отличник

      У Сукуны дел невпроворот: созвонись с тем, тому подтверди отправку груза, проведи встречи, подпиши здесь, здесь и здесь, ах, да, поставку задержали, объясни им на пальцах, что к чему. Желательно на сломанных. Да побольнее.       Мегуми человек не менее занятой. Он учится в выпускном классе и головы не поднимает из своих учебников. Зароется прямо с макушкой. И выдают его только волосы, торчащие в разные стороны.       У него дополнительные занятия чуть ли не каждую секунду, приставучий дед с целой кучей родственников, которые требуют результата. Не какого-нибудь, а лишь самого лучшего. Чтобы поступить в Тодай, а если повезёт с языковыми, то сразу заграницу. И экзамены. Промежуточные, итоговые. Бесконечные тесты, конспекты, кружочки и крестики.       У Мегуми вместо пальцев — карандаши. Подушечки, но чаще боковая сторона правой ладони, ведь он, Фушигуро, правша, испачканы в сером грифеле — бери-пиши.       В общем, дел по горло.       Их встреча — это восьмое чудо света. И даже тридцать минут, не считая времени на дорогу, кажутся невероятной удачей.       Сукуна постоянно на телефоне. То придерживает его плечом, то крепко сжимает в ладони, в очередной раз объясняя идиотам их, блять, работу.       Впрочем, у Мегуми нет даже этого.       Он забегает домой, чтобы успеть дописать конспект. Ненавидит делать это в общественном транспорте. Там приходится жутко сгибаться, корячиться, а ещё трясёт безбожно — никак не получается написать идеально. То, что не идеально, автоматически летит в мусорное ведро. Этими провальными конспектными страницами можно обеспечить работой все макулатурные предприятия в Токио.       Мегуми возвращается, заведомо зная, что отца дома не будет. На всякий случай ровняет кроссовки — тоже идеально — и начинает осматриваться по сторонам.       Заглядывает в ванную комнату, не удосужившись раздеться, уверенно стучится в двери отцовской спальни, а когда не получает ответа, то осторожно цепляется за ручку и нажимает. Никого.       Кухню проверил, в гардеробной посмотрел. Чтобы наверняка, крикнул: «Пап, я дома». Но в ответ — тишина. Ни безразличного бурчания, чтобы своё присутствие выдать, ни внятного ответа.       Он высовывается из окна в гостиной. Проверяет парковочное место. Оно аналогично пустует. В голове перебирает цифры — точно ли то, что нужно. Ориентируется на рядом стоящие машины. У них по соседству всегда Хонда и Ниссан. Он примечает этот самый, графитовый, Ниссан. Отсчитывает одно место вправо — пусто.       Решает перестраховаться: прочно закрывает все комнатные двери, кроме, разумеется, входной. Паранойя подсказывает, что если он вдруг упустил притаившегося или, вероятнее всего, спящего, отца, то закрытые двери помогут ему в двух случаях. Во-первых, если откроются, он наверняка услышит. У него слух отменный, а когда адреналин бьёт по голове, то вдвойне. Во-вторых, доля секунды, которую он выиграет, может спасти жизнь. Даже две.       Фушигуро останавливается, ладонями упирается по бокам и прогоняет всё в голове ещё раз: отцовскую спальню закрыл, ванную закрыл, гардеробную закрыл, входную дверь оставил открытой. Теперь быстрее в свою комнату — к конспектам, знаниям и светлому безвыговорному будущему.       Когда Сукуна залетает в квартиру, пытаясь отдышаться от беготни по лестничным пролётам, он не удосуживается щёлкнуть замком. На лету скидывает обувь, разбалтывая галстук до такого состояния, что эта удавка просто повисает на шее, будто шарф. Воротник его белой рубашки топорщится, а сама рубашка расстёгнута до середины груди.       Он с порога принимается за главное: тянет ширинку вниз, съезжая ладонью за кромку нижнего белья. Проделывает знакомый путь. От входа направо, нужная дверь по центру.       Квартира маленькая. Для Рёмена чересчур компактная и неповоротливая. Совсем не развернуться. И комната у Мегуми такая же: там от постели до письменного стола рукой подать, стул едва влезает. Но сейчас стул им ни к чему, поэтому Мегуми с него встаёт, не отрывая ни локти, ни глаза от своих этих конспектов.       Сукуна улавливает без слов. Скрипуче тянет стул в сторону одной рукой, а свободной уже лезет к мальчишке.       У Мегуми на столе, кроме, конечно же, книжек и учебников, бесконечных тетрадок и письменных принадлежностей, бывает только сам Мегуми. И сейчас он поддаётся вперёд, утягивая за собой домашку. Грудью прижимается к столешнице. Рёмен кидает скорый взгляд — там опять какие-то тесты. Ему, честно говоря, совсем до пизды.       Он рад, что наконец-то может убрать мобильный подальше. Отбрасывает его на постель и всем телом стремится туда, к Мегуми. Рёмену нравится — просто пиздец — как мальчишка самостоятельно поддаётся назад, утыкаясь задницей ему в пах.       Трётся, якобы нечаянно, но Сукуна, его раскусив в два счёта, знает, что решения Мегуми едва ли случайны. Они всегда до невозможного продуманы, математически высчитаны и самым наглым образом спланированы.       Молодой человек мажет губами за ушком. Не целует. Нежно дотрагивается и сильно втягивает носом юношеский запах. После занятий он пахнет весной, потом и чем-то сладковатым, вроде клубничного молока, которое продаётся во всех школьных автоматах. И губы у него наверняка сладкие. Две тонкие линии, настороженно сомкнутые в одну. У Сукуны слюни чуть ли не текут при одной мысли об этих губах и о том, какие они на вкус.       Подбородок острый, зубы сжаты, да и сам он ощутимо напрягся. Мегуми обожает играть недотрогу. Такого правильного, праведного отличника, который про секс и поцелуи ни слуху ни духу. Сжимается, будто девственница, стесняется, а иногда даже отбивается от цепких рук на своей талии, запястья вырывает из сильной хватки и ноги старается сжать как можно крепче. Сукуне смешно. Они, его ноги, настолько тонкие, точно девичьи, что развести их в стороны не составит никакого труда — просовываешь ладони между бёдрами и тянешь, ощущая, как поджимаются мышцы, делаясь твёрже и упрямее.       И коленки у него такие острые, что не укусить. Зато под ними, с обратной стороны, целое нечто. Проедешься губами под этими коленками — Фушигуро мгновенно затрясётся, пискнет и тут же закроет ладонями рот, чтобы ни звука.       Он во время секса любых звуков невообразимо стесняется. Только кончики ушей, выглядывающие из-под волос, красноречиво горят.       На достойную прелюдию у Сукуны не хватает времени, да и терпения тоже. Он влажно целует юношескую шею, едва ли сдерживаясь, чтобы не зацепить кожу зубами и не втянуть с чувством, оставляя на ней собственнические метки. Ему потом определённо влетит. Скорее всего этими самыми тетрадками.       Молодой человек шумно выдыхает, когда Мегуми в очередной раз требовательно ёрзает. Его член непроизвольно дёргается и мажет головкой нижнее бельё. На серой ткани уже проявляется тёмное, влажное пятно, и сил не остаётся совсем.       Но это всё потом. Сначала Мегуми.       Сукуна выравнивается, не глядя нашаривает руками пуговицу на его школьных брюках и грубо тянет их на себя. Срывает просто, прямо с нижним бельём.       И, блять, этот вид.       Ну, это пиздец.       По-другому не скажешь.       Он не успевает как следует очертить глазами обнажённые ягодицы мальчишки, как телефон разрывается. Его звук кажется ему настолько далёким и неважным, что поначалу он даже не признаёт дребезжание собственного мобильного.       Фушигуро раздражённо поворачивает голову назад и зыркает своими синющими глазами сначала на Сукуну, потом на телефон. И, если бы Рёмен не спохватился вовремя, два раза щёлкая по кнопке блокировки, чтобы сбросить входящий, Мегуми бы наверняка сказал какую-то глупость вроде: «Выключи, мешает заниматься». Как будто отсутствие трусов его совсем не смущает.       Рёмену невозможно хочется раздеть мальчишку полностью. В их перепихоне на скорую руку совершенно нет романтики. Пусть сентименты ему чужды, разглядывать Фушигуро — особенно, когда они лицом к лицу — повышает его шансы быстрее кончить процентов так на двести.       Мегуми про проценты не думает. Он думает только про получившийся ответ в заданном примере. Квадратный корень из двадцати пяти — это пять. Нет, пять — это сумма раз. Звон и трель разрывающегося телефона.       Сукуна злится, бесится даже, в конце концов раздражённо хватает мобильный, пропуская все приветствия, и низко рычит в трубку короткое «Что?»       Фушигуро никогда не признается, но в ту же секунду, как молодой человек ответил на звонок, что-то внутри него неприятно затянуло. Глупое разочарование зачесалось внутри. Он быстро просканировал циферблат на левой руке. Вот-вот выходить на дополнительные.       Хотя идти не вариант. Придётся бежать. Там автобус, метро и пешком пару минут. Он начинает выворачиваться, отрывая грудь от стола, как оказывается неожиданно прижат к нему вновь широкой ладонью Сукуны. Её жар чувствуется даже сквозь плотную ткань школьного пиджака и рубашку, что всё ещё на нём.       — Быстрее. — Недовольно говорит Сукуна, наверняка своему собеседнику.       Он даже не снимает брюки: чуть-чуть приспускает их вниз, нижнее бельё хватая в придачу, чтобы достать член. Проводит рукой пару раз и безмолвно хлопает Мегуми по плечу, мол: «Где смазка?»       У мальчика от этого съезжает рука, и буквы крошатся в тетрадке. Плывут, оставляя лист с неровным забором словосочетаний. Придётся переписывать заново. Он зло зыркает на Сукуну через плечо и носом тычется в вертикальных ряд выдвижных полок.       «Как обычно» — догадывается молодой человек и почему-то ухмыляется, понимая, что смазка совсем нетронутая. Озабоченный проблемой, наверное, чрезвычайно важной и срочной, на другом конце провода распинается его подчинённый, но слова пролетают совсем мимо. Сукуна только безразлично поддакивает, открывая бутылёк. Согласно мычит, будто и вправду слушает, размазывая смазку между собственных пальцев, и кидает короткое «Ага», неожиданно дотрагиваясь до колечка мышц. Фушигуро сразу же перестаёт писать, сжимая карандаш в руке так крепко, что, ему кажется, тот жалобно трещит, вымаливая пощаду.       Он нервно сглатывает, ведь Сукуна замер, точно задумался, и большим пальцем обвёл анус по контуру. Его глаза пристально наблюдают, как он едва ли двигается, то сжимаясь, то разжимаясь, и Мегуми в его руках сгорает от нетерпения.       — Хорошо, дальше. — Мечты Фушигуро рушатся вместе с этой фразой. Он продолжает выводить цифры и буквы в своей тетрадке, сохраняя деланное самообладание, пока Сукуна не проникает пальцем вовнутрь. Мальчик чувствует — слишком отчётливо и резко, — как исчезает сначала подушечка большого пальца, потом узкий межфаланговый сустав, и, наконец, он целиком погружается в него.       Рёмен прокручивает пальцем из стороны в сторону, не испытывая сильного сопротивления чужого организма, и заменяет большой двумя другими — указательным и средним. Они входят также легко, как и предыдущий.       «Вот же мелкий…» — Усмехается он сам себе, пока из мобильного доносятся повышенные тона возмущённого коллеги.       Чудесно, лучше и не придумаешь. Мегуми определённо далеко пойдёт с его этой предусмотрительностью и продуманностью. И когда он только успел растянуть себя? Сукуна, конечно, не знает всех тонкостей и деталей, но его сознание не против подкинуть ему парочку вариантов, которые, к примеру, включают в себя наличие анальных пробок, школьных туалетов и скромных душевых.       Мегуми своих секретов раскрывать не собирается. Он старается дописать этот злосчастный конспект, но мысли постоянно возвращаются к жгучему чувству неизвестности. Он совсем не видит Сукуну, лишь ощущает его присутствие сзади и ориентируется исключительно на его жёсткие, односложные фразы.       Ему ещё не доводилось слышать, как он работает. И этот явный контраст между строгостью его рабочего амплуа и привычной задиристой манерой, с которой он обращается с Мегуми во время… Чего бы между ними ни происходило, чертовски его возбуждает.       Ему хочется. Хочется член Сукуны в себе и как можно быстрее. Но любой неосторожный звук, что слетит с его губ, верно окажется пойманным чужой внимательностью на другом конце. А этого допустить никак нельзя. Поэтому он сильно кусает собственные губы, не в силах скрыть глухие постанывания даже ладонями — одной нужно придерживать тетрадку, другой сжимать карандаш.       Мегуми совсем не терпится. Он неожиданно для себя самого ощущает всё острее, точнее. И каждый шорох одежды кажется ему слишком громким. Каждое неосторожное движение отдаётся в голове звонким боем: то, как пальцы Сукуны, испачканные в смазке, растягивают его сильнее, чем уже есть; то, как он, Сукуна, проводит липкой ладонью по члену, сбивчиво выдыхая в микрофон мобильного. От этих мыслей ему становится невозможно жарко, и потеют ладони.       Тепло зарождается в районе солнечного сплетения, путается, сворачивается в клубок и медленно растекается по всему телу. Особенно к щекам. Он чувствует, как они горят, делаясь пунцовыми.       Ему странно и стыдно, будто бы человек, с которым Сукуна так беззаботно обсуждает рабочие вопросы, пока сам подставляет головку члена ко входу, сидит прямо в этой комнате, наблюдая за происходящим со стороны. Фушигуро ощущает на себе этот фантомный, наблюдательный взгляд и сжимается сильнее. Ощущает себя невероятно открытым. Будто всё его тело обнажено, и самые откровенные части выставлены на всеобщее обозрение.       Мегуми утыкается лбом в стол, побросав все принадлежности, когда Сукуна одним долгим движением входит до основания. Мычит, сжимая губы плотнее, а звук всё равно выходит слишком говорящим и оглушительным. Таким, что непременно догадаешься, чем занимаются по ту сторону мобильного.       Рёмена это лишь веселит. Он спешит выйти и резко, с хлюпающим, влажным звуком, поддаётся вперёд, точно делая Мегуми назло. Фушигуро хочет схватиться руками за край стола, чтобы удержаться, но цепляется за первое, что попалось: за свой, мать его, конспект. Он окончательно испорчен. Утрачена возможность прийти на дополнительные с выполненным домашним заданием. И, наверное, Мегуми жутко пожалеет об этом потом. Но сейчас он чувствует, как саднят соски, соприкасаясь с жёстким хлопком рубашки и проезжаясь по поверхности стола. Его конец при поступательном движении вперёд больно врезается ему в рёбра, а комната заполняется равномерными шлепками кожу о кожу.       — Не твоё дело, чем я занят. Говори уже, если начал. — Рычит Сукуна. Несложно догадаться, в чём заключался вопрос. Их раскрыли, словили. Но от этого осознания член Мегуми лишь твердеет, и молчать становится труднее. Он жалобно постанывает, заставляя Рёмена довольно хмыкнуть.       — Дайте ему время до завтра. Если откажется отдавать груз, подключим юристов. — Сукуна и сам не лучше. Говорит с задержками, постоянно теряется в мыслях, и сформулировать внятный ответ получается гораздо хуже, чем обычно. Он продолжает входить в тело мальчишки, то поддерживая определённый ритм, то значительно ускоряясь, позволяя собственным бёдрам громко сталкиваться с его.       — А если откажется от переговоров… — Он громко стонет прямо в телефон, и у Мегуми сердце стучит быстро-быстро, так, будто готово выпрыгнуть из груди от наплевательского отношения Сукуны и страха, что сковывает всё его тело. — Блять… — Шепчет молодой человек. — Если откажется, то это совсем другой разговор. Он потеряет больше, чем… Ах… Триста тысяч.       — Сукуна. — Тихо зовёт его Мегуми, кусая губы. У пацана костяшки побелели — так сильно сжимает кулаки. Он вертит головой, позволяя Рёмену наконец-то увидеть своё лицо. Позволяя Рёмену окончательно сделать выбор.       — Потом договорим. — Молодой человек обрывает своего собеседника, продолжая вглядываться в острые черты Фушигуро, и мгновенно сбрасывает вызов, телефон роняя из рук. Глаза на мокром месте, и ресницы слипаются от влаги в уголках этих глаз. Он часто сглатывает, тут же размыкая губы, слабо выдыхая то невнятные стоны, то его, Сукуны, имя.       — Сукуна, время. — Захлёбывается мальчишка, тут же отворачиваясь и натягиваясь, будто струнка. Руки вытягивает, берётся за другой конец стола. И талия в ладонях Сукуны делается ещё уже, запоминая отпечатки его пальцев, сильную, жёсткую хватку на коже красными отметинами.       — Я скоро, малыш. — Он так невообразимо близко. Горячо дышит в затылок, губами касается взмокших волос, очерчивает языком верхние позвонки. Порой ему хочется съесть Мегуми, сожрать его полностью, не оставив ни косточки. Чтобы пацан стал частью его самого. Въелся в каждую клетку его тела. Чтобы вкус оставался на губах, а запах навсегда впитался в кожу.       Сукуна через силу отлипает от него, становится ровно и скользит ладонями от талии к ягодицам, чуть разводя их в стороны. Они в больших руках молодого человека помещаются почти что полностью, делая Мегуми совсем маленьким на фоне. Рёмен слегка меняет угол, принимаясь за дело ответственно. За всё время, которое они провели вместе, он выяснил, как заставить Мегуми кончить в считанные секунды, если очень надо. На пробу толкается, сильно и резко, подстраивается и наконец-то слышит вырвавшийся, ошарашенный крик. Нашёл.       Мальчишке хватает пары правильных толчков, чтобы внезапно кончить прямо на пол. Он не успевает схватить член рукой, предотвращая бардак, ведь оргазм становится неожиданностью как для него, так и для Сукуны. Фушигуро сводит свои острые коленки вместе, его бёдра подрагивают, и он становится невозможно узким, сильнее сжимаясь вокруг Рёмена.       — Только не… Ах! Только не внутрь. — Слёзно умоляет пацан, а Сукуне от этой жалобной просьбы так и хочется сделать наоборот.       Чужая злость кажется ему забавной. Мегуми, когда возмущён, пиздец какой милый. Ворчит, точно старик, страшно стреляет глазами, будто сейчас убьёт, и старается ударить побольнее за то, что не послушались.       И, какой бы привлекательной ни казалась Сукуне идея кончить в него, а затем наблюдать, как он носится по квартире, стараясь одновременно не запачкать пол стекающей по ногам спермой и собраться на свои эти занятия, у них ещё полно дел. Ему решать математику возле доски, показывая остальным пример. Сукуне успеть на переговоры, от которых, он уверен, не посмеют отказаться. Слишком дорожат собственной жизнью.       — Тогда куда мне кончить? — Он вновь наклоняется, прижимаясь грудью к мальчишеской спине. Рукой сжимает его щёки и поворачивает раскрасневшееся лицо к себе, лишь бы губами словить чужие, хотя бы уголок.       Мегуми решает состроить девственника очень невовремя. Хотя — Сукуна не признается — ему крышу сносит, когда он ломается.       — Ну же. Говори. — Издевается Рёмен. — Или кончу внутрь.       Ему в пытках нет равных. Плевать, в моральных или в типичном мордобое, но он всегда получит то, что хочет. Даже от таких упрямых мальчиков, как Фушигуро Мегуми. И точно, у пацана тут же распахиваются в испуге глаза, и он пару раз хлопает своими длинными, мокрыми ресницами.       — В рот. — Сдаётся тот. А внутри чувство неприятное и похабное. Тут же хочется смыть его с себя и забрать слова назад, притворившись, что он никогда такого не говорил.       — Тогда встань на колени, малыш.       Мегуми приказ выполняет. У него от хриплого «малыш» почти встаёт и тело пробирает мелкой неприятной дрожью. Кожа покрывается мурашками, а колени соприкасаются с холодным, жёстким полом.       Он, как Сукуна любит, старается глаза поднять вверх, ищет чужие, а, когда сталкивается со внимательным взглядом, стесняется и пытается отвернуться.       Рёмен дышит чаще, низко стонет, быстро толкаясь в собственный кулак, и через несколько минут замирает, напрягаясь всем телом. Мегуми обхватывает губами головку, старается не проронить ни капли. Он морщится от горького вкуса чужой спермы и тут же хочет возмутиться.       Сукуна обещал перестать курить.       Но это обещание, как и многие другие, растворяются и блекнут на фоне его самоуверенной, нахальной улыбки, пока он большим пальцем гладит влажную щёку Мегуми.       А потом… Потом приходится наспех обходиться салфетками, дрожащими ногами, которые совсем не держат, быстрыми поцелуями, пока бежишь вниз по лестнице, несделанной домашкой и низким поклоном:       — Извините, я опоздал! Такого больше не повторится.