Глупая рухи

— Хайта-а-а-а-ам! — проныли из коридора, и женщина со вздохом отложила книгу, прикрывая глаза. В гостинную ввалилась Кави со страдальческим выражением на лице и тут же упала на колени возле дивана. Аль-Хайтам едва открыла рот, как тонкие руки обхватили её за талию, а в грудь уткнулись лицом. Женщина застыла изваянием, а после нахмурилась, цедя: — Кави… Ты… — Прости, — едва разборчиво пробормотали из её груди, — можно мы посидим так пару минуточек? Пожалуйста? Хайтам вздохнула и… Расслабилась, с едва заметным беспокойством приглядываясь к девушке. Взъерошенные пшеничные волосы, которые Кави утром долго собирала в сложную причёску, напряжение в теле и едва ощущаемое вздрагивание. Женщина прикрыла глаза и запустила пальцы в чужую шевелюру, мягко прочёсывая пряди, и чувствуя довольный и расслабленный вздох. Кави сидела и потихоньку расслаблялась, напряжение уходило из её тела, а беспокойство Хайтам слегка уменьшилось, но не пропало полностью. — Что-то случилось сегодня, рухи? — спокойным тоном поинтересовалась женщина, но на последнем слове голос её предал и слегка дрогнул. Но архитектор ничего не сказала по этому поводу, лишь тихо вздохнула, наконец отлипая от чужой груди и стекая вниз. Женщина уместила свою голову на коленках, хватаясь за чужие бедра прохладными пальцами и что-то неразборчиво бормоча. Аль-Хайтам продолжала перебирать пряди пшеничных волос, прищуривая глаза и рассматривая свою девушку. Кави ещё раз вздохнула и всё-таки сказала: — Да ничего не случилось, просто день сам по себе поганый… — Ты уверена? Архитектор слегка напряглась, а после выдохнула, прикрывая глаза: — Всё нормально, Хайтам. Просто… Опять ко мне заказчики пристают. Женщина заскрипела зубами, тут же яростно прищурившись. Желание убивать так яростно полыхнуло от неё, что Кави почти подпрыгнула, хватая ладошками чужое лицо и вглядываясь в холодные зелёные глаза: — Всё хорошо, слышишь? Ничего не произошло, просто пара неприятных шуток… — Эти, — почти прорычала женщина, сжимая кулаки, — мрази… Рухи, скажи, кто это был. Кави лишь покачала головой: — Не надо. Правда. Женщина поджала губы, заглядывая в глаза цвета вина, и видела там лишь беспокойство о ней. Аль-Хайтам выдохнула, сдаваясь, и сжала архитектора в объятиях, мягко целуя в висок. Кави облегчённо улыбнулась и прижалась ближе, фактически залезая на диван и кладя голову женщине на плечо. Было уже довольно поздно, так что вскоре Кави начала дремать, тихо посапывая, а аль-Хайтам смотрела и тихо любовалась. У них редко бывали такие вот спокойные дни без перепалок (шуточных, конечно же), поэтому эти моменты были ещё драгоценнее. Ей невероятно нравилось, что Кави чувствовала себя рядом с ней защищённой, потому что к этому она и стремилась. Хотела, чтобы её девушке было с ней комфортно и чтобы она чувствовала себя любимой, даже несмотря на все глупые подколки. Женщина не могла забыть то время, как они учились в академии. Хоть и не скажешь, но Кави старше, да и учились они на разных даршанах, поэтому сначала они редко пересекались. А потом как-то встретились, точнее, в прямом смысле столкнулись в коридоре, и Кави вдруг начала громко ругаться и злиться на неё, потому что из-за столкновения все чертежи, что она держала в руках, рассыпались по полу. Они тогда действительно поругались и разошлись, мысленно объявив друг другу холодную войну. А через несколько месяцев таких вот «столкновений» аль-Хайтам вдруг поймала себя на том, что спокойно слушает рассказ Кави о произошедшей паре и про какого-то мудака, который к ней подкатывал. Каким-то образом все крики и споры превратились в довольно крепкую дружбу, не без ссор, конечно, но… Им было комфортно рядом друг с другом, и это было самое главное, хотя аль-Хайтам периодически продолжала удивляться, как вообще смогла поладить и смириться с таким громким и шумным человеком в её жизни. А потом в какой-то момент она стала встречаться с Сайно. Это было совершено спонтанно, просто юноша предложил, а она согласилась попробовать, хотя особых чувств к нему не испытывала. Да, была некая симпатия, но на этом и всё. Встречались они от силы месяца два, потому что совершенно не сошлись характерами. Расставание её совсем не расстроило, аль-Хайтам была рада вновь вернуться к Кави. Отношения требовали к себе внимания, поэтому девушка действительно мало общалась с подругой, лишь мимолётно пересекаясь иногда в коридорах да перебрасываясь парой слов. И в тот момент, когда она подошла к архитектору, а та… Просто взглянула на неё своими винными глазами, загадочно блестящими в полумраке библиотеки, и в груди что-то сладко защемило, заставило застыть. Кави была солнечная, тёплая. Да, громкая и шумная, надоедливая, совершенно несносная, но… Милая, добрая, и чрезвычайно умная. Она ярко сияла, озаряла своим светом серые жизни, как солнце согревает промёрзлую после зимы землю. Она была в неё влюблена. Это стало так очевидно, что аж смешно. Открытие было не особо шокирующим, скорее, неприятным, потому что кто знал, как архитектор отнесётся к этому. Вдруг она с брезгливостью откажет, а терять её аль-Хайтам не хотела, поэтому молчала. И, как оказалось, не она одна. Когда она сообщала Кави о том, что стала встречаться с Сайно, та как-то поникла и блекло выдавила поздравления, куда-то сбежав после. От её расстроенного вида у девушки сжималось сердце, но тогда она не могла понять, что же случилось. Следующие несколько месяцев (даже после того, как она рассталась с Сайно) Кави пыталась её избегать, что стало особенно заметно после расставания, сухо улыбаясь и через силу выдавливая приветствия, если они встречались. И аль-Хайтам это очень не нравилось. Друзей у неё особо и не было, поэтому она пошла за советом к Тигнари. В Академии все знали, что он добрый и отзывчивый, хотя и не без изъяна. Да и она сама с ним иногда общалась, так что их можно было бы назвать… Друзьями, наверное? — Она же очевидно влюблена в тебя, — ошарашил аль-Хайтам Тигнари, закатывая глаза, — ты правда не замечала все её тоскливые влюбленные взгляды? По-моему об этом знает уже вся Академия, но только не вы. А аль-Хайтам тогда едва выдохнула, проглатывая ком в горле. Дура. И она, и Кави. Столь долго не замечать очевидного… В тот день она нашла её в библиотеке, с головой зарывшись в чертежи и книги по архитектуре. Пшеничные волосы растрёпаными прядками падали на глаза, кончики некоторых были испачканы чернилами, а следы от грифеля тёмными пятнышками покрывали бледную кожу лица. Кави хмуро писала что-то, периодически шевеля алыми губами и тут же что-то записывая. Аль-Хайтам смотрела и не могла глаз отвести, едва дыша: такая неуклюжая, взьерошенная, но такая… Любимая. — Кави. Девушка испуганно вздрогнула, отрывая глаза от бумаг и поднимая загнанный взгляд. И Хайтам тут же утонула, пьянея в вине, что плескалось в глубине этих глаз. — А, привет, аль-Хайтам, ха-ха… Давно не виделись?.. — Нужно поговорить, Кави. Девушка едва слышно вздохнула и натянуто улыбнулась, выдавливая: — И о чём же? — О том, что я люблю тебя. Кави тут же перестала улыбаться, широко распахивая глаза. Девушка неверяще застыла, а алые губы едва задрожали. Хайтам внимательно вглядывалась в архитектора, а та лишь мелко дрожала да пялилась. — Т-ты… Хайтам, ты шутишь?.. Девушка едва рот раскрыла, как тут же обеспокоенно дёрнулась. По щекам Кави бежали слёзы, стекали прозрачными капельками вниз, смазывая пятна от грифеля, а сама она едва дрожала. Аль-Хайтам сделала лишь один шаг вперёд, тут же оказываясь к всё ещё сидящей Кави впритык и обняла её лицо ладонями, обеспокоенно вытирая слёзы. — Кави, ты чего?.. Не плачь, пожалуйста… А та уже почти рыдала, содрогаясь в объятиях. Глаза начинали болеть, а из носа, кажется, что-то потекло. Архитектор всхлипнула и едва проговорила, почти задыхаясь: — Но я же такая… Я же такая некрасивая, некультурная, надоедливая… Я же такая неидеальная, как ты можешь меня любить?.. Хайтам застыла. Девушка в её объятиях выглядела не лучшим образом: мокрые дорожки на грязных щеках, уже покрасневшие глаза и красный нос. Но даже так… — Я люблю тебя, — она наклонилась ближе к Кави и прислонилась к чужому лбу своим, — за то, что ты — это ты. Мне не нужна «идеальная Кави», мне нужна лишь ты. Девушка слушала это и давилась рыданиями. Задыхалась, хваталась тонкими пальчиками за одежду аль-Хайтам, а кристаллики слёз срывались с мокрых ресниц и дальше. — Хайтам… Ты мне тоже очень нравишься, Хайтам, очень-очень… Та в ответ на едва слышное бормотание нежно расцеловывала бледное лицо, шепча, что всё в порядке. Тот день отдавался горько-сладким привкусом в воспоминаниях. Он был одновременно прекрасным и отвратительным, и вызывал тянущую боль в груди. Но Хайтам никогда не жалела. Они вложили много усилий в эти отношения. Первые месяцы они притирались друг к другу, ссорились, мирились, работали на то, чтобы построить что-то прекрасное между ними. Хайтам приучала Кави к тому, что она прекрасна. Учила её себя ценить и любить, чтобы она знала, чего достойна. Сейчас, много лет спустя, женщина смотрит на Кави, мило сопящую на её плече, и чувствует умиротворение. Она надеется, что Кави никогда не жалела о том, что произошло между ними. Блондинистая макушка едва ли не свалилась с её плеча, и Хайтам с тихим смешком легко потрясла женщину за плечо, шепча: — Кави, проснись. Нужно переодеться, и можно будет пойти спать. Та что-то тихо забормотала, мутными от сонливости глазами рассматривая комнату. Кави выглядела чертовски очаровательно в сонном состоянии, и женщина не удержалась и легко чмокнула ту в лоб, усмехаясь и легко подхватывая свою девушку на руки, получая совсем лёгкий тычок в плечо и тёплое дыхание в районе шеи. В спальне женщина опустила Кави на кровать, не давая завалиться и продолжить спать. Та что-то недовольно захныкала, но тут же успокоилась, почувствовав длинные пальцы в своих волосах. Аль-Хайтам снимала заколки и расплетала косы, заодно массируя кожу головы и наслаждаясь тем, как мягкие пшеничные пряди скользят между пальцев. Кави довольно застонала, и тут же ойкнула, когда за прядку волос потянули. Обернулась, сверкнула недовольно всё ещё мутными винными глазами, а на мягкий смешок от Хайтам недовольно фыркнула. Уже переодевшись, женщины лежали в кровати, тесно прижавшись друг к другу. Кави что-то тихо рассказывала, легко посмеиваясь и через раз зевая, а Хайтам слушала и поглаживала чужую талию, прикрыв глаза и улыбаясь. Ночь была тихая и умиротворённая. Утро же у Кави началось с пустой постели и недовольным ворчанием, что Хайтам встала так рано. За окном действительно едва занялся рассвет, и архитектор потянулась, зевая. Так, как и была, вся встрёпаная, прошлёпала босыми ногами на кухню, где на столе уже был завтрак и вкусно пахло кофе. Аль-Хайтам сидела за столом, что-то жуя, и Кави, чмокнув ту в щёку, уселась напротив, часто моргая и пытаясь прогнать остатки сна. Свежезаваренный кофе уже стоял перед ней, как и тарелка с бирьяни. Женщина потянулась к сахарнице и притянула к себе кружку с кофе. Аль-Хайтам безэмоционально наблюдала за тем, как Кави ложечкой сыпет белый порошок в кофе, и вновь вернулась к еде, едва ухмыляясь. А архитектор, всё ещё чертовски сонная, сделала лишь глоток, а после начала отплёвываться, давясь. — Оно солёное!!! Аль-Хайтам хмыкнула, переводя взгляд на яростно моргающую Кави. Та же хмуро протянула руку и сцапала чужую чашку с кофе под вопросительный взгляд. — Гадость какая, — вздохнула женщина, отпивая глоток из чужой кружки и сразу кривясь, — и как ты вообще кофе без сахара пьешь? Женщина хмыкнула и отправила в рот последнюю ложку еды. Кави перепутала сахар с солью. Это происходит не в первый раз, а аль-Хайтам всё также смешно. После этого Кави всегда брала её кружку, хотя и кривилась, что без сахара ей не нравится. Но пила же, хоть и с недовольным лицом. — Рухи, я ухожу. Кави тут же вылетела в коридор, держа в зубах резинку и с наполовину собранными волосами. Аль-Хайтам мягко выдохнула, когда женщина влетела в её объятия. — Не смей сегодня вернуться домой поздно, Хайтам, — сурово наказала архитектор, прищурившись. Секретарь хмыкнула и чмокнула ту в нос, тут же выходя за порог и тихо смеясь: — До вечера, Кави. За дверью раздались возмущенно-смущённые звуки, и женщина ушла, улыбаясь и теребя в кармане ключи. Чужие. Теперь Кави не сможет уйти до вечера, и будет её ждать. И аль-Хайтам действительно вечером ждали громкие возмущения от Кави, которые быстро смолкли под уставшим изумрудным взглядом. Аль-Хайтам едва разогнулась, поясница нещадно ныла. — Болит? — буркнула Кави, всё ещё нахмурившаяся, но уже не злая. У женщины сил хватило лишь на то, чтобы кивнуть и притянуть свою девушку к себе, сжав в объятиях и коротко выдохнув. Кави ворчала, но обнимала в ответ. А потом отстранилась и потянула Хайтам в сторону их спальни, продолжая что-то ворчать. — Ложись на живот. Кави металась по комнате, выискивая нужные ей баночки и флакончики, а аль-Хайтам со вздохом облегчения упала на кровать, пытаясь устроится на животе так, чтобы грудь не мешала лежать. Генетика подарила ей довольно большую грудь, которая лишь усугубляла положение. Она была тяжёлой и незаметно тянула вперёд. Поэтому, если за день она мало двигалась, поясница нещадно болела из-за почти полусогнутого состояния. — Кави… — Цыц, — буркнула та, подходя к кровати и выливая какое-то масло на руки. По комнате поплыл запах лотосов, и аль-Хайтам глубоко вдохнула, едва улыбнувшись. А Кави устроилась рядом, поднимая чужую майку и проходясь по напряжённой спине и пояснице, разминая забитые за день мышцы. Секретарь довольно вздохнула и расслабилась под умелыми руками своей девушки, которая делала ей массаж и что-то тихо мурлыкала. Масло, нанесённое заранее на руки, расслабляло, а золотые руки Кави будто по мановению волшебной палочки убирали неприятную боль, будто бы её и не было. — Спасибо, рухи, — пробормотала в подушку аль-Хайтам, и вдруг получила лёгкий удар по заднице. Кави сзади проворчала, всё ещё хмурая: — В следующий раз получишь сильнее, если заберёшь ключи. И… Пожалуйста, — под конец голос её смягчился. Аль-Хайтам засмеялась.