* * *
Кэйа никак не мог опоздать. Он вышел из дома за полчаса до начала своей смены, проезд на метро до цветочного занимал примерно минут пятнадцать, а пока он доходил до цветочного, проходило еще около пяти минут, и он всегда успевал просто прекрасно, укладываясь точно вовремя. Но сегодня скоростной поезд отчего-то медлил: заждавшиеся на платформе люди то и дело нетерпеливо поглядывали на дорогу, железные шпалы и вглубь темного, сырого туннеля: ну где же он? Кэйа и сам нетерпеливо топтался на месте, цокая и хмурясь: но ничего сделать он не мог, поэтому оставалось лишь ждать. Вздыхать, цокать и ждать. В метро было прохладно, но шумно: туда не проникала июльская тридцатиградусная жара, а иногда ветерок подъезжающих поездов настолько сильно обдавал тело в одной лишь футболке, что на коже выступали редкие мурашки. Посетители метро уже начали заметно нервничать, как послышалось предупреждение и просьба об отходе дальше: ветерок вновь обдал тело и лицо: Кэйа поморщился. Заходя в наконец подъехавший поезд, он мельком заметил красную копну волос, мелькнувшую в дверном проеме вагона, и уже было с надеждой взглянул на обладателя, как увидел, что это лишь девушка в черном топе, и тут же разочарованно сник: надежда исчезла также быстро, как появилась. Кэйа занял свободное место и облокотился на сидение: невыносимо хотелось спать. Тихое, умиротворенное трещание колес поезда отдавало в уши, казалось, словно все вокруг ─ потная серая масса, у которой где-то в глубинах есть рот, что никогда не теряет оскала. Вот ублюдство. Выйдя на своей остановке, Кэйа стремглав побежал в магазин: время поджимало, а он чертовски не любил опаздывать.* * *
─ Бенда, я дома! Кэйа всегда по вечернему приходу домой зачем-то говорил ручному попугайчику «Я дома». Это незаметно переросло в привычку, и Кэйа всегда здоровался с попугаем, когда возвращался домой ближе к вечеру: цветочный работал лишь до шести. Он забрал Бенду у какого-то старого перекупщика-барыги на местном рынке еще прошлой осенью. Полузадушенный попугай барахтался в его неумелых руках, пока старик пихал Кэйе в руки сверток, завернутый в какой-то вонючий изгаженный шарф. Он, то ли из-за помутнения рассудка, то ли из-за старческого маразма бормотал себе под нос «Бери-бери, мальчик», нервно выдергивая щетину из густых усов. Пожалев пожилого человека, Кэйа согласился и забрал животное к себе. Бледно-лиловая самка волнистого попугайчика оказалась на редкость смышленной птицей и даже поддалась поверхностной дрессировке: она садилась Кэйе на палец и плечо, со временем перестала гадить куда ни попадя и научилась кататься на белом кольце в всегда открытой клетке: туда-сюда, будто на качелях. Кэйа и сам привязался к ней, решив назвать ее в честь любимого цветка: Рабенда, чаще всего ласково сокращая: «Бенда». Бенда ластилась к нему, чирикая день и ночь: даже будильники не нужно было ставить. Попугайчик был таким же музыкальным, как и его обладатель, который уже почти не представлял своей жизни без этих пронзительных и веселых чириканий и щебетаний. В квартире Кэйи, отремонтированной в классических цветах, всегда было чисто, убрано и свежо: родители с детства приучали его к порядку. У Кэйи никогда нигде ничего не валялось, пыли на мебели не было, а хотя бы одно окно в любую пору было открыто: через него заходил воздух, а на всех окнах всегда имелись москитные сетки: исключалась вероятность побега Бенды. В комнате Кэйи и вовсе можно было потеряться: и не от того, что она была большой. В ней разбегались глаза: тут и там висели прикленные постеры, его картины, чужие портреты, живописные пейзажи, интересные вырезки из газет и самодельные сувениры, легкие наброски и талисманы: но они вовсе не портили комнату, лишь красили ее: оттого она казалась ярче, живее и интереснее. Кровать из темного дерева была одноместной, и на нее тоже были приклены различные наклейки, стикеры, постеры и куча прочего. На потолок и по стенам была аккуратно приделана гирлянда яркого синего цвета: Кэйа включал ее, когда творил по ночам. Люстры или лампы не было: в ней Альберих не видел надобности, а в дневное время свет из окна с ситцевыми занавесками отлично освещал комнату. На письменном столе Кэйи никогда не было ничего лишнего: скетчбук, блокнот, карандаш, ручка и резинка ─ все, что ему было нужно и то, что никогда не валялось. Кэйа любил свое творчество и порядок: именно эти две вещи отлично включала в себя его комната, в общем-то, как и вся квартира. Квартира была обставлена горшками с цветами, самыми разными: были среди них и экзотические камелии, и любимая им лаванда, и шипастые розы, и даже алоэ ─ всех их Кэйа тоже трепетно любил и относился к ним всегда с трепетом и любовью: в его квартире всегда приятно благоухало. Он никогда не пользовался парфюмом и одеколоном, ведь вездесущий аромат цветов насыщал каждую его вещь: за ним всегда тянулся стойкий цветочный запах. Пройдя на кухню, Кэйа бухнул пакеты с купленными по дороге продуктами на стол. Бенда, сидящая на шкафу, легко вспорхнула, пару раз взмахнув крыльями ─ и вот она уже сидит на плече Кэйи, что-то весело ему щебеча. Кэйа улыбается, внимательно прислушиваясь к ее щебету: в нем то и дело проскальзывало что-то человеческое.* * *
Кэйю изредка потряхивает на металлическом сидении в метро. Периодически он трет глаза и лицо, зевая и пытаясь не провалиться в сон вновь. Он спал целых девять часов, но все равно совсем не выспался. Кэйа едва ли не клюет носом, когда в наушниках играют «The Weeknd». Кто бы знал, сколько раз после этих событий он будет перекручивать эту картинку у себя в голове, счастливо улыбаясь? Кто вообще мог знать? На следующей остановке в вагон вошел какой-то юноша в черной безразмерной футболке с дерзкой надписью «Everything or Nothing», свободном черном трико и истоптанных кедах. В уши его были воткнуты проводные наушники, что тянулись из них тонкой черной ниточкой в карман. Он сел на освободившееся место прямо напротив Кэйи и завис в мобильнике. Кэйа поначалу не обратил на того никакого внимания, но потом, развернувшись, он едва ли не подпрыгнул: его тряхнуло так, словно вагон переворачивался, и сонливость мигом отступила. По телу пробежала, будто заряд электрического тока, шокированная дрожь. Кэйа смотрел ─ непонимающе хлопал ресницами, пытаясь понять ─ это очередной сон или пугающая, но такая желанная реальность? Парень напротив, кажется, думал совсем о другом: его скучающий взгляд блуждал по лицу Кэйи, заставив того вновь вздрогнуть. Это точно он. Ища в малиновых глазах подтверждение своих мыслей, Кэйа с надеждой глядел в ответ. Те же четкие, резкие черты лица, огненные волосы, прямой взгляд, алые тонкие губы, острый подбородок и аккуратный нос. Ошибки быть не могло. Это абсолютно точно парень из его сна. Из Кэйи будто дух вышибли. Он, окончательно растеряв былую сонливость, выпрямился на сидении и резко встал. Пройдя к сидениям напротив, он, сняв наушники и повесив их на шею, в то же время не отводя пристального взгляда с юноши, сел рядом с ним. Они бы так и продолжили сверлить друг друга испытующими взглядами, если бы Кэйа не начал беседу первым: ─ Мы раньше нигде не встречались? ─ юноша задумчиво куснул костяшку пальцев и отвел взгляд, нахмурившись. Кэйа терпеливо ждал. ─ Странно. Я тоже так подумал, ─ медленно протянул он. Кэйа поднял брови. Вагон вновь не сильно тряхнуло. ─ Где бы я мог Вас видеть? ─ Знаете что, ─ беспардонно перебил Кэйа, волнительно переводя дух. ─ Вы мне снились. ─ Что? ─ юноша выдавил смешок. Казалось, он почти не удивился. ─ Вы не могли видеть меня во сне. Мы абсолютно точно никогда и нигде ранее не встречались. ─ Но я видел именно Вас, я уверен. ─ требовательно повторил Кэйа. Парень поджал губы. ─ Поговорим в более спокойной обстановке? ─ Кэйа тут же кивнул и достал телефон, напечатав старосте короткое «На первой и второй паре не буду», убрал его в карман. Юноша окидывал его оценивающим взглядом, под которым Кэйа едва не съежился.* * *
─ Я видел тебя во сне. ─ переходя на «ты», закрыл глаза Кэйа и шумно вздохнул. Юноша сложил руки в замок, смотря перед собой и о чем-то напряженно размышляя. Брови его свелись у переносицы. ─ И не раз. И даже не два. ─ И что же я делал в твоем сне? ─ совершенно спокойно спросил парень, кажется, совсем этому не удивляясь, словно они говорили о погоде. Кэйа потупил взгляд. ─ Ты проходил мимо магазина, в котором я работаю, и улыбался мне. ─ юноша скривил губы в ухмылке. ─ Сколько раз ты видел меня во сне? ─ осторожно поинтересовался он. Кэйа спрятал лицо в ладонях. Разговор выходил до невозможия неловким. ─ Много. Не смогу посчитать, сколько именно. ─ наконец сказал он, откинувшись на спинку черного стула. Он взглянул на юношу, чье лицо закрыли огненно-алые пряди. От поднявшегося южного ветерка качнулась вывеска с внешней стороны, на которой голубыми светящимися буквами было четко выведено «Solus amor altior est». Кэйа качнул головой, сбрасывая с лица мешающие пряди, и по латте в бумажном стаканчике перед ним пошла череда «блинчиков». Впрочем, в помещении не было никого, кроме них и баристы, что, изнемогая от жары, обмахивался толстой тетрадью с цветной обложкой. За окном солнце играло лучами, местами просачиваясь сквозь белые сатиновые занавески. ─ Знаешь, от тебя тянет лавандой. ─ вдруг подал голос Кэйа. От юноши действительно сильно пахло лавандой. Альберих принюхался вновь. ─ Очень сильно. Стойкий аромат. ─ Одеколон. ─ парень пожал плечами. ─ Как тебя зовут? ─ Зовут? ─ сначала не понял Кэйа, а потом, спохватившись, неловко улыбнулся. ─ Мое имя Кэйа. Кэйа Альберих. ─ Я Дилюк Рагнвиндр. ─ Кэйа коротко кивнул, зная, что через минуту забудет названное имя: у него была прекрасная память на лица людей и просто чудовищная на имена. Ему вновь захотелось спать. ─ Ты учишься? ─ Кэйа зевнул, прикрывая рот ладонью. Глаза начинали слипаться. ─ Я на втором курсе химбио. ─ Альберих так и выпрямился. И почему же он думал, что этот парень ─ твердый и нерушимый гуманитарий? ─ Мы ровесники. Я на худфаке. ─ ответил он и на секунду прикрыл глаза. Когда Кэйа открыл глаза, он почувствовал мизерный прилив бодрости и потянулся на стуле, поправив волосы. Лишь выпрямившись, он увидел на себе изучающий взгляд Дилюка (он не забыл его имя!), поднявшего бровь. ─ Ты в порядке? ─ юноша сложил руки на груди. Кэйа окидывал его затуманенным, отсутствующим взглядом. Ему понадобилась еще пара секунд, прежде чем он понял, в чем дело. ─ Да. Я уснул. ─ Дилюк поднял брови, что почти дошли до линии волос, на которых разгоралось яркое пламя. ─ У меня гиперсомния. ─ Интересно. ─ задумчиво протянул Дилюк. ─ Я как раз занимаюсь изучением таких болезней. ─ Обменяемся номерами? ─ Дилюк безмолвно кивнул, и Кэйа продиктовал ему свой номер, думая о том, что, наверное, случайности иногда все-таки не случайны.* * *
─ Бенда, я дома. Кэйа, устало сбросив с себя кеды и рюкзак, тут же устремился в свою спальню, не дожидаясь, пока Бенда отреагирует, беспардонно плюхнулся на кровать и тут же провалился в беспокойный сон. Ему снился Дилюк, сидящий в кофейне «Solus amor altior est» и неторопливо потягивающий мокко с белым шоколадом, солнечные лучи, ласкающие белое лицо, легкий призрачный намек на улыбку на потрескавшихся губах, теплый ветерок из открытого окна, что играл с его волосами. Сон не повторился ─ сон был по его дневным впечатлениям, коих у него накопилось хоть отбавляй. Кэйа думал много ─ даже во сне в его мыслительных процессах были задействованы все клетки мозга. Он вспоминал, прокручивал случившееся утром в своей голове вновь и вновь, и думал, думал, думал. Они списались утром, когда спешили на пары: их диалог получился скудным и плоским, то ли по прихоти Дилюка, то ли Кэйа сам не особо был настроен печатать одной рукой в доверху забитом метро ─ он не вдумывался в это и даже особо не вчитывался в диалог, просто отвечал первое, что приходило ему на ум. Сон: Привет, это Дилюк. Вы: Здравствуй, спасибо, что написал. Вы: Можем встретиться на неделе? Обсудим все подробнее. Вы: Если хочешь. Сон: Хочу. Суббота, Китаномару, ближе к семи. На низменности. Вы: Понял, буду. Все. Сухо, да, но зато они договорились о встрече, а это хорошо. Кэйа был рад хотя бы этому. Они могли поговорить в спокойной обстановке и без ограничений по времени. К тому же, он успеет заскочить домой и переодеться по необходимости. Но что-то все же не давало ему покоя. Кэйа, пока стремительно приближалась суббота, рьяно пытался вспомнить, что же он упустил. Он точно что-то забыл, и это что-то не дает ему покоя.* * *
─ Привет. ─ Кэйа помахал рукой в приветственном жесте. Дилюк похлопал на пространство на скамье рядом с собой. ─ Привет, рад тебя видеть. ─ он улыбнулся. Кэйа молча улыбнулся ему в ответ. ─ Ты говорил, что работаешь в магазине. В каком? ─ В цветочном «Cornflower». ─ ответил Кэйа. Дилюк окинул оценивающим взглядом его профиль. ─ Все так внезапно. Я немного растерян, ─ признался Дилюк, и Кэйа рассмеялся.* * *
Суббота, после семи. Он зайдет за ним. Дилюк, двадцать лет. Живет без родителей. Склад ума больше гуманитарный. Кэйа глядел в потолок, пока где-то далеко словно в трансе играли «Imagine Dragons». Он почти не осознавал происходящее. Перед глазами ─ испещренный мелкими паутинками трещинок белый потолок. Хотелось спать и побыстрее «после семи». С того дня они с Дилюком стали встречаться два раза в неделю: в субботу и воскресенье после семи. Они гуляли, все больше узнавая друг о друге и проникаясь чужими историями. Кэйе было по-настоящему комфортно с Дилюком, да и тот тоже будто бы нашел кого-то «на своей волне». С ним было интересно. Вовсе не оттого, что Дилюк знал просто непозволительно много ─ от того, как он смотрел и переиначивал вещи, переворачивая вверх тормашками их смысл и суть. От того, как он воспринимал мир и от того, как показывал его Кэйе. И он нарочно выбрал самое простое прилагательное из всех существующих, неизменно описывающих Дилюка (выбирать все прилагательные, ассоциирующиеся с ним, было бы слишком обременительно для Кэйи) ─ идеально подходило лишь это слово. Кэйа, уходя с цветочного, заряжал телефон наполовину, а по возвращении домой, не то с удивлением, не то с радостью про себя отмечал, что процент остается таким же ─ за прогулки с Дилюком он не то чтобы не лез в телефон ─ он даже не смотрел на время. Иногда они гуляли до утра, совсем не замечая смены погоды и времени суток ─ усталость оставляла Кэйю, и после этих долгих прогулок ему потом весь следующий день приходилось ходить вялым и невыспавшимся, но он ни капли не жалел об этом ─ ради общения с Дилюком можно было пожертвовать не только этим. Общение началось, и конца Кэйа пока не видел, чему был безмерно рад. Он бы очень не хотел, если бы все закончилось именно так. По сути, тогда все бы в тот же миг с треском разбилось, навсегда кануло в бездну ─ чего Кэйа до жути боялся. Неужели все его старания оказались бы напрасными, сломанными вдребезги? Кэйа как мог старался ухватиться крепче, удержать эту хрупкую ниточку, связывающую их ─ он попросту не мог упустить столь интересного человека. Не мог. И не хотел. Кэйа даже привязался, как бы сильно этого не хотел ─ он ведь знает, к чему это приводит. И на свою голову вновь сделал это. Придурок. У него ведь практически впервые в жизни появился действительно интересный собеседник, с которым он мог обсудить буквально все ─ иногда ему казалось, что Дилюк не из этой планеты. Он разбирался во всем, в чем разбирался Кэйа ─ а тот был рад возможности обсудить то, что он мог обсудить лишь с самим собой в зеркале. Или со стеной. Но теперь место зеркала и стены занял Дилюк, с которым Кэйа общался днями и ночами ─ конечно, не вживую, ─ зато они списывались почти каждую свободную минуту. Причем ни один не чувствовал, что навязывается, ─ а Кэйа считал это самым главным в общении. Когда писал Дилюк, он отвечал сразу же, задавая встречные ответные вопросы, когда писал Кэйа, Дилюк сразу же заходил в сеть. Их общение было комфортным для обеих сторон. Как-то Дилюк признался, что думает, что «В детстве нас разделили при рождении, не думаешь? Если это не так, почему же мне все время кажется, будто ты ─ мой в детстве потерянный брат-близнец?». Кэйа тогда посмотрел ему прямо в глаза и ничего не ответил. Ему и самому казалось, что найти среди почти восьми миллиардов человека, столь похожего на тебя, почти невозможно. А он нашел. Иногда Кэйа вовсе не понимал, что ему говорит Дилюк: он объяснял ему что-то, общаясь на терминах, которых Кэйа не знал, но он с настолько одухотворенным видом объяснял все это, что он просто не мог его прервать: у него язык не поворачивался. Поэтому он все слушал, слушал, слушал. Ему нравилось слушать Дилюка. Есть люди, которые могут рассказывать о шторке в ванной, как о самой интересной вещи на свете ─ и их действительно интересно слушать. Кэйа иногда заслушивался, да так, что порой совсем не обращал внимания на то, что происходит вокруг. Между тем, его болезнь прогрессировала, несмотря на лекарства, что ему выписали врачи. Чаще всего Кэйа видел во снах какие-то размытые силуэты вдалеке, то гаснувшие, то мелькающие у него перед глазами, внезапные вспышки света, то вдруг непонятные темные фигуры. Он метался по всей постели и часто просыпался в холодном поту. Но ничего поделать было нельзя: конечно, он принимал все выписанные ему лекарства, следовал указаниям врача и установил себе график ночного сна: ничего не помогало ему. Он испытывал постоянную сонливость, вне зависимости от времени суток. Он пытался пить энергетические напитки, кофе и различные таблетки, но все было тщетно. Сонливость одолевала его вновь и вновь, он неконтролируемо засыпал на пару секунд, даже не зная об этом. Дилюк, разумеется, знал обо всем этом: Кэйа не видел смысла не рассказывать и умалчивать о своем недуге. Раз они общаются, значит, можно? Он уже давно привык к этим его коротким засыпаниям и смирился. Он делал вид, что не обращает на них никакого внимания, за что Кэйа был ему безмерно благодарен. Он примерно представлял себе, сколько раз за их прогулки он может засыпать, и знал, что цифры пугающие, и их много, но Дилюк всегда был нем, как рыба. От Дилюка всегда несло лавандой. Кэйа абсолютно уверен в том, что он мог бы узнать этот одурманивающий запах среди тысячи. Он часто приносил цветок лаванды с нарочито тоненьким стеблем на их прогулки и как-то подвязывал его вокруг головы Дилюка так, чтобы он крепко держался на огненных волосах. Дилюк в ответ смеялся и благодарил его, смущенно улыбаясь. А Кэйа был рад тому, что у него есть человек, которому можно преподнести цветок без лишних вопросов. И тоже улыбался. Кэйа часто пересказывал свои сны ему, от волнения сбиваясь и делая длинные паузы. Дилюк слушал его, терпеливо ждал, когда он выдержит паузу, и задавал вопросы, поддерживая его. Кэйе не столь нуждался в его поддержке, сколько нуждался в том, чтобы его просто банально выслушали. И замолкал, когда нужно было собраться с силами и мыслями. Но он всегда продолжал ─ и Дилюк терпеливо ждал. А Кэйа влюблялся.* * *
Кэйа аккуратно набрасывает мазки на чистый, свежий холст. У него совсем немного потеют руки и трясутся губы. Это ─ его первая картина. Точнее первая, которую он обнародует. Еще точнее ─ его первый портрет. Кэйа решил, что если он не может выразить все свои эмоции и чувства словами, он выразит их своими действиями. Руки Кэйи совсем немножко мокрые. Волосы падают ему на лоб и глаза, но он, погруженный в процесс, не обращает на это ровно никакого внимания. Деревянная кисточка в руках шероховатая и мягкая. Кэйа очень внимательно следит за своими движениями, которые впоследствии превращаются в беспорядочные всплески энергии. Он мажет алую краску там и тут, силясь передать все детали и ничего не забыть. Он абсолютно никуда не торопится и не смотрит на время ─ оно сейчас для него остановилось. Мысли кружатся в его голове, и как только он, простоявший перед холстом до того, что в коленях начинает ныть, на мизерный шажочек отходит от холста и закусывает и без того искусанные губы, пытаясь сдержать улыбку, но та, несмотря на все усилия, все же выламывает линию губ, они стайкой взвиваются в воздух и улетают прочь. Кэйа зевает, не прикрывая рта ─ он ведь в безопасности, он дома, сейчас можно и не церемониться. Он устал и ужасно хочет спать. Он готов прямо сейчас броситься на кровать и тут же погрузиться в продолжительный, беспокойный сон. Но он совсем об этом не жалеет. Он стоит и оценивает свой труд. Лунный свет заливает часть его лица, закрытую длинной челкой, полоску его односпальной кровати и холст, на котором сейчас играет весь спектр эмоций Кэйи. Летний ветер из постоянно открытого окна колышет волосы и небрежно раздувает их в разные стороны. За окном стрекочут сверчки, птицы уже давно умолкли, но Кэйа сейчас нем и глух: он не в силах выдавить ни слова и ему сейчас не слышно ни звука. Если прикоснуться к холсту и отнять палец от него, а потом положить его в рот, не высохшая краска покажется очень сладкой. В нее Кэйа вложил все чувства, что переполняли его сердце. Мазки объемные, из-за чего портрет кажется немного широким. Кэйа присматривается к каждой незначительной детали, каждой мелкой точке и каждому мазку, разглядывая их с особой сосредоточенностью. Он всегда строг к себе; намного строже, чем к остальным людям. Кэйа складывает руки на груди. Портрет кишит обилием ярких, пестрящих красок; они мелькают тут и там. Но между тем в картину вмешаны и мягкие, приятные глазу цвета. Дилюк на холсте глядит на Кэйю осуждающе; тот неловко улыбается, словно набедокуривший ребенок. У Дилюка подтянутые скулы, острый подбородок, тонкий, аристократической красоты нос и по обыкновению высокий конский хвост. Волосы нарисованы яркой, багряной краской. Пряди особенно детальны; можно внимательно рассмотреть каждый локон, нарисованный старательно и даже мастерски. Фон Кэйа решил изобразить черным: так Дилюк будет выделяться на фоне общей картины, так он кажется особенно ярким и так Кэйа видит его: витиеватым, первым лучом света в непроглядной тьме, что сейчас окружает его. Волосы Дилюка поблескивают красным глянцем. Сам он выглядит величественно и строго, так, как Кэйа его видит. Малиновые глаза словно заглядывают в самую душу. Кэйа чуть ли не ежится под этим взглядом и изо всех сил пытается состроить такой же серьезный вид, но его маска с треском рушится, и он заливисто смеется. Бенда в соседней комнате в тон ему о чем-то громко и весело щебечет. Кэйа прикрывает усталые от напряжения глаза и спиной валится на кровать сзади. Лунный свет остается: он улыбчиво кивает спящему и обещает ему тихую, спокойную ночь.* * *
─ Это что? ─ Кэйа титаническими усилиями все же сдерживает улыбку и наигранно-серьезно собирает брови у переносицы. Дилюк, как и всегда, в черной футболке и серых джинсах: огненные волосы с высокого хвоста лежат на плечах и качаются сзади. Он тоже хмурится: меж его бровей пролегает маленькая, почти незаметная морщинка, но Кэйа ее замечает. Кэйа привык быть внимательным к деталям. Он тянется к огненным волосам, не боясь обжечься, заправляет выбившуюся из хвоста прядь за ухо и ледяными пальцами осторожно вплетает в локоны лиловую лаванду. Дилюк краснеет до самых кончиков ушей, но молчит: он знает, что ответ непременно последует, и ждет его. ─ Это ты узнаешь чуть позже, ─ играет бровями Кэйа. Дилюк, в свою очередь, брови вздергивает и все же хмыкает, поднимая руки вверх: мол, сдаюсь. Кэйа избрал именно этот бумажный безразмерный черный пакет: у него больше ничего не было, во что можно было бы поместить свое столь хрупкое творение. Зато пакет при малейшем движении не шуршал, не просвечивал и, самое главное, скрывал содержимое. А это и нужно было Кэйе больше всего. Кэйа ждал целую неделю до их встречи: за работу он принялся в понедельник, и всю неделю прибывал в нетерпеливом ожидании и предвкушении вручения долгожданного подарка. Всю неделю на день картина убиралась в недры шкафа Кэйи; как бы не выцвела на палящем солнце. Зато ночью Кэйа доставал свое творение вновь. Картина питала лунный свет, что был наполнен энергией и чувствами Кэйи, когда он писал этот живой портрет. Голос Дилюка вывел Кэйю из транса. ─ Уэно? Китаномару? ─ Кэйа тут же помотал головой. Сегодня хотелось разбавить их прогулки; хотелось разнообразия. Он устал от современности, огней и суеты. Дилюк развел руками: Кэйа улыбнулся, и в улыбке его промелькнула хитринка. ─ Увидишь. ─ мягко усмехнулся он, зашагав к станции метро напротив. Лишь наполовину освещенная фонарем лестница вела в неизвестность. И эта неизвестность Кэйе определенно была по душе.* * *
Дилюк, стоящий напротив него, сидящего на мягком синем сидении, ковыряющийся в телефоне и просматривающий твиттерские мемы (в последнее время Кэйа начал чаще всматриваться в его глаза: сейчас, утопая в них вновь он видел, как Дилюк большим пальцем листает главную ленту твиттера), выглядел не столько смехотворно, сколько мило. Огненные волосы обрамляли светлое лицо, свисая короткими прядями вниз: Дилюк чуть наклонил голову. Брови вновь немного сведены у переносицы. Чуть подрагивающие отчего-то губы изламывает небрежная ухмылка, которую Кэйе до жути хочется сцеловать. Впиться в наверняка горячие, чуть припухлые губы, стереть с них эту вальяжную ухмылку, а потом, самому улыбаясь, откинуться обратно на сидение, как ни в чем не бывало. Подавив в себе это желание, Кэйа откинулся на спинку сидения. Под ногами перекатывались колеса поезда, шумно гудел народ, торопясь домой. Вагон был доверху забит. В окнах то и дело мелькал глухо освещенный туннель. Кэйа расслабился и закрыл глаза. Он ехал вперед неизвестности. И отнюдь не пугающей.* * *
Сад Хаппоен ─ место удивительное. Во-первых тем, что у него нет симметрии. Он небольшой, но очень красивый. Во-вторых тем, что Кэйа собирался здесь сделать: ведь не будет же он просто так проматывать деньги на метро в никуда? Нужно было отдать подарок по-человечески. Чтобы запомнилось. Сейчас он аккуратно огибал пруд, наблюдая за преспокойно плавающими в воде огромными императорскими карпами и серо-зелеными черепахами. Традиционные парковые фонари, освещающие пруд, чайный домик, просторные беседки для отдыха и каменную пагоду, были особенно яркими, словно маленькие лампочки вкрутили в них только-только, что они еще не успели нагреться. Где-то журчит ручей, что, перескакивая через каменистые пороги, плавно образует большой водопад, который надежно прячется в густых зарослях. В оранжерее тихо шелестят благоухающие азалии, яркие глицинии, грациозные гортензии, огромные сосны и молодая сакура. От вида удивительного, витиеватого сада на душе становилось спокойно и наступало неясное эстетическое удовольствие. В парке больше не было ни души. Кэйа перескакивал через торчащие тут и там камни, держа равновесие с помощью расставленных в стороны рук. Обидчиво зашуршал пакет. Под подошвой потертых кед ясно ощущались твердые, словно сталь, камни. Летний ветерок развевал объемную белую футболку с лживой надписью большими черными буквами «sorry, i'm anti-romantic». Кэйа направлялся к большой беседке, параллельно разговаривая с Дилюком ни о чем и обо всем. Тот, идя по тропинке, шаркал кедами по асфальту и теребил край футболки и тонкий черный провод наушников. Беседка была просторной, но очень простенькой ─ обычные жесткие скамьи из темного дерева, традиционная прямоугольная крыша и японские узоры. Кэйа присел на одну из скамей. Дилюк присел рядом с ним; их бедра соприкоснулись, и оба юноши тут же почувствовали, как кожа другого покрылась мелкими мурашками и напряглась. Кэйа лучезарно улыбнулся и огляделся; сердце готово было выпорхнуть испуганной птицей из клетки. На секунду он прикрыл глаза, перед которыми в мгновение все расплылось. Он подпер подбородок рукой и увидел прозрачные окна, словно сотканые из золотистых солнечных лучей. Он оказался за удобным ресепшеном в цветочном «Cornflower» ─ мягкий свет, как Кэйа ожидал, не ударил в глаза: он очень медленно достиг его глаз, пока взгляд, словно не трезвый, фокусировался на большом прозрачном окне. За ним появился темный силуэт: это было первым, что Кэйа увидел. Потом он заметил очертания тела, до боли знакомые черты лица и черный провод наушников, тянувшихся из кармана серых джинс. Проморгавшись, Кэйа увидел родное лицо, на котором расцвела приветливая улыбка. И Кэйа, ни капли не задумываясь, улыбнулся ему в ответ. Открыв глаза, Альберих увидел Дилюка, что осматривал беседку. Кэйа быстро проморгался и не сильно дернул Дилюка за рукав футболки. Тот, отведя взгляд от потолка беседки, вопросительно глянул на него. Кэйа, поерзав на шероховатой, неровной скамье, уверенно всучил тому бумажный черный пакет. Дилюк от неожиданности едва заметно вздрогнул: но от глаз Кэйи не скроется ничего. Даже это. ─ Нет-нет-нет, ─ Кэйа улыбнулся плутоватой улыбкой. Дилюк, что уже начал разворачивать пакет, вдруг остановился. ─ откроешь, как будешь дома. Ночью. ─ Почему? ─ Кэйа, продолжая задорно улыбаться, похлопал его по плечу: от этого, казалось бы, совсем незначительного дружеского жеста у Дилюка чуть не пошли мурашки по всей коже. Всколыхнулись сосны, словно вздыхая; беседку обняли ее раскидистые, сильные ветви. ─ Лунный свет расскажет тебе. ─ неоднозначно ответил Кэйа, и тут же его выражение лица приняло чрезвычайно задумчивый вид. Дилюк в замешательстве взглянул на него, и как только его взгляд, скользящий со стройного тела до лица перехватили словно источавшие яркий свет невероятно завораживающие разноцветные глаза, он тут же смущенно отвел свой взор от этой занятной картины. Кэйа усмехнулся себе под нос, но взгляд не отвел. Он потянулся ближе к Дилюку, ни о чем не задумываясь и полностью отдавая себе отчет в своих действиях. ─ Позволь мне, хорошо? Кэйа обжегся о чужие губы; через секунду он уже чувствовал горячее дыхание на своих вечно ледяных губах. Дилюк, кажется, совсем не удивившийся, потянулся к чужим волосам, начиная перебирать гладкие синие пряди. Проведя большим пальцем по скуле и заправив алую прядь за ухо, Кэйа нащупал тонкий, нежный стебель лаванды и мягко улыбнулся в поцелуй. Дилюк подумал, что это, наверное сон. И если так, ему абсолютно точно совсем не хочется просыпаться.* * *
Лунный свет, чуть голубоватый, свободно проникал в комнату сквозь открытое окно, из которого сочился свежий ветер, колышащий льняные занавески. В воздухе витал едва слышный запах лаванды. Комната освещалась лунным светом и откуда-то возникшими во тьме голубым и безумно-карамельным сверкающими восхищенными глазами. На их дне играла яркая звездочка. Дилюк, глубоко вздохнув, зашуршал черным пакетом и улыбнулся нетерпеливой улыбкой. На нем было аккуратным почерком выведено «My love and moonlight». Ветер и лунный свет шептали ему «Люблю, люблю, люблю», за окном шумели кипарисы, и где-то вдалеке звонко чирикнула Бенда.