юноша с грустными глазами

За Итоши Рином чувствуешь себя, как за каменной стеной. Стеной, которая, хоть и может порой не защитить, а, скорее, свалить с ног колкими замечаниями, но все же надежной. Такие люди, как Рин, каждому поначалу покажутся неуязвимыми и отрешенными от любого проявления чувств (в случае Итоши гнев и презрение стоит исключить из списка «Не проявлять», их у обсуждаемого хоть отбавляй). Однако есть одна особенность, не так тщательно скрытая за крепостью, скрупулёзно возведённой Рином от общества. Она раздражает футболиста до дрожи, но избавиться от неё не выходит никак. Глаза - зеркало души, отражение всего спектра эмоций, читаемое всегда, как открытая книга. Разумеется, никто не смеет намекать и тем более напрямую говорить Рину об этом, но на фоне общей стойкости и грубо очерченного контура его лица выделяются именно они. Удивительные серо-зелёные лужицы, прикрытые не менее волшебными ресницами, всегда исполнены щемящей грусти. Рин никогда не подумал бы, что вообще предназначен для футбола. Вот Саэ - да, у него с детства все получалось замечательно из-за настоящего погружения в игру, чего нельзя сказать об Итоши младшем. Он был ребёнком фантазий, постоянно погружённым в мир собственных мыслей. Своим уделом играть с динозавриками и супергероями маленький Рин оставался вполне доволен, наблюдение за братом, по-настоящему сияющим на поле, увлекало его не меньше. С Саэ было легко: тот никогда не сомневался в своих решениях и своей целеустремленностью все же заставил футбол казаться чем-то, достойным концентрации и внимания маленького взрослого со вдумчиво-серьезным взглядом. Рин всегда глядел так, будто пытался заметить то, чего обычным людям увидеть не суждено, и глаза его отличались удивительной осознанностью. Саэ раздражался и фыркал, слыша плач. С его точки зрения футболист не должен был мямлить и раскисать, пока он на поле. Сделал дело - гуляй смело, но бороться нужно стойко до последнего. Это правило, проявляемое в многозначительных взглядах и цоканьях языком, распространялось на всех, кроме Рина. Его хотелось пожалеть и утешить. Да, играть с братом было весело, но от нередко проявлявшейся детской неуклюжести и болючих ссадин на локтях и коленях Итоши младшего это не освобождало. Он плакал не так, как обычно это делают дети: назойливо и громко, пока не охрипнут. Нет. Рин сжимался в клубок, обхватывая колени руками. Не издавал ни звука, лишь иногда удивленно вздрагивал от собственных слез, пряча глаза. В любой подобный момент, где бы Саэ ни был, он инстинктивно подрывался с места и бежал к брату. Но тот не требовал помощи. Саэ оставалось лишь ошарашенно хмуриться, настораживаясь все больше с каждым разом, когда, вместо того, чтобы канючить и жаловаться на обстоятельства, Рин невидяще глядел куда-то вдаль, а слёзы продолжали спокойными дорожками скатываться по пунцовым от бега щекам. Со слов старшего брата он понял, что в футболе был истинным самородком. Однако огромный талант чаще приносил этому крошечному телу боль, чем гордость за себя. Ведь, если так поглядеть, и не было в Итоши Рине ничего особенного - ни амбиций, ни цели как таковых мальчик не имел. Он просто хотел проводить время с Саэ и случайно открыл для себя невероятные способности, которые для самого Рина не представляли особой ценности. «Существовал ли смысл футбола Итоши Рина?» - вопрос риторический. «Доволен ли был Рин?» - такой же. «Футбол - единственное, на что он действительно способен, и потому нужно делать все идеально. Оплошности непозволительны.» - аксиома, напрочь утвердившаяся в его голове. С такими устоями в большом спорте ему делать нечего. На роль футболиста-профессионала можно даже не претендовать, если он не готов принимать свои ошибки и совершенствоваться, не виня себя за каждый неверный шаг. Об усталости вообще не могло идти и речи. Рину не стоит ввязываться во все это. С подобными мыслями, измотанный и выжатый, как лимон, Саэ возвратился после своего отъезда. Новый уровень не только заставил юного гения пахать изо дня в день, но и сердце его очерстветь:в большом спорте не было места для сочувствия и печали. А Рин остался все тем же - мальчишкой с улыбкой до ушей и большими любознательными глазами, так наивно верившим, что Саэ тоже остался прежним. Но он был совершенно другим. Теперь не тем, кто заметил талант Рина и заставил его сиять рядом с собственным. Не тем, кто видел настоящую причину его тихих слез, заключавшуюся не в ссадинах. Саэ стал человеком, который растоптал надежды младшего брата и в один миг обратил их в пыль. Итоши старшего передернуло, и вовсе не от отвращения, когда в тот вечер Рин, сидя в лёгкой куртке прямо на занесённом снегом поле, наконец с усилием оторвал взгляд от земли. -Братец? - только не это. Саэ скривился, словно от пощёчины: снова эти потухшие, полные испуга глаза. Они приобрели такой вид ещё при первом броском взгляде Рина на выгоревшего брата, но сейчас на губах младшего даже не играла сочувственная улыбка. Более того, они лопнули от пробирающего до костей холода и в паре мест покрылись корочкой крови. Рин не плакал, а лишь судорожно выдыхал облачка пара, ресницы же подрагивали в такт. Но глаза, до боли печальные, непонимающие, выдавали его с потрохами. Он отчаянно пытался зацепиться за что-то в родном лице, найти в нем хоть мельчайшую крупицу привычного, но с каждой попыткой нить между ним и братом обрывалась все стремительнее. Таким, пожалуй, Рин был только с Саэ - по-настоящему искренним и до ужаса доверчивым. На это было больно смотреть. Саэ по привычке захотелось утешить его. Но на языке чувствовалась горечь, он словно прилип к нёбу, а тело все напряглось, рьяно останавливая порыв ринуться к абсолютно сломленному от одиночества Рину. Цепи, сковавшие старшего Итоши в темнице слепого совершенствования, не оставили ему выбора. От собственных ядовитых слов, произнесённых наконец с таким безразличием, Саэ стало отвратительно: -Исчезни, Рин. Тебе нет больше места в моей жизни. Рин проглотил всхлип. Брат ведь нытиков не переносит. Голова, по-ребячески растрепанная, - не причесался, слишком торопился, узнав о возможной встрече - поникла, как у куклы. Сильный холод пробежался по телу, найдя пристанище после долгих скитаний: у Саэ - в сердце, у Рина - в глазах. Ему было страшно. Встать даже не попытался, будто каждое движение одарило бы очередной порцией боли. Почему-то мимолетная мысль, возникшая в голове, не принесла младшему обиды и даже не стала открытием. Мозг не отверг ее, напротив. Казалось, Рин знал это с самого начала и прокручивал в голове день ото дня: «Я никогда не был достаточно хорош для него.» Удача была уже безвозвратно истрачена и выброшена в урну вместе с палочками от мороженого. Рин словно погружался в бездну, с каждым днём все больше нагружая себя изнурительными тренировками. Думал, поможет. Помощь, хоть и сомнительная, но отдушина хоть ненадолго. Такое странное ощущение - он пылал желанием доказать свою значимость брату, нет, всему миру, до скрипа зубов. Итоши Рин - вовсе не номер 2, не глупая помеха на пути Саэ…Но вся эта ситуация попросту не укладывалась в голове. Если бы кто-то рассказал о ней Рину пару-тройку лет назад, он бы лишь нахмурил брови и отошёл подальше, не поверив. Так глупо. Глупо до абсурда и, временами, слез. Лёд, сковавший бездонные и проницательные глаза младшего Итоши, оставил в их глубине отпечаток бессильной тоски, горькой, щемящей до боли. Она следовала за ним, словно тень, охватывая, заставляя задыхаться, тонуть. Почему именно сейчас? Уже несколько минут, казавшихся часом, Рин, осев на пол возле очередного тренажера, пытался отдышаться. Из горла вырывались лишь раздражающие хрипы, а тело бросило в холодный пот. Глупая детская привычка - он снова пытливо искал глазами что-то, на чем можно сосредоточиться, только бы перестать думать. Для других думать было полезно, потому что приводило к результатам. Для Рина - губительно, ведь в итоге лабиринт мыслей приводил раз за разом в тупик под названием «Поражение». Неожиданный липкий страх охватил тело, став комом в горле. Отвратительно. С непривычки Рин затравленно сжался, в гневе стиснув кулаки чуть ли не до хруста. «Не смей думать. Заткнись.» - твердил Итоши. Повторил в голове сотню, тысячу раз. Так, чтобы вбилось напрочь. И обреченно застонал, услышав звук распахнувшейся двери. Чертов Исаги Йоичи, который и так вечно доводил его до белого каления, теперь объявился и тут. Рин даже не попытался встать - какая уже разница? Что-что, а мнение окружающих сейчас волновало Итоши в последнюю очередь. Да и сил на какие-либо телодвижения он в себе не ощущал, разве что мог врезать Исаги по лицу, если понадобится. Услышав приближающиеся шаги, Рин тихо рыкнул: -Свали, Йоичи. Собственный голос показался очень слабым, хотя Рин давно не болел. Взгляд рассеянно бегал по потолку. Нет, не болел. Устал. -Ещё раз говорю: изчезни сейчас же! - рявкнул он уже увереннее, злясь, скорее, на своё состояние. Рин непроизвольно вздрогнул, когда молчавший собеседник с громким стуком поставил рядом с ним бутылку с водой, попутно ударив ее о металл. Черт бы его побрал с его неуклюжестью… Юноша нервно фыркнул, услышав, как Исаги откручивает крышку бутылки и протягивает прямо ему в руки. -Я не настолько немощный, не нужно мне твоих подачек… - но тут же осекся, взглянув на собственные ладони: они тряслись. И тряслись сильно. Рину показалось, что даже пальцы при таком раскладе не согнутся. Йоичи лишь терпеливо вздохнул, все так же пытаясь всучить сокоманднику бутылку, словно находя подход к дикому зверю: -Выглядишь неважно, Рин. Хочешь - признавай, хочешь - нет, но со стороны это так. Раз не отдыхаешь, хоть воды выпей, - размеренные попытки вразумить этого упрямца наконец увенчались успехом. Исаги снисходительно улыбнулся и под шумок пристроился подле Рина на полу, иногда оценивающе разглядывая его эмоции: настигнет буря или нет? Однако источник возможной катастрофы, неуклюже удерживая спасительную бутылку в руках, лишь цокал о горлышко зубами (руки все ещё дрожали) и хмурился, как туча. «Как гром среди ясного неба» - именно то выражение, которым можно было описать ситуацию. Только вот небом был Исаги, а громом, скорее, Рин с его вспышками гнева и ярым желанием отвергать помощь. Выдавали глаза. Никто не смел намекать и, тем более, напрямую говорить Рину о них. Но замечал каждый. Его одиночество было тихим, чувствительным и до ужаса глубоким. Сейчас Исаги всеми фибрами души чувствовал, как оно просачивалось наружу, разрывая и так израненное сердце Рина. И отзывалось в наполненных горькой грустью глазах. Их странно щипало, и юноша часто моргал, пытаясь согнать пелену. Йоичи хотелось прогнать нестерпимо. Но остаться наедине с тревогой - перспектива тоже не из лучших. Рин опустил взгляд в пол, попытавшись совладать с собой. Но бутылка выпала из трясущейся руки, сопровождаемая бессильным вздохом. «Что со мной?» - растерянно подумал Рин, прищуриваясь. Ответа в голове не возникло. Итоши молчал и молчал, слушая лишь дыхание и возню сидящего рядом. -У тебя глаза на мокром месте, - неожиданно для самого себя выдал Исаги. Адресат сжал зубы, но плечи его вздрогнули. Йоичи, как всегда, был раздражающе прав. Как же идиотски и стыдно. -Они всегда такие, Рин, - подчеркнул Йоичи, будто пытаясь достучаться, обзарумить. -Если обращать внимание, только время зря потратишь, - тихо заметил собеседник, реагируя, на удивление, спокойно, - Детский лепет. Глубоко внутри он уже давно смирился. Пошатнувшись, поднялся. Шаг, второй. И с каждым новым черноволосая фигура вновь принимала обычный облик - неприступный, не терпящий возражений, величественно сильный. Боль в его взгляде никуда не уходила, тянула вниз. Но Итоши Рин ни за что не собирался давать ей над собой контроль. Пусть остаётся навсегда лишь там, в зеленеющей глубине его печальных глаз.