Боль

“А ты красивая, — мелькнула мысль, когда Агата увидела полицейскую, которая привезла малявку, — даже жаль, что еда”. Зато как она будет сейчас корчиться… Агата почти облизнулась в предвкушении. А потом девка оскалила совершенно вампирские клыки, и стало ещё веселее. С едой всё-таки было скучно, а тут… есть где развернуться. “Корчиться ты всё равно будешь”. * — Она слабая, — зло бросила Агата. Борис, конечно, не слушал оправданий, ему было всё равно — да и правильно: не справилась — заслужила боль. О боли Агата знала всё, и, до головокружения любя причинять её другим, сама не боялась. В бессмертной вроде-бы-жизни это было хоть какое-то разнообразие. Борис любил искусство, а боль была тем единственным видом искусства, который Агата любила тоже. Мимолётное, бесконечное, бесконечно ужасное и в то же время самое прекрасное. Своего наказания Агата, можно сказать, даже жаждала, и оправдания были даже не то чтобы неуместными — жалкими, будто она еда какая-нибудь. Но отчего-то молчать было трудно, почти невозможно. Не для Бориса были эти слова — для неё самой. “Ты слабая, слабая, слабая! Я могла бы тебя убить! Я бы убила, легко, если бы не все эти людишки”. Слабая — но не трусиха. Почему-то драться с ней было… интересно? * Ещё интереснее стало, когда оказалось, что Агата убила не просто какого-то полицейского. О нет, этот жалкий человечек был дорог Остроумовой! “Анна. Что за дурацкое, простецкое имя?” — Упс, — улыбнулась Агата. И облизнулась, уже не таясь. В том, какой ненавистью загорелись глаза Остроумовой, было наслаждения не меньше, чем в том, как она корчилась в участке, когда Агата пришпилила её к столу, как бабочку. Странное сравнение — наверное, общение с Борисом сказывается, с досадой подумала Агата. Бабочка, пф. От драки в участке на красивом личике Остроумовой не осталось уже и следа, досадно. Но это убийство… никаких внешних следов оно не оставило, но Агата почти видела огромную, кровоточащую рану прямо в центре груди, торчащие изломанные рёбра, белые на красном, и агонизирующее сердце. У вампиров оно не бьётся, но всё равно ведь болит, так сильно болит… Маленькая глупая девочка, вот что бывает, когда испытываешь чувства к еде. Привязанность, любовь — так они это называли. Слабость — так считала Агата. Такую боль она не понимала, потому что не могла испытать — боль за другого. Может, и не заметила бы её у кого-то ещё, но Остроумова, похоже, совсем не умела скрываться. Такая слабая. Что ж, тем лучше для Агаты. Тем приятнее будет мучить эту ментовскую подстилку. “Игра только начинается”. * Пальцы Бориса легли на лицо Остроумовой, прикосновение было таким нежным на вид. Агата знала, какое оно. И знала, что будет дальше. Остроумова захрипела, забилась в конвульсиях… Такая красивая, когда кричит. Рука Влада сомкнулась на запястье клещами. — Ты что творишь?! — зло прошипел он. Агата моргнула раз, другой. Втянула клыки. Когда успела выпустить? Почему-то очень хотелось убить Бориса. Отшвырнуть от Остроумовой, вспороть горло, чтоб кровь хлынула фонтаном. Оторвать лысую башку и швырнуть, как мячик, на пыльный грязный пол заброшенного склада, куда они притащили Остроумову. Потому что никто, никто не смеет тронуть её, никто не смеет причинить ей боль, кроме Агаты, никто, она уничтожит этого ублюдка, сожрёт мозг, высосет глаза и вырвет язык, она… — Агата! Влад почти орал ей в ухо. Больно. Она всхлипнула. Почему так больно? Не запястье, уже хрустящее под железными пальцами Влада, а где-то… там, внутри, в середине груди, будто ломают рёбра. Борис отвлёкся на какое-то мгновение — взглянул в их сторону, — но этого хватило Остроумовой, чтобы разорвать путы. Ещё мгновение — её и след простыл. Борис улыбнулся ласково-ласково. Влад отпустил руку Агаты и попятился. Будет. Очень. Больно. Но лучше такая боль, чем та, другая, новая. Невыносимая. * — Да, деточка, тяжело собирать выбитые зубы сломанными пальцами, — хмыкнул дед. Ненависть полыхнула вспышкой, Агата зашипела… бессильно, бессмысленно, из последних сил. Про выбитые зубы дед даже не соврал. Про сломанные пальцы тоже — вывернутые под неестественными углами, два на левой руке и вовсе топорщились обломками костей в открытых переломах. Она в принципе с трудом представляла, на что сейчас похожа: бесформенный куль крови и костей, обмотанный кишками? Что-то вроде. — Дедушка! — резко, с укором. С… ужасом? О нет, этот голос. Агата зажмурилась. Только не это, нет. Нет. Чьи-то руки осторожно приподняли её голову. Боль. Странно, что от головы что-то вообще осталось, Агата почти могла бы поклясться, что чувствует, как вытекает мозг. Не появись это вампирское семейство, Борис бы её убил. Он любил играть даже больше, чем Агата, и обожал наказывать за ошибки, но неповиновение каралось уже не просто болью — смертью. В разбитые губы ткнулась холодная фляжка, в рот полилась живительная, прекрасная кровь. Агата не сдержала всхлипа. Тело затряслось и изломалось снова, уже в обратную сторону — началось исцеление. Кости трещали, медленно срастаясь. Ещё боль. Такая восхитительная… Агата открыла глаза, встретилась со взглядом голубых глаз Остроумовой. — Я, — Агата закашлялась, в горле клокотало, но она упрямо продолжила, потому что Остроумова должна была знать: — Те… бя… У… бь… ю… — Меня бы ваш Борис убил, — холодно ответила та. — Ты могла просто не мешать. — Н… нет. То… лько… я. Руки осторожно уложили её голову на холодный пол. Боль постепенно утихала. Хотелось попросить ещё. Крови? Боли? Этих прикосновений?.. Она не знала. — Хорошо, — всё так же холодно сказала Остроумова. — Значит, увидимся ещё. Пойдём, дедушка. Она не оглянулась. Её чеканный шаг и неровная поступь старика затихли. Агата, уже не пытаясь контролировать тело, выгнулась дугой, чувствуя, как растут кости, как из кровавой жижи рождаются внутренние органы, и закричала. Дикий, раздирающий глотку крик перешёл в такой же дикий смех. Звук эхом разносился по пустому складу, отражался от стен и возвращался к Агате искажённым, искорёженным. Какой была сейчас и она сама. Было больно. И сладко, так мучительно сладко, что тоже почти больно. Воспоминание об осторожных прикосновениях жгло как клеймо. В клан ей больше не вернуться, Борис не простит. Но ей не нужен уже Борис, не нужен клан. Она нашла что-то — кого-то — получше. Играть в эту новую игру будет интересно. И больно, о, так больно! Уж она об этом позаботится. “Зря ты не убила меня”. Может, не одна Агата предвкушала грядущую игру?..