— …достали! Сколько уже раз говорить, что я не верю во всякую паранормальщину, а даже если бы и верила, не связала бы свою жизнь с таким подозрительным и не приносящим никакой выгоды предложением. Уходите, а не то я позвоню в полицию! — Выгода… Хм, а чего желает ваше сердце? — Я малообеспеченная студентка с вечерней подработкой. Неужели это не видно по моему внешнему виду? Денег. Много денег. Но так как я не знаю в какой мир ты меня засунешь, то море золотой жилы.
***
Сделка была заключена. В обмен на отречение всего, что было дорого в родном мире, шаман дарует ей непомерные богатства. Она не знает, какой черт дернул ее сказать роковое «да», потому что с приходом новой жизни проиграла по всем фронтам. Мало того, что новоявленным отцом оказался семнадцатилетний мальчишка, которому ее невольную трехлетнюю тушку вручили словно какой-то негодный товар, так еще и заточили в грязной клетке беспомощного хилого тела да маленькой коморке, ошибочно именуемой «коммунальной квартирой». Мда, не этого она ожидала, идя на столь опасный шаг. Единственное, что ублажало омрачившийся безнадегой взор — это разворачивающаяся семейная драма вокруг не удержавшего спермотоксикоз в штанах подростка. Непринятие разочарованных родителей, эмоциональный побег из дома и тщетные попытки найти жилье в большом городе посередине зимы. Если бы ей не пришлось принимать во всех этих злоключениях непрямое участие, то повеселилась бы как следует. Хотя изворотливому змеенышу стоит отдать должное. Мармон Ханниган отличался незаурядным умом и поистине дьявольской хитростью. Не раз и не два он преображался прямо у нее на глазах, принимая роль искусного дипломата, властного генерального директора или строгого учителя. Кто знает, быть может с такими данными и при других обстоятельствах ему бы даже удалось поступить в Лигу Плюща. В тайне от всех Элисон даже восхищалась его острыми умениями добывать информацию в абсолютно любой ситуации, что не раз спасало им жизни. Пускай и жили они худо. Перебивались из хостела в хостел, дабы не нарваться на рыскающую по всем штатам полицию, стремящуюся поймать грязного «мошенника», и тряслись над каждым центом, отказывая почти в любых радостях бытия. А если точнее, то трясся Мармон, едва не искромсав закушенную ей изнутри щеку до алой каши своей увесистой пощечиной за то, что купила жвачку найденными в его карманах деньгами. Полезный урок, что Элисон выучила в сожительстве подростка с синдромом выжившего — это смирение. Когда не хватало на теплую одежду, она смиренно запахивала тонкий ворот пальто, покорно снося свирепые мороза. Когда не хватало на еду, смиренно заглатывала слюну хлебными крошками или безвкусной водой, наплевав на все позывы сворачивающегося желудка. И когда до омерзения сильно хотелось что-нибудь новое, яркое, блестящее, смиренно закусывала губу, умоляя завывающую душу терпеть. Отношения с молодым отцом напоминали хождение по тонкому льду. Первое время Мармон испытывал раздирающую сердце в клочья вину, ухватываясь за любую мало-мальски оплаченную подработку, чтобы купить ей какую-нибудь бесполезную безделушку. Элисон кривила уста в насмешливой улыбке, не скрывая легкого презрения и глубокой обиды за обманутые ожидания, но где-то в закутках потаенных глубин жалела измученного, медленно ломавшегося под гнетом жестокой судьбы, еще молодого парня. А в какой-то неопределенный момент все изменилось и вместо растерянного, не знавшего куда податься мальчика пришел изворотливый, скользкий тип, чей взгляд замораживал окружающих не хуже арктических льдов. Наивный, израненный Мармон больше не приползал к ней за объятиями, всеми силами стараясь снискать хотя бы отдаленные намеки на радость на вечно хмуром детском лице. Нет, вместо этого он скрупулёзно пересчитывал каждую купюру глубокой темной ночью и долго гипнотизировал ее выглядывающую из пледа макушку мрачным, тяжелым взором. Он все чаще задерживался на работе, перестав сообщать, кем притворялся на этот раз. Нередко запрещал выходить из дома и даже порывался забрать документы из бог знает какой раз смененной школы. И методично потрошил ее изнутри. «Кто-нибудь приходил домой, пока меня не было? Надеюсь, скудное количество твоих мозгов додумалось не открывать двери незнакомцам». «Я ведь предупреждал, что это деньги на черный день. И плевать, что дома не было муки! Думаешь, что это мука переправит тебя через границу и подделает документы?». «Почему… ну почему ты не можешь быть незаметней? Я уже устал укрывать тебя…» Элисон сжималась в свои плечи, недовольно отводила взгляд вниз на пугающие своей угловатостью, маленькие коленные чашечки, и жалела о том, что согласилась на такое безвылазное существование. Когда-то у нее была любящая семья и стабильный доход с высшим образованием. Ей присылали карманные расходы на месяц и на работу она ходила чисто из желания одеваться по модным тенденциям. Сплошная тишь да гладь. Сейчас Элисон не живет, а выживает. Мармона нет уже третий день и пускай его исчезновение не редкость, это первый раз, когда его нет так долго. Она напрашивается в гости к соседской старушке и жадно поедает свиной суп, радуясь потупившейся боли в животе. А еще она серьезно раздумывает над тем, чтобы сбежать оттуда к чертовой матери. Элисон ждет его ровно до полуночи. Рванный рюкзак с наспех собранными вещами сиротливо лежит на коленях, когда она поднимается с холодных ступенек лестницы и отряхивая штанины от пыли, мчится в огромное жуткое неизвестное. Ей везет, что в трупе бродячего цирка такие наивные дети — поймать одного из них, приняв личину глупого, самоуверенного мальчишки, учившегося каскадерскому делу дело пары минут. Ханниган нервно усмехается, благодаря в чем-то жестокие уроки мошенничества от Мармона. А также мастерски игнорирует весть о пронесшимся над Мичиганом туманном линзовидном облаке и мистическом уничтожении пары кварталов в радиусе родного, но оставшегося далеко позади одинокого, грязного хостела. Прижиться в такой разношёрстной компании сложно, но выполнимо. Ее смех несуразно громок и глуп, а невпопад вставленные в разговор комментарии смешат почти всех людей. Маска «наивного дурочка» вживается в характер настолько, что становится настоящей. И она верит. Верит в то, что ее зовут Скалл, чья слава гремит на весь мир после потрясающего все воображение смертоносного выступления на цирковой арене. Повсюду вспыхивают вспышки фотокамер и льются неудержимым потоком вопросы журналистов. Элисон широко улыбается, показательно небрежно махая рукой. Через пары похожих трюков, слитых во всемирную паутину, она становится известной знаменитостью. Ее приглашают во Францию, Италию и даже Китай, обещая баснословные суммы денег. Она заразительно смеется, прыгая в объятия шелковых простыней двуспальной кровати из недавно купленного пентхауса. Слава, власть и деньги. Три вещи, которые обещал ей шаман и Мармон, она добилась сама. Невиданных размеров удачу расстраивает приход знакомого не по годам Шахматноголового, который угрожает стереть ее существование с лица земли, если «Скалл» не присоединится к «I Prescelti Sette». Элисон заявляется в обособленный сицилийский особняк, скрепя сердцем, что совершает предательский кульбит стоит глазам пересечься с проглядывающими за тенью бесформенного балахона смятенными аметистами. Она со страхом жмется к спинке деревянного стула, надеясь, что ее не узнали, и при первой же возможности выбегает из комнаты, когда собрание наконец заканчивается, чувствуя, как холодеют лопатки от интенсивности чужого взгляда. Мармон, взявший сценическое имя «Вайпера» — лучшего иллюзиониста двадцатого века, держится на расстоянии. Не заводит душещипательные беседы, не тянется восстановить ушедшие годы и не задает ненужных вопросов. Он просто смотрит так, словно заглядывает в душу, и ей этого хватает. Элисон плывет по течению жестоких заданий, вытесняющих в ней остатки человечности. Учится коммуницировать с матерыми мафиози, вынужденных жить в одном доме. И впервые влюбляется. У ее фатальной любви ртутные глаза и солнечное пламя настолько обжигающее, что при одном непрошенном прикосновении на теле остаются неизлечимые ожоги. Реборн кривит уста в циничной усмешке, одаривая ее тонкую фигуру нечитаемым мутным взором, и тушит свою сигарету об толстый кожаный костюм фиолетового цвета. Элисон притворно ойкает, нерешительно дотрагиваясь до кончиков его пальцев, которые привычно ошпаривает безжалостным огнем. С болезненной влюбленностью в сознании усваивается неприятное убеждение о том, что любовь причиняет боль. Что оспаривает Мармон, сказав одним ранним утром суровое: — Этот мужчина погубит тебя. — И что? — лишь легкомысленно жмет она плечами. — Я не могу смотреть на то, как кто-то вредит тебе, — на последних словах его голос падает на одну октаву ниже. Ханниган не понимает определение «не могу», пока ее бывший (?) отец не обрывает в грубой форме яростную тираду Лар, угрожая окунуть в инцидент некой «Тонущей Линды», защищает от замерших в воздухе пуль Колоннело, распространяя клубы опасного тумана и насылает на Реборна столько вражеских наемников, что тот учится спать с открытыми глазами. Ей стыдно, хочется дернуть его за край черного плаща, чтобы привести в чувство. Но скрутившийся внутри узел напряжения впервые за множество лет расслабляется и она не находит в себе сил сказать «нет» надежной отцовской защите. Элисон прячет заплаканное после трогающего за душу убийства лицо за его плечом и просит накрыть кровавые, дрожащие от ужаса пальцы очередной иллюзией лжи. Вот только вместо добрых слов Мармон жестко встряхивает ее за плечи и приказывает держаться, раз уж ввязалась в мафию. В тот вечер до жалких утешений опускается даже абсолютно бесчувственный Реборн, чье Солнце впервые не опаливает горячим жаром, а приятно ласкает кожу. Глаза у него такие глубокие, а голос прорезается неловкой мягкостью, что она поддается. Когда их тела сплетаются друг с другом, Элисон впервые не чувствует себя одинокой. И наматывая на пальчик очаровательные завитушки бакенбард, да глядя на сморщенное лицо киллера, она позволяет себе забыть ценность любимых денег. Ее мнение меняется после Проклятия Младенцев. Ханниган бежит сломя голову, натыкаясь на мелкую мафиозную семью Каркасса, после чего берет над ними главенство и скупая воздушный дирижабль, прячется за коконом пушистого одеяла. Зажмуривая глаза, она растворяется в мире снов и нереальных фантазий. Проходят годы прежде чем о Каркассе прознает Мармон и оказывая непосильное давление на целую палубу одним своим тяжелым присутствием, писклявым голосом просит ее выйти на свет и поговорить. Сквозь сон и влажные щупальца Оодако ей слышится облегченный плач. Сердце барахтается отчаянной птицей, желая увидеть, познать и почувствовать, но незажившие шрамы прошлого напополам со страхами не дают сделать ни шага наружу. Элисон с трудом сдерживая всхлип, кричит оставить ее в покое. Отец исчезает, но бросает оседающей на языке горечью фразу, что отныне его снова зовут Мармон. В последующие годы она делает разные ошибки: нападает на Мафия-Лэнд из ревности к обзаведшемуся новой любовницей Реборну, связывается с остальными Аркобалено, тут же жалея из-за ополчившихся на ее исчезновение киллеров и не перестает жалить ядом преследующего незримой тенью по пятам ненавистного Мармона. Поэтому когда он защищает ее от вражеской атаки солдат Мильфиоре ценой собственной жизнью, Элисон давится слезами, стискивая в руках письмо с завещанием о передаче наследства на один триллион долларов. В письме есть короткая записка: «Любимой дочери, Элисон. Спасибо, что освещала мой путь». Ворох воспоминаний спустя мгновение вспыхивает перед глазами яркими звездами, как и ее отчаянная смерть под насмешливый смех Бьякурана и испуганный вскрик Реборна. Она облизывает нижнюю губу, встречая неуверенный взгляд Мармона. И впервые зовет его дрожащим, надтреснутым, взволнованном голосом: — Папа…