Искупи свою вину

Хакс сидел за столом, пытаясь сосредоточиться на отчетах. Данные о новых потерях всё продолжали поступать, их масштабы были поистине астрономическими. Он возражал против «Превосходства». Флагман таких размеров, где все ресурсы сосредоточены в одном месте, представлял собой одну сплошную летающую мишень; слишком большую, чтобы её можно было как следует защитить, особенно учитывая, что флот был недостаточно многочисленным и гибким, чтобы обеспечить надёжное прикрытие. Сноук отмахнулся от него, от его аргументов — как от бессмысленных, не стоящих внимания, даже назвал его дураком. — Ну и кто теперь дурак, Сноук? — прорычал он, откладывая в сторону датапад. — Ты мёртв и заслужил это. Туда тебе и дорога, ты, сморщенный, отвратительный, несуразный, недальновидный жалкий дурак. — Впечатляющий поток оскорблений, генерал. Они предназначены мне? Хакс поднял взгляд на вошедшего в его кабинет Кайло Рена, чья тень упала на датапады, и не изменил выражения лица — оно осталось безмятежным. — С чего бы мне быть настолько тупым, чтобы открыто оскорблять вас там, где любой может меня услышать, Верховный лидер? — спросил Хакс, поднося кружку к губам и делая глоток. Горький чай был успокаивающе тёплым и позволил скрыть гримасу, исказившую лицо Хакса, когда он назвал Рена Верховным лидером. — Ты делал и более дурацкие вещи, — мягко произнёс Рен. — Но не сейчас, судя по тому, как я тут всем заправляю, пока ты гоняешься за мусорщицей. А ты тем временем понизил меня, отдавая предпочтение этой сморщенной старой летучей мыши, когда всё, что она делает: бездельничает в компании оставшихся старых офицеров, если не торчит просто так на мостике «Непреклонного», притворяясь, что работает, или когда не жалуется, что на звёздных разрушителях Первого Порядка нет кресел для командования! — вырвалось у Хакса. — И вот он я, всё ещё пытаюсь понять, как Первому Порядку оправиться от потери «Превосходства», пока Верховный лидер где-то шляется с рыцарями Рен и никто ничем не управляет по-настоящему. Мы болтаемся посреди космоса, Верховный лидер, и я пытаюсь снова поставить нас на крыло. — Я здесь не по этому поводу, — рыкнул Рен, подойдя к столу Хакса, склонился над ним и упёрся ладонями в столешницу, раздвинув датапады в стороны. Хакс посмотрел на него с нескрываемым раздражением: — Тогда о чём ты хотел поговорить? — О нас. Одно-единственное слово лишило Хакса остатков самообладания. Повинуясь порыву, он скинул с плеч шинель и, расстегнув молнию, стянул рубашку через голову. Сорвал с себя майку, вскакивая на ноги и обнажая торс перед Реном. Рен ошибочно принял это внезапное раздевание за вспышку страсти и снял с себя маску, отбрасывая её в сторону, но остановился, когда наконец увидел, как побелел Хакс. У него пересохло в горле, рот слегка приоткрылся. Бледный торс Хакса превратился в сплошной синяк с одного бока — те участки, которые виднелись из-под бинтов, по крайней мере, — а изящное горло было окольцовано фиолетовыми, зелёными и жёлтыми полосами. Глаза Хакса пылали нескрываемой яростью, и Рен отступил на несколько шагов. — Нет никаких «нас», — прошипел Хакс сквозь зубы, сжимая дрожащие пальцы в кулаки. — Ты уничтожил всё, что между нами было, когда сделал это со мной. Рен сглотнул. В глубине души он знал, что причинил Хаксу боль. Но это? Что он сделал? — Я не… Хакс… Я не помню. — Как ты можешь не помнить? Ты душил меня, ты сжимал мою трахею до тех пор, пока я не назвал тебя Верховным лидером! — зло выкрикнул Хакс. — Ты швырнул меня об перегородку «Ипсилона», и я потерял сознание. Я сломал три ребра, моя подъязычная кость почти треснула, вся моя глотка в синяках, ты почти разорвал мне селезёнку, и у меня сотрясение. Ты мог убить меня, и ты не помнишь? И ты ожидаешь, что я пущу тебя обратно в постель? Голос Хакса звучал громко, пронзительно и был исполнен боли и страсти, той же, с которой он выступал на базе «Старкиллер»... но вместо гордости и восторга в нём сквозили боль от предательства и недоверия. Рена эта потрясло до глубины души. Хуже всего было то, что он действительно не помнил. Он помнил, как его световой меч взорвался во время схватки с Рей, помнил ЯРОСТЬ, которую почувствовал, когда очнулся и осознал, что Рей сбежала снова, ярость, смешанную со страхом от осознания, что Сноук мёртв и заветное место Верховного лидера доступно всем желающим. Он содрогнулся, когда вспомнил, как испугался, что если Хакс займёт это место, то больше не захочет иметь с ним ничего общего, что избавится от него. Боялся, что Хакс и спал, и время с ним проводил только как с учеником Сноука. Затем его сознание помутилось. Рей, вот кто заставил его так думать! Кайло чувствовал, что просто обязан теперь уничтожить её, Сопротивление и всё, что представляло для него угрозу. Он впал в раж, пытаясь защитить свои позиции и не дать Хаксу даже подумать, что можно вдруг перестать его, Рена, хотеть. С этими намерениями он совершил противоположное — оттолкнул Хакса. Он даже не осознавал, что произошло, пока не спала пелена злости и ярости и он не почувствовал, что потерял целый день — как будто ни минуты не прошло между взрывом светового меча и видением Рей, захлопывающей трап «Тысячелетнего Сокола», разрывающей их связь. Как будто он полностью потерял себя, а теперь и Хакса. — Я не могу найти оправдания тому, что я сделал, Армитаж, — сказал Рен слабым, почти умоляющим голосом. — Но я и не могу вспомнить, что именно я сделал. Между тем, как я потерял сознание в тронном зале и… очнулся на Крейте, когда Сопротивление отступало. От злости я потерял связь с реальностью. Хакс продолжал прожигать его взглядом, всё ещё разрываясь между желанием сбежать, продолжить орать на него, и, что хуже всего… его глаза блестели от непролитых слёз. — Что я могу сделать, чтобы исправить это, Армитаж? — прошептал Кайло, у которого горло свело от слёз при виде того, что Хакс, холодный, стойкий генерал, вот-вот расплачется. — На колени, — ледяным тоном приказал Хакс. Рен отреагировал моментально, обойдя стол и упав на колени. Он снял световой меч с пояса и откатил его по полированному полу прочь, вне зоны досягаемости. Они оба знали, что Рену не составит труда дотянуться до него Силой, но жест говорил больше, чем любые слова. — Насколько сильно ты сожалеешь? — спросил Хакс из-за стола. — У меня не хватит слов, чтобы выразить, как мне жаль, Армитаж, — прошептал Рен. — Будь я в своём уме, никогда не причинил бы тебе такую боль. Я был поглощен злостью и потерял себя. — Готов ли ты испытать столько же боли, сколько причинил мне? — спросил Хакс убийственно мягко. Рен моргнул. — Столько же боли? — Я не убью тебя… Сомневаюсь, что ты мне дашь это сделать и что я смогу, но хочешь ли ты забрать мою боль? — Ты имеешь в виду, исцелить тебя? Силой? – запутавшись, спросил Рен, но ярость, бурлящая, шипящая в сознании Хакса, подсказала ему, что нет, это не то, чего тот хочет. — Если я начну душить тебя, ты будешь сопротивляться? Если я пну тебя по рёбрам, ты бросишься на меня в ответ? Хакс хотел избить его, замучить, придушить его, нанести тот же самый урон, что ему причинил сам Рен. — Нет. Ты можешь заживо содрать с меня кожу, если хочешь, Армитаж. Я вырву свой собственный язык, оскоплю себя, позволю тебе вскрыть меня, если это поможет тебе меня простить, — чуть ли не скуля, произнёс он. Ради Армитажа он перейдёт обратно на Светлую сторону, если это поможет вернуть их обоих туда, где их отношения находились до того ужасного момента, когда Рен потерял самоконтроль и разрушил всё. Он уже был готов сказать Армитажу, что любит его, но вместо этого разрушил всё своей несдержанностью, которая отравляла ему жизнь с самого детства. Хакс двигался быстрее, чем можно было ожидать. Руки в кожаных перчатках схватили Рена за горло, прежде чем он осознал, что Хакс стоит прямо перед ним. Эти руки, пускай меньше и тоньше, чем его собственные, были всё же жилистыми и ловкими, гибкими и сильными. Они не могли полностью обхватить его шею, но в этом и не было необходимости: Хакс знал, где находится сонная артерия, где нажать большими пальцами на подъязычную кость. Лицо Хакса было холодным и бесстрастным, но глаза полны ярости, боли и предательства, когда он медленно сжимал горло Рена. Кожа перчаток заскрипела, когда он усилил хватку, большие пальцы впились под подбородок Рена, нажимая на подъязычную кость, основанием ладони надавливая на сонную артерию. — Я доверял тебе, — прошипел Хакс, обнажая зубы, но в остальном лицо его оставалось холодным. – Я пустил тебя в свою комнату, в свою постель, мои объятия… мой разум. Я открылся тебе, а ты почти убил меня, дважды! В глазах у Кайло темнело, цветные пятна распускались под веками, в ушах стоял глухой рёв, низкий свист, у него начинала кружиться голова. — Я ненавижу тебя за то, что ты сделал со мной… заставил меня думать, что я могу доверять тебе! Рен не услышал, что он сказал за этим… его взгляд подёрнулся чёрной пеленой, и он потерял сознание. Он очнулся, по ощущениям, сто лет спустя от боли, пронзающей тело, вынудившей его рефлекторно сжаться в комок и вскрикнуть. Хакс двинул его дюрасталевым носком сапога по рёбрам. — Вставай! — прорычал Хакс. — Слабак, плакса, бесполезное дерьмо, поднимайся! Рен послушно приподнялся, снова оказался на коленях, трясясь, — его дыхание было коротким и поверхностным, — лишь затем, чтобы получить ещё один пинок ногой в бок. Он упал, ошеломлённый силой, с которой Хакс нанёс удар. Он захрипел и почувствовал пульсирующую боль в груди. Он попытался встать на колени и был награждён ударом сапога Хакса — который зашёл ему за спину, — по почке. — Ты никогда не доверял мне, не правда ли? Я никогда не был достаточно хорош, я никогда не соответствовал, я был не чем иным, как поддержкой твоего собственного жалкого эго. Я никогда не стану тем, кто заслужил бы твою любовь, и ты показал это мне, избив меня, да так, что все могли увидеть клеймо моей бесполезности! Рен приготовился к очередному удару, но его не последовало, вместо этого в комнате воцарилась тишина. — Звёзды… — придушенно произнёс Хакс, и Рен поднял на него взгляд. Хакс был бледен, сжатые в кулаки пальцы дрожали, он содрогался всем телом. — Я не лучше, чем они, — прошептал он, падая на колени перед Реном. — Я ничем не лучше, чем они, — повторил он, баюкая лицо Рена в своих ладонях и смахивая его слёзы, которых Рен даже не замечал. — Звёзды, мне так жаль, Кайло. Кайло подавился рыданием и уткнулся лицом в дрожащие руки Хакса. «Мне жаль, Армитаж, мне так жаль. Я делаю тебе больно снова, даже сейчас». «Нет, Кайло, нет. Я сделал то, что поклялся никогда не делать». Он встал и вытащил аптечку из стола, сел на пол, притягивая Кайло к себе. Заботливо, с осторожностью он снял с Кайло тунику, броню и обнажил его избитое тело. Он сбросил перчатки и принялся накладывать бакту и пластыри на стремительно расцветающие на бледной коже синяки. «Я причиняю боль тем, кого люблю, чтобы преподать им урок, вместо того, чтобы позволить им расти и двигаться дальше. Я не лучше, чем Сноук, чем Брендол. Небо и звёзды, Кайло, что я наделал?» Кайло прижался к груди Армитажа, негромко всхлипывая, пока длинные тонкие пальцы порхали над его ранами. «Ты сделал только то, что я сделал с тобой, и это было не больше того, что я заслужил». — Нет, Кайло, — сказал Армитаж, целуя его подбородок дрожащими губами. — Я не заслужил этого, но и ты тоже, и мне очень жаль. Кайло молчал, пока Хакс обрабатывал его раны. У него в голове вертелась одна фраза: «Я причиняю боль тем, кого люблю. Я причиняю боль тем, кого люблю». — Я тоже люблю тебя, — выпалил он. Светлые серо-зелёные глаза Армитажа расширились, руки застыли, перестав втирать бакту. — Я тоже люблю тебя, Армитаж, и мне так жаль, мне жаль, так жаль, — произнёс он сдавленным голосом. — Я никогда больше не причиню тебе боль, обещаю, и сделаю всё, что могу, чтобы выполнить это обещание. Армитаж отвернулся, крепко зажмурившись, слёзы текли по его щекам, когда он оскалился от боли и стыда. — Кайло… — больше он не в силах был вымолвить ни слова. Кайло сел прямо, насколько сумел, и положил руки на лицо Армитажа. Притянул к себе и вовлёк в глубокий, долгий поцелуй, пальцами перебирая уложенные гелем рыжие волосы. Армитаж испустил рыдание ему в губы, его дыхание было обжигающе горячим от слёз, он осторожно обнимал Кайло за плечи. — Я люблю тебя и прощаю, — пробормотал Хакс в губы Кайло между поцелуями. — Пожалуйста, прости меня. — Я люблю тебя и прощаю, Армитаж, — тихо ответил Кайло, снова принимаясь целовать своего генерала. — Твоё повышение до гранд-маршала поможет? — робко спросил он. Армитаж неуверенно рассмеялся и снова поцеловал его. — Ловлю на слове, Верховный лидер, — сказал он, совсем чуть-чуть удивившись. Кайло облегчённо вздохнул и притянул его ближе. Помня о ранах друг друга, старых и новых, они целовались на полу, ощущая теперь так остро всё происшедшее: и слёзы друг друга, и синяки... и облегчение.