Принц и нищий

Колберт всегда выглядит так, будто у него палка в жопе. И так, будто слово «жопа» ему вообще не знакомо — только что-то типа «ягодичные мышцы» или там «орган дефекации». Да, по Рэю как раз не скажешь, что он знает слова вроде «дефекация», но он полон сюрпризов. Ебучий Колберт даже не может сказать: «Мы подрочили на фотку девушки Роллинг Стоуна», нет, куда там! Этот высокомерный говнюк сказал… как же? — «мы все интимно с ней познакомились», вот. Интимно, блядь. Познакомились, нахуй! Хотя Рэй-то как раз знал, что Колберт на эту фотку не дрочил. Рэй вообще знал о мистере Зануде больше, чем кто-нибудь мог бы догадываться. Ну, может, кроме Фика. Весь, блядь, правильный, как сраный Кларк Кент. Обнимается только со своей винтовкой, всё делает по правилам, говорит как выпускник Гарварда. Или Оксфорда. Или как там называются эти снобские закрытые типа школы. Хогвартс, блядь. Мамина гордость, папина радость (или наоборот? хуй разберёшь). Что вообще забыл в этой ёбаной пустыне? Такому бы сидеть в адвокатской конторе, смотреть на всех как на говно, по вечерам ужинать с милой улыбчивой жёнушкой и двумя такими же милыми воспитанными светловолосыми детками — а он, вот, трясётся на соседнем сиденьи Хаммера, обнимается с винтовкой, стреляет в сраных чурок, жрёт горстями транки, чтоб не заснуть в ночном рейде, слушает фальшивые завывания Рэя и вопли Крёстного Отца… разве что смотрит на всех, как на говно, этого не отнять. И ещё татушка эта безумная. У такого правильного мальчика, в представлении Рэя, вообще никаких татушек быть не могло, не то что этой японской хрени во всю спину. «Путь самурая — это смерть», — сказал однажды Колберт. А потом, будто спохватившись, добавил: «Но такому быдлу, как ты, всё равно не понять». Рэй привычно рассмеялся и начал нести что-то про еблю с гейшами. И непривычно промолчал о том, как ему не понравилась мысль о Колберте и смерти в одном предложении. Самурай, ага. Как те семь из фильма, только один. И красивый. Да блядь! Но такое, как эта татушка, было всё равно скорее интересно, чем странно. Эксцентрично, во! Вспомнил нужное слово! А вот другое… было и ещё кое-что, о чём знал только Рэй. Маленькая такая червоточинка, грязное пятнышко на охуенно белом супергеройском плаще. Тайна на двоих. Как Колберт закусывает ребро ладони, чтобы не стонать, когда ему отсасываешь. Как толкается в рот, как тяжело дышит и матерится сквозь зубы (плохой, плохой мальчик, немедленно вымой рот с мылом!), как пытается уцепиться за короткие волосы и царапает ногтями кожу головы, а потом гладит, будто извиняясь. Как искажаются в гримасе удовольствия красивые черты, когда он кончает Рэю в горло. И какой у него горячий, влажный, порочный рот, ох, Рэй бы не отказался умереть именно так… («— Как тебе такое дополнение к пайку, Айсмэн? Достаточно белка? — Иди на хуй, деградантский плод многолетнего кровосмешения»). Мог бы сплюнуть — но почему-то всегда глотает. Каждый раз, застёгивая штаны или вытирая рот, он говорил, что этот — последний. Что лучше он трахнет овцу, если приспичит, чем ещё раз спутается с белым отребьем вроде Рэя, от одного разговора с которым можно отупеть. И каждый раз, когда Рэй приходил к нему и опускался на колени, не сводя взгляда с его медленно расползающихся по синей, как грозовое небо, радужке зрачков — не прогонял. И стояло сходу у него уже так, что хоть гвозди забивай. Лицемер ёбаный. На свой счёт Рэй иллюзий не строил. Да, белое отребье. Да, слабак. Да, сраный торчок, подсевший на этого ублюдка, как на наркоту. Нашли тоже откровение. А вот смотреть, как почти каждую ночь ломает свою гордость и сдаётся ему высокомерный, непреклонный, до тошноты правильный Айсмэн, как стоит перед ним, быдлом из трейлерного парка, на коленях и сосёт, заглатывая по самые гланды… это было едва ли не слаще, чем сам секс. Хотелось только одного: чтобы однажды Колберт пришёл к нему сам. Хотелось — да, но и страшно почему-то было тоже. Словно этот простой поступок может сломать что-то… даже не между ними — что вообще есть между ними, кроме дрочки и отсосов? обычное снятие напряжения, — а где-то у Колберта внутри. Почему это так пугало, откуда вообще взялось в его пустой башке, где обычно перекатывались тексты песен с MTV, порно-картинки и отборная матершина, — Рэй предпочитал не думать. Это вообще не его призвание — думать. Такой хернёй пусть Фик занимается или ещё лучше Крёстный Отец, зря, что ли, он аж целый подполковник? А Рэй — он быдло и не гордый. И этой ночью снова придёт сам. А Колберт снова его не оттолкнёт. — Скучал по мне, спящий красавец? — Иди на хуй, Рэй. — С удовольствием. Как хороший водитель и механик, Рэй точно знал одно: работает — не трогай. Этого хватает. Пока — хватает. А потом война закончится… но об этом он думать не будет тоже. Чтобы не закончиться раньше, чем эта война.