В твоей песне нет правды

      Я принял душ. После сеанса наркотического подавления все тело было липким от пота, мне было мерзко. От воды очень сильно пахло железом и хлоркой, да и цвет она имела не самый кристальный, пожалуй, употребить ее я бы не решился, но для душа сойдет. Пусть я и находился в замкнутом пространстве, но влажное тело сразу же покрылось мурашками, когда я выключил воду. Залезать под одеяло я посчитал неразумным — промокнет, завоняется, а гарантировать мне отельные условия никто не мог. Я уже и сам себе ничего не мог гарантировать.       В моем распоряжении только походы в туалет, душ и сон. Но даже сон мог быть прерван похитителем, имя которого я так и не узнал. Меня держала в напряжении мысль, что мое имя ему известно, он зовет меня самым «близким к телу», но сам до сих пор не назвал даже фамилии. Он не похож на человека, который в любой момент ожидает рейда полиции — слишком спокоен, но тогда зачем такая предосторожность?       Был вопрос еще интереснее: зачем ему конкретно я? Он похитил парня из несостоятельной семьи, единственным достоинством которого является голос. Мне кажется, будь у него какие-либо сексуальные фантазии, то он бы воплотил часть их в моменты, когда я был слаб или сковал бы меня, чтобы я не мог сопротивляться в трезвом уме. Но ничего такого со мной совершенно не было. Он лишь наводил жуть своими попытками уверить, что близкие люди хотят навредить мне. Вдвойне жутко было от того, что он говорил это тихо и спокойно, я не мог подозревать его во лжи или царствовании в нем навязчивой идеи.       Делать мне было нечего буквально, при этом жажда мучила с удвоенной силой. За единственное спасение я посчитал сон. Отогнув одеяло, я лег на живот и плотно закрыл глаза, но свет все равно освещал мое сознание красным. Но я не оставлял попытки.       Уснуть я не успел. Дверь снова стала открываться. Я сел и прикрылся одеялом. Похититель протиснулся, положил на край кровати телефон и приблизился ко мне. Я внимательно смотрел на него, пытаясь понять, в каком он настроении после общения со вторкнутым мной. Удивительно, но он был печален причем настолько, что я испугался. Я бы ни за что не поверил, если бы мне сейчас сказали, что он дал мне пощечину пару часов назад, а предварительно накачал меня.       Он встал передо мной. Я был вынужден задрать голову, чтобы встретиться с его печальными мутноватыми глазами. Мне было неуютно находиться в его тени, поэтому я незаметно чуть отдалился.       — Сато, я звонил Рицке только что, — я затаил дыхание, ища в его пропитанном грустью и извинением голосе крупицы лжи. — Я хотел отпустить тебя, если бы Рицка, потеряв тебя, отказался бы от своего желания убить тебя. Сато, он сказал, что найдет тебя любой ценой. Он настолько сильно хочет тебя уничтожить, что не остановится даже перед этим. Сато, — он сел передо мной так, что теперь наши глаза были на одном уровне, и взял меня за руки, его пальцы вновь были холодными. — прости меня, — он сейчас действительно заплачет? — но я должен оставить тебя здесь пока что. Как только Рицка уймется, мы вместе уйдем отсюда.       Все это и звучало, и было бредом сумасшедшего. Я не поверил ни единому его слову.       — А Рицка случайно не сказал тебе, почему он хочет меня убить? — я щурил глаза от гнева, когда в голосе моем была уже нескрываемая злоба. — Скажи уже: чего ты хочешь от меня!       — Сато…       — Не зови меня «Сато»! Ты для меня чужой человек, который зачем-то вторгся в мою жизнь! — я не должен был кричать, но мне нужны были ответы, я начинал бояться, что вскоре и сам стану поехавшим от всей этой ситуации.       Похититель встал и посмотрел на меня сверху вниз. Все также спокойно, но теперь с легким холодком, который я прочувствовал между лопаток, он сказал твердо:       — Сато, Рицка и Акихико встречаются. Ты — помеха для них, — боже, что за чушь. Я надеюсь, что он сам хотя бы в это не верит.       — Единственный человек, который пытался тебя спасти, из-за чего обратился ко мне, — Харуки.       — Я не верю ни одному твоему слову. Харуки ни за что бы не вверил меня человеку, который запер меня в комнатке без окон, выключателей, доступа к воде и еде, человеку, который уже несколько раз накачивал меня наркотой, который боится даже имя свое сказать. А Рицка ни за что не убил бы меня, как и Акихико. Если хочешь обмануть меня, то научись играть не только лицом, но и ложью.       — Я не лгу тебе, — он попытался невовремя слабо улыбнуться.       — А я не верю тебе. Отпусти меня, пока Рицка не поднял всю полицию на уши.       Похититель внезапно ожесточенно схватил меня за нижнюю челюсть, но тут же выпустил ее. Схватил телефон и вылетел из комнаты, заперев дверь.       Я остался один. Если честно, то меня начало поколачивать от того, что я сорвался. Он псих! С ним нельзя так грубо. Кто знает, вдруг он ворвется сейчас ко мне с ножом. Но я начал бояться, что здесь, отрезанный от мира, подыгрывая похитителю, скоро и сам начну верить в это. Мой маленький бунт и его реакция на него еще долго будут служить мне подтверждением о том, что на его стороне ложь. Если, конечно, это «долго» наступит для меня.       Через полчаса похититель вернулся с подносом с едой. О нет, дорогой! Я лучше поморю себя голодом. Я может и дурак, раз уж по дороге домой после обычной встречи с друзьями оказался здесь, но мозгов у меня хватит на то, чтобы понять — в еду ты подмешиваешь то, что медленно уничтожает мой рассудок.       Он поставил передо мной поднос. Но я отвернулся от него, потому что вода очень дразняще дрожала в стакане. Я слышал, как хрустнули его суставчатые пальцы.       — Ешь, я не могу подвести Харуки. Он должен увидеть тебя сытым и здоровым.       Здоровым… Точно! А если я окажусь на грани жизни и смерти, что тогда сделает этот человек?       — А я не могу предать Рицку.       В ухо мне прилетел удар, от неожиданности я повалился набок. Сверху надо мной тут же навис злодей. Он запрокинул мне голову, подобрался своими губами к уху и страшно-вкрадчиво пригрозил:       — Ешь, или я тебя насильно накормлю. Харуки не простит мне, если ты похудеешь.       Я отрицательно замычал. Пусть бьет меня сколько влезет, пусть угрожает и врет, но я должен остаться в трезвом разуме, иначе проиграю ему — вот единственное, что я знал наверняка.       Перед моими глазами мелькнула его пятерня, сжимающая горсть спагетти. Он поднес их к моему рту и стал тыкать ими в губы. Я почувствовал масло на них. Пахли они так заманчиво, но я не мог их съесть. Но тут похититель куда-то так искусно нажал на моей челюсти, что она со скрежетом о мой череп открылась. Грубо, не задумываясь даже о том, что я могу подавиться или задохнуться, он втолкнул мне в глотку эти макароны. Я закашлялся — слишком глубоко. Рвотный рефлекс работал на меня. Я тут же стал извергать их назад.       Одеяло, которое я берег, оказалось в спагетти, моих слюнях и соплях. Но это не остановило изверга. Он еще плотнее прижал меня, вновь раскрыл рот, но на этот раз влил воду. Она журчала, билась о гортань и зубы, но не глотать я ее не мог, потому что тут уже организм возжелал избавиться от жажды.       «Черта с два меня вторкнет» — подумал я. Я уже четко знал, что как только он отпустит меня, я тут же побегу и низвергну содержимое желудка в унитаз. Но то ли мои глаза слишком часто перебегали в сторону туалета, то ли похититель и сам догадывался о моих планах, но он не отпускал меня. Крепко и неустанно — как только в таких нежных руках может храниться такая сила — он держал меня четверть часа. А потом я вновь еще острее ощутил, как округляются грани моего разума, как тускнеет реальность.       — Я твой спаситель! Рицка хочет тебя убить! — эхом билось в моей голове.