Тихо

Уже осень, желтеющие листья деревьев, и воздух прозрачный, хрусткий, как первый тонкий лед. Но солнце греет еще по-летнему ласково, рассыпает солнечные зайчики по саду, просеивает золото лучей сквозь золото осенних листьев. И ветер - теплый, спокойный и нежный. Александр закрывает усталые больные глаза, машинально трет их пальцами. Золотистая темнота под веками окутывает его, как мягкое, милосердное покрывало, и каждый звук, запах и ощущение становятся отчетливей, вспыхивают ярче. В саду тихо. Тишина живая, сотканная из множества крошечных звуков - Александр слышит, как шелестит ветер в ветвях деревьев, и как тонко, коротко и пронзительно поют птицы. Стрекочут цикады, поскрипывают старые качели, и Александр улыбается украдкой. Детский смех не разбивает тишину, но дополняет ее, звонкий, как колокольчик. - Па! - смеется Филипп, раскачиваясь на качелях - скрип становится громче. - Па, смотри, как я могу! Александр улыбается шире, все еще не открывая глаз, машет сыну рукой и одобрительно кивает. Теплое солнце греет его ладони, лицо и веки, в воздухе пахнет поздними осенними цветами и сладкими яблоками. Александр вдыхает - глубоко, всей грудью, и медленно выдыхает. Спокойствие окутывает его, как утренний туман, легкая золотистая взвесь в воздухе. Филипп скрипит качелями, и смеется, и сосредоточенно бормочет что-то себе под нос, и то и дело вскрикивает взволнованно - он никогда не умел молчать, говорил подолгу и часто, весь в отца. Александр снова улыбается - на этот раз собственным мыслям. Вытягивает, разминает затекшие ноги и потом, помедлив пару секунд, протягивает руку вперед. - Филипп! - зовет он сына, и в ответ слышит мелкие торопливые шаги. Филипп подбегает к нему, утыкается в плечо с разбега. Александр тихо смеется и треплет его тонкие волосы. - Что, па? - спрашивает Филипп нетерпеливо - возраст такой, все время нужно куда-то бежать. Александр обнимает сына - осторожно, как будто опасаясь разбить. Филипп такой крошечный, тонкий, хрупкий, как ранняя осень. Он неловко, по-детски обнимает отца в ответ, и прикосновения его - легкие, почти невесомые. Александр утыкается лицом ему в макушку - от него пахнет теплом, молоком и хлебом, и сладкими осенними яблоками, и воздух на несколько долгих мгновений будто застревает у Александра в горле. Он зажмуривается крепче - и бережно гладит сына по узкой спине. - Па, ну что! - недовольно-нетерпеливо повторяет Филипп, но Александр не успевает ответить. Элайза негромко окликает его, стоя на пороге двери в сад: - Александр, - говорит она, и голос у нее прохладный, как чистая вода реки, как ноябрь, - обед готов. Александр медлит, медлит, но в конце концов оборачивается, открывает глаза и поднимает взгляд на жену. Она стоит в дверях, прямая и стройная, как деревце, поздней осенью сбросившее листву. В ее глазах - лед на реке и первый холодный снег. Александр поднимается на ноги, неловко, как будто за несколько часов, проведенных в саду, разучился стоять. Он горбится, и дышать становится тяжелее - словно невидимый обруч сдавил ребра. Сад пахнет солнцем, последние теплые дни оседают на языке горьким послевкусием, Александр часто моргает, рассеянно трет глаза. - Иду, - бросает он коротко и направляется в дом. За его спиной остается пустой сад и детские деревянные качели, поскрипывающие на ветру.