унесло. — Так может курить меньше надо, м, Шаст? — Попов поймал удачную минуту, чтобы поговорить о том, что его действительно волнует. Он руками упирается в грудную клетку напротив, вынуждая отстраниться и выслушать. Сейчас, когда они оба такие открытые, как оголенные провода, Арсений знает, что Антон действительно прислушается к его словам. — Курить меньше, — Антон противится, едва ребра Арсению не ломает, но придвигается почти вплотную, нежно касается любимой шеи, с удовольствием вдыхая лосьон после бритья, который сам же Попову и подарил на двадцать третье февраля, — целовать больше. И снова поцелуй, теперь уже ближе к кадыку. Он жадно вгрызается в горло, желая Арсения покусать, пометить со всех сторон, чтобы все знали, что он уже занят, что он принадлежит только ему одному. И Арсений не против, Шастун под губами ощущает как дергается кадык, как в его руках мужское тело расслабляется, дрожит от каждого невинного касания, и сам млеет от того, какой Попов рядом с ним беззащитный, какой податливый и мягкий. — Любить сильнее, — закачивают они одновременно, Шастун в губы целует, а Арсений довольно жмурится от ощущений, охотно отвечает на каждое касание, снова и снова умирая от мысли, что встретил своё счастье. Это их клятва, которой они строго следуют с того момента, когда решили быть вместе. Курят действительно меньше, Антон по этому поводу всегда шутит, что теперь их легкие достаточно сильные, чтобы целоваться дольше. Занимаются любовью украдкой, чтобы ни одна живая душа не знала. И любят друг друга с каждым днём всё сильнее, вязнут друг в друге, в этих чувствах. — Пиздец, — Арсений из настоящего ладонями устало лицо трет, выныривая из воспоминаний как из омута, который отпускать не хочет, потому что там он счастлив, потому что там Антон его любит, бережно хранит воспоминания о каждой встрече, говорит о счастье, а еще остаётся рядом. Он открывает бардачок трясущимися руками, пытаясь как можно скорее выудить оттуда початую пачку сигарет и как следует накуриться, потому что когда любви и поцелуев больше не остается, самое время вернуть курение в жизнь. Арсений старается часто не травить себя этой гадостью, но воспоминания о прошлом убивают намного сильнее. Вот и сейчас он сдаётся своим отвратительным пагубным привычкам: прошлое пускает в настоящее, сигарету между зубов зажимает, нервно клацая зажигалкой, а внутри всё равно настоящий пожар из эмоций бушует, выжигая то малое спокойствие, что он по крупицам в себе собирал. — Арсений Сергеевич, — в боковое стекло его машины кто-то стучит, усердно так, со знанием дела, и Попову почему-то кажется, что он слышит беспокойство в голосе друга, а затем, стоит ему повернуть голову на звук, беспокойство отражается и во взгляде. — Дмитрий Тимурович, — в тон отвечает, выходя из машины. Всё это время он белый дым выпускает просто так, не заботясь о том, что даже не включает кондиционер. Наверняка внутри всё пропахло сигаретами, как внутри у Арсения всё отравлено Антоном. — Задохнуться решил? — он неуверенно кивает в сторону сцены, свидетелем которой невольно стал. — Это было бы слишком легко, Дим, — Арсений силится продолжить рассказ, но вместо этого лишь сильнее затягивается, жалея о том, что возит с собой только одну пачку на экстренный случай. — На работе что-то серьезное случилось? Не помню, чтобы ты... Попов перебивает отрицательным покачиванием головы заведомо ложное предположение, облокачиваясь на машину. Вокруг наконец-то тишина и спокойствие, которое ему задолжала жизнь, а внутри всё звенит от натянутых как струна чувств. — Ты меня пугаешь, Арс. Так и будешь в молчанку играть или попробуешь облегчить себе жизнь рассказом? — Я сегодня Антона подвозил, — в голосе Попова так много горечи и обреченности, что он больше не пытается от реальности убежать — набегался. Дима так надеется что ослышался, потому что одного взгляда на друга хватает, чтобы все вопросы отпали, но всё равно предпринимает попытку к спасению: — Шастуна? — Ага, — Арсений бычок по привычке в карман брюк пихает под недоверчивый взгляд Позова. Он и сам знает, что выглядит жалко, но сил притворяться каменным больше нет. — Прикинь, в кой-то веке решил помочь попутчику и подбросить, а в итоге себя только подбросил до конечной. И поеду я, походу, в дурку, Димка, потому что нихуя хорошего эта встреча мне не принесла. — Арс, блять, ты столько лет молчал, держался, я уже решил, что тебя отпустило. Арсений усмехается подавлено, понимая, что ирония в словах друга как нельзя к месту, а мыслями снова и снова загоняет себя обратно в машину, к тому человеку, которого больше всего на свете ненавидит. Ненавидит за то, что разлюбить не может. — А он такой же красивый, — будто и не осознавая, говорит вслух Арсений. Зато Дима прекрасно осознаёт. Он и Серёжа посменно были рядом, когда Антон бросил их друга, когда разбил его сердце в мелкую крошку, растоптал и умотал в закат. Он слишком хорошо помнит этот загнанный взгляд, который надеялся никогда больше не увидеть, эту боль в голосе, которую не перекрыть ничем. И глаза у его друга больше не блестят, становясь каким-то мутно серыми. Всё, сука, как и десять лет назад. — Дай и мне сигарету, — это не просьба, Позов сейчас сам на грани нервного срыва, стоит рядом и пытается не выдавать своего волнения, а сам в голове держит, что надо бы незаметно от Попова свой номер снова на экстренный вызов поставить. — А Катя? — Арсений удивляется, но послушно протягивает пачку с зажигалкой внутри, понимая, видимо, что Антон успел наследить не только в его жизни. Он ведь тогда не только с ним порвал, но и с лучшим другом, который теперь, по законам жанра, перезаписался в его лучшие друзья. — Поймёт, — Дима тоже прислоняется к машине друга, почти полностью копируя его позу, и впускает в свои легкие отраву. Раз уж Арсений снова попался на крючок, то и он может позволить себе пару раз выкурить эту гадость. — Мне так херово, Поз. Я второго такого раза не выдержу. — Куда ты денешься, Ромео! Кстати, надо бы Серёгу набрать. Арсений знает, что это его отряд спасения, знает, что ему это пиздец как нужно, поэтому лишь благодарно улыбается, закрывая глаза. Под веками тут же скапливается влага, и он обещает, что врёт себе последний раз, потому что упрямо делает вывод, что это всё от усталости, когда на самом деле — от большой любви.Неужели это правда ты?
6 марта 2023 г. в 11:12
Дождливая Москва навевает тоску практически на всех его знакомых, но для Арсения такие моменты особенно ценны, потому что возвращают его не только мыслями, но и почти физически в родной и любимый Питер. По долгу службы ему приходится насовсем перебраться в столицу, но за практически пятнадцать лет практики он так и не привык к тому, какой ритм задаёт этот город.
А ещё пробки, пробки, пробки. Вот и сейчас он опаздывает на запланированную встречу почти на сорок минут, потому что и без того забитая дорога во время дождя превращается в бесконечную вереницу медленно ползущих автомобилей.
Бутылка Jackа методично плюхает каждый раз, когда он двигается с места, не давая забыть о том, что сегодня он сам себе пообещал расслабиться, отключить телефон и, что будет уж совсем везением, проветрить голову.
— А я напоминаю, что сегодня у нас отмечается день всех влюблённых, так что не забудьте поздравить свои вторые половинки и побаловать их в этот день чем-то особенным.
Голос внутри магнитолы звучит наигранно воодушевленно, но это не спасает от уныния. Арсений каждый год избегает этого праздника, раздражаясь от любого упоминания, его так и подмывает сказать что-то, чтобы стереть с лиц влюбленных балванов эту идиотскую ухмылку от уха до уха, однако сегодня изменяет сам себе и всё же соглашается на закрытую вечеринку, которую организовывает жена его лучшего друга.
Последний год выдаётся тяжелым не только физически, потому что мигрень вновь врывается в его жизнь с новыми силами, разукрашивая каждый день в мрачные цвета, но и морально — ему всё чаще приходится запрещать себе возвращаться мыслями в прошлое, от которого он исправно убегает последнее десять лет.
— Дерьмо, — он вновь тормозит, переводя взгляд на навигатор, где полоса теперь светится не красным, а тёмно-бордовым, что означает попытку провести вечер в хорошей компании полностью проваленной.
На дороге кто-то усердно размахивает руками, пытаясь привлечь внимание проезжающих, но даже если все вокруг тащатся не быстрее загнанной лошади, в этом городе едва ли найдется десяток человек, которые остановятся и попытаются помочь. Арсений себя не обманывает касательно внутреннего света, он у него просто отсутствует, но сейчас решает затормозить. Если уж проёбывать время в пробке длиною в жизнь, то хотя бы не под надоедливый голос по радио.
— Спасибо, — попутчик еще не успевает залезть в салон — видимо, промокает он знатно, судя по стекающим на пол каплям — а благодарить начинает заранее. — Спасибо, вы первый за последний час, кто остановился и не спросил ценник.
Арсений на это заявление лишь утвердительно хмыкает, понимая всю абсурдность и одновременно логичность происходящего — в этом городе пороки правят людьми, а не наоборот. Дверь с грохотом закрывается, и судя по тому, что незнакомец виновато вжимает голову в плечи, читать лекции о правилах поведения в чужих машинах ему не стоит. Попов бросает короткий взгляд на улов, потому что практически выловил этого человека из воды, но за капюшоном, натянутым почти на все лицо, разглядеть получается разве что его странный вкус в одежде.
— Ой, а я, кажется, сел на бутылку, — он елозит рукой позади себя, выуживая оттуда алкоголь, и одобрительно кивает, разглядев марку.
Попов лишь тихо смеётся от такого замечания, потому что звучит оно, мягко говоря, двояко.
— У вас хороший вкус. Кстати, меня зовут, — незнакомец откидывает капюшон назад, тут же снимая с головы такую же промокшую кепку, и поворачивается, чтобы пожать руку своему спасителю. — Арсений?
Ему только и остается что удивляться таким совпадениям, но судьба часто играет в игры, которые никто не может разгадать, так почему не в этот раз? Он не поворачивает головы, потому что всё внимание перетягивает мудак, пытающийся втиснуться между его машиной и той, что едет спереди.
— Тоже Арсений, приятно, — на автомате отвечает, наблюдая в боковое зеркало. Он терпеть не может людей, которые мнят себя самыми умными, поэтому сделает все, чтобы не дать этому человеку без последствий занять место впереди себя.
— Да нет же, ты не понял… — попутчик разворачивается всем корпусом, едва не закидывая правую ногу на сиденье, видимо, чтобы заглянуть в глаза своему спасителю.
Арсений уже собирается возмутиться, потому что тот факт, что он согласился по доброте душевной подвезти, не стирает между ними писаные правила этикета.
— Молодой человек, я что-то не припомню, чтобы мы… — поворачивается и замирает. Голубые глаза больно впиваются в знакомое лицо напротив. Лицо, которое преследует его во снах и воспоминаниях уже многие годы, как бы он не старался его забыть.
— Ага, ты меня не «припомнил» — Антон делает кавычки в воздухе, но голос его звучит грустно или даже раздосадовано.
А может Арсению просто хочется, чтобы тот понял, что он без него прекрасно живёт дальше, что не мучается одинокими ночами в пустой квартире, заваливая себя работой или заливаясь алкоголем. Хочется причинить боль равнодушием, но только внутри всё сжимается от волнения из-за этой встречи.
— Здравствуй, — он губы вытягивает в тонкую линию, так и не избавившись от этой привычки, по которой близкие люди сразу определяют его недовольство.
Антон когда-то тоже был близким человеком, хотя теперь Арсений его к себе на пушечный выстрел не подпустит, несмотря на то, что расстояния между ними буквально полтора стояка.
Старый знакомый, кажется, не видит недовольства, потому что глаза его лихорадочно блестят, с головой выдавая то, как сильно он рад такой внезапной встрече.
— Охуеть, это и правда ты, — тянется вперед, вот так просто, без просьб и одобрений, как всегда умел только он, и касается ладонями правой руки Арсения, проверяя, наверное, не сошел ли с ума.
А вот Попов очень хочет прям сейчас оказаться в белой палате, чтобы подальше от этого человека, подальше от ненависти, которая внутри годами копится, подальше от любви, которую он так и не смог в себе погасить. Подальше, чтобы не сказать сейчас того, что выдаст его мысли.
— Шаст, отпусти, не нужно так драматизировать, — не намеренно, но слово в слово повторяет, говорит эту фразу и сам кривится, потому что десять лет назад, когда он умолял Антона остаться, выбрать его, выбрать их, именно это грубое ответное выражение ему кинули в лицо, захлопнув за собой двери.
А Арсений сейчас как дурак двери открыл, на сиденье усадил и теперь, прости господи, ему еще чёрт знает сколько выносить это присутствие, выносить то, что никогда не выносилось. Сзади раздается сигнал, потому что пробка теперь образуется в их ряду из-за его машины.
— Да ты не понимаешь, я ведь тебя искал, — Антон радость в голосе подавить не может, но руки всё же убирает, комкая в себе желание сгрести в охапку этого человека.
От этой фразы хочется блевануть прямо себе под ноги, но Попов слишком дорожит своей машиной, а еще не может показать Антону то, что так отчаянно сейчас рвется наружу. Нестерпимо хочется кричать, истерить, бить, рыдать — да что угодно, но лишь бы вызвать Антона на разговор, который тот ему задолжал много лет назад, когда на вопрос «почему» он получил лишь ублюдское «прост мне стало скучно».
Просто они пять лет жили вместе, с ума сходили в те дни, когда из-за работы не могли увидеться, посылали все свои планы и забивали на всех остальных, пусть и самых близких, чтобы только лишний час провести вдвоем. Просто они любили друг друга, планировали совместную жизнь, искали дом, который должен был стать их домом, а потом случилось «прост мне стало скучно» и мир разделился на до и после. Антон если Арсения и искал, то явно спустя рукава, потому что его имя давно стало слишком громким, чтобы просто его не слышать.
— Волосы отрастил… — зачем-то продолжает пытаться вести диалог Антон, вынуждая и Арсения играть в игру под названием «наша встреча меня никак не волнует».
— Да, супруге нравится, — чёрти зачем говорит, хотя даже постоянной партнерши не имеет, наверное это очередная его попытка сделать бывшему больно. Не так, как тот сделал ему, но хотя бы немного, чтобы злоба перестала так душить.
Они практически одновременно устремляют взгляд на безымянный палец Арсения, где, хвала всем существующим богам, сейчас красуется его любимое кольцо. Оно далеко от обручального, но мало ли какие у него причуды.
— Ты женился? — и теперь в голосе точно слышится разочарование. Антон даже не пытается его скрыть, вызывая этой реакцией эмоции, которые Арсений испытывать не хочет.
— Нет, ждал пока ты объявишься на обочине МКАДа и замуж позовешь, — у него получается ответить практически спокойно, и это уже можно счесть победой, потому что кровь буквально кипит от боли и обиды.
— А ты бы согласился? — Шастун отворачивается к окну, делая расстояние между ними чуть больше. Арсению немного легче дышать.
— Если мне однажды прост станет скучно, Тох, обязательно тебе позвоню.
Как давно он не называл кого-то вот так, стараясь даже тут избегать любых совпадений. Как давно он не обращался так к нему. Антон, видимо, считывает настроение своего собеседника, потому что больше попыток заговорить не предпринимает, за что Арсений ему безумно благодарен. В голове так много воспоминаний, которые теперь, в непосредственной близости рядом с их источником, прорываются обратно, топя Попова в ощущениях.
— Мне очень жаль, что я…
— Да ты, блять, издеваешься, — Арсений грубо его обрывает, не желая сейчас начинать эту эмоциональную пытку — он едва может справиться с тем, что уже имеет. — Куда тебя?
В машине на несколько минут между ними наступает тишина, только радио тихо фонит, нарушая этот невообразимый пиздец. Арсений не знает мыслей Антона, хотя в прошлом мог по одному взгляду сказать, что именно приходит тому в голову, но сам невесело улыбается в пустоту, ощущая физически тяжесть этой встречи. Он так сильно был зависим от Шастуна, что тело даже сейчас ощутимо потряхивает, вынуждая усерднее следить за тем, чтобы держаться особняком в этой треклятой ситуации.
— Если хочешь, то можешь высадить меня где-то здесь, — Антон, кажется, окончательно признаёт свою вину, взгляд устремляя куда-то под ноги.
Как Арсений эти ноги любил. Гладил их, пощипывал, с ума сходил от того, как под пальцами от прикосновений бежали мурашки.
— И оставить тебя дальше мокнуть? Я может и мудак, Шаст, но не настолько, — он замолкает, непонятно на что надеясь. Может, даёт Антону возможность признаться чистосердечно, что мудак тут вовсе не Попов? Что из них двоих всегда уебаном был только он?
— Ты не мудак, Арс, — попутчик, кажется, умеет читать мысли, — а я всё испортил, — Антон бубнит себе под нос жалко, вновь предпринимает попытку воззвать к их совместному прошлому, надеясь, что в человеке за рулем воспоминания ещё теплятся внутри.
Арсений это заявление никак не комментирует, потому что с обоими утверждениями согласен. Он хочет поскорее сбросить этот гнет невыносимой неловкости, потому что между ними слишком остро ощущается недосказанность, которая десять лет назад разрушила самое важное, что обратно уже не вернуть.
— Хочешь выпить? — и снова пытка со стороны Шастуна, потому что Попов слишком хорошо помнит как они начинали, как вело от пьяных поцелуев, которые в самом начале были неловкими.
— Хочу выпить, — не противится Арсений, крепче сжимая руль, — прямо сейчас хочу крышку отвинтить и залить в себя алкоголь, но только без тебя под боком.
— Боишься меня? Клянусь, что...
— Не клянись, не надо. Помнится, ты уже однажды клялся, и где мы теперь? Я просто не хочу пить рядом с чужаком.
Попов не может противиться себе, желание повернуться и посмотреть на Антона в этот момент намного сильнее его гордости, поэтому он косит взгляд на пассажирское сиденье, с удовольствием отмечая отголоски боли на его лице, которую причиняет собеседнику своими словами. Антон страдает. И это так правильно, так хорошо.
— Лучше бы ты мне въебал, чесслово.
Голос Антона трещит по швам, пропускает сквозь образовавшиеся трещины наружу все эмоции, что в нем таятся все эти десять лет, но вот только Арсений замечать не хочет, что на самом деле они всё еще похожи, практически идентичны в своих ощущениях. Ведь сам он никого не бросал.
— Надо было, но ты так быстро исчез, будто тебя и не было в моей жизни никогда, а теперь мне уже всё равно.
Намеренно врёт, усилием воли заставляет себя выталкивать изо рта все эти фразы, когда тело отчаянно жаждет ласки, любви, касаний. Всего того, что Антон дарил лишь ему одному.
— Но мы могли бы попробовать стать друзьями? — Антон из прошлого в минуты неуверенности всегда отвлекал себя рисованием, так что сейчас Арсений даже не удивляется каким-то иероглифам, появившимся на запотевшем стекле машины. А вот наивность Шастуна поражает до глубины души, неужели он правда думает, что после всего случившегося Арсений захочет с ним дружбу водить?
— У меня есть друзья, Антон. И новых я заводить не планировал, уже не в том возрасте.
Попов отвечает так вовсе не из вредности, он действительно давно для себя решил, что больше не подпустит близко никого, и Антон сейчас в категорию «никто» вписывается как нельзя лучше.
— Да брось, выглядишь охуительно, — Антон мажет взглядом по своему бывшему, слегка вызывающе из под светлых ресниц смотрит, будто вынуждая Арсения пойти на диалог, оспорить это его право на «гляделки».
А Арсений в очередной раз только руль крепче сжимает, ощущая на себе ласкающие касания этих глаз — так смотрел его Шаст. Старается сосредоточиться на дороге, где и без отвлекающих факторов риск въехать кому-то в задницу максимально велик, чего уж там говорить о погоде, неумёхах-водителях и одном конкретном человеке, который до жути отвлекает своим присутствием.
— Это легко, когда у тебя есть деньги, — Арсений не соглашается и вообще никак не реагирует на комплимент, отбиваясь от мысли, что Антон похвалил его внешний вид.
Отбивается, но это всё самообман, потому что сердце готово через глотку наружу выскочить, когда он так смотрит, когда он так говорит.
— Раньше у нас денег не было, а на тебя всё равно все дрочили поголовно, — Антон фыркает, вспоминая многочисленные эпизоды ревности, которые практически всегда начинались из-за того, что мужчину, уверенно ведущего сейчас машину, пытались разложить под собой все, кому не лень.
«У нас» — такие простые слова, но они все внутренности перемалывают в сплошное месиво, вынуждая Арсения рвано выдохнуть в салон авто. Он уже готов сам из машины выпрыгнуть, даже на полном ходу, потому что ещё немного и сорвется. Ещё немного и расскажет Антону о том, что происходит в сердце.
— Многое с тех пор изменилось. Например, о деньгах я не задумываюсь последние лет семь точно. И «нас» никаких давно нет, — Попов сам себе удивляется, когда силы находит на такие заявления, потому что так и не отпустил, не смирился. В его вселенной они навсегда замурованы вместе, погребены под осколками реальности, которые с новой силой теперь врезаются в сердце.
— Выходит, два из трех поменялось, — Антону остаётся только невесело усмехнуться, но сам он будто отсутствует здесь.
Ах, если бы так и было! Если бы Арсений нашел в себе силы не кидать мимолетные быстрые взгляды в его сторону, то, наверное, взял бы даже отпуск. Но глаза против воли с силой цепляются за знакомый силуэт, всё так же спрятанный под мешковатой одеждой. За мягкие черты лица, которых при желание можно коснуться подушечками пальцев.
Желание, к сожалению, есть. Желание прижаться к Антону изводит, поэтому Арсений мысленно прокручивает в голове их последнюю встречу. Ту самую, которую клялся больше не вспоминать. Арсений пиздун, потому что в тот день он клялся Шастуна разлюбить, но проебался сильно. А теперь вот вспоминает этот проклятый день и проёбывается снова. На какое-то время это даже помогает.
— Так куда тебе нужно? — голос предательский дрожит, так что Арсению приходится сглотнуть образовавшийся ком.
— Хочу сказать что-то сопливое, Арс, очень хочу, но ты мне точно тогда врежешь, — Антон нервно отстукивает по мокрым коленкам какой-то незнакомый мотив. — Так что мне возле ближайшего метро тормозни, плиз.
— Окей, — Арсений подыгрывает, но глаза закатывает от использования жаргонных словечек. Очевидно, Антон так и не отвык разговаривать как гопник, хотя они вместе пытались избавиться от этой привычки.
А в итоге избавились только от него самого. Вот бы Шастуну и слова-паразиты так легко было выкинуть из своей жизни. Слава богу, сейчас, кажется, эмоциональная пытка заканчивается, потому что остаток пути они проводят в немой тишине, метр за метром каменной плитой прибивающей их первый за многие годы общий момент. Разговор вроде бы и ни о чём, но он всю душу из Арсения высасывает, заставляя правдиво смотреть на вещи. И правда заключается в том, что одной любви мало, когда между вами пропасть протяженностью в десять лет.
Дворники срабатывают идеально, потому что смывают с лобового стекла воду, а еще потому что Арсений наконец-то видит в метрах пятидесяти заветную красную букву «М», торжественно знаменующую окончание этой никому ненужной встречи.
— Арс, может... — Антон прекрасно понимает, что сейчас его оставят на обочине и все связи между ними оборвутся, а он только почувствовал это родное чувство, которое плотно засело в солнечном сплетении, только ощутил давно забытое счастье, пусть даже и горчащее от затянувшейся обиды.
— Всего хорошего, Антон.
Арсений голову не поворачивает, упрямо смотрит на дорогу перед собой, потому что боится передумать, боится не выдержать того, что может сейчас увидеть на дне знакомой зелени, потому что по голосу Шастуна понятны намерения, потому что у него самого желание волнами выплескивается наружу, а он просто не может позволить себе так бездарно сдаться.
Антон еще на пару секунд зависает, смотрит не моргая, старается в памяти отпечатать любимые черты до мельчайших подробностей, хотя, кажется, и не забывал никогда, а потом кивает своим мыслям, напоследок выдавая:
— Ещё увидимся, — и неуклюже вылезает из машины, стараясь ногами не провалиться в реку, которая непременно образуется вовремя дождя на обочинах.
Дверь машины тихо, но уверенно закрывается, оставляя Арсения наедине с собой, а он думает только о том, что в багажнике у него на всякий случай валяется зонтик, что надо бы Антону было его отдать, потому что ему непонятно сколько идти пешком под ливнем.
— Сука, нет, Арсений, даже не вздумай! — он пару раз в порыве злобы руками о руль ударяет, не находя в себе силы взять эмоции под контроль. Те чувства, которые десять лет внутри застаивались, теперь зловонным потоком хлещут во все стороны, угрожая снести всё, чего Попов добивался с таким усердием.
Мысль подобно заезженной пластинке вертится в голове, что зонтик всё же нужно было дать, а потом использовать его как предлог вновь увидеть Антона. В последний раз, честное слово.