Божественная милость

      При первом взгляде на этого необычного, эксцентричного в своём мировоззрении человека можно было подумать очень многое. Например, непонятно было, почему разрушитель городов имеет совсем детское лицо и такую наивную улыбку. Насколько же легендарный Вэш Ураган подлец и лицемер, если в один момент играется с чужими детьми, позволяя выкручивать себе руки, а в другой с абсолютно пустым лицом покидает полностью уничтоженный город, а в их мире восстановление чревато тратой огромных денег и ресурсов. Даже на такие примитивные двухэтажные домики без намёка на минимальные удобства, не говоря уже о роскоши.       Когда же поневоле приходиться столкнуться с Великим и Ужасным, наступало время абсурда. Оказывалось, что Вэш Ураган не убийца, лишённый чувств и моралей, наоборот, теперь, взглянув в голубые щенячьи глаза, оставался только один вопрос: где чёртовы ангельские крылья?       Вэш Ураган плакал. Открыто, громко, как маленький мальчик, потерявший любимую игрушку. Можно было только поражаться, глядя на то, как по бледным щекам стекают слёзы, а тонкие губы горько подёргиваются от печали. Вэш пропускал через себя все людские горести, и не скупился на жалость. Как мягкое сердце до сих пор не покрылось коркой льда за столько лет, почему не превратилось в кусок камня, до которого ни одной пуле не добраться? Почему Найвс всегда был таким, а Вэш - нет?       Их не сравнить с Инь и Янь. Свет и Тьма враждуют, но не исключают друг друга. Во тьме есть свет, и дневное светило стелит тень у стен домов.       Но Вэш Ураган был воплощением добра. Ни единой тёмной мысли, казалось, не могло закрасться в эту светлую голову, на которую нимба в Раю не хватило. И на его фоне людские грехи обнажались острее, чем когда-либо, горели адским огнём вокруг высокого ангела в красных одеждах, будто впитавших в себя реки крови, проливаемой столетиями без жалости.       Эта планета не стоила ни одной слезинки Вэша Урагана. Столь сверкающее воплощение, отторгающее любое зло вокруг себя вообще не должно было касаться бренной почвы, а люди, прикованные к сухой и безжизненной поверхности имели право лишь молиться, чтобы Он обратил на них свой взор, и да не исказилось бы тонкое лицо от боли за тяжесть порока людского.       Но каждый, каждый человек, считал нужным вдавить грязную подошву своего ботинка прямо в сердце этого уничижительно-абсурдного в своей невинности человека. С издёвкой старались поддеть, напомнить о смертности и бренности мира сего, люди ломали нечто, кажется, доставшееся планете от самого Всевышнего.       Посланник Божий распят на глазах у всей толпы. Кто-то рыдает, вымаливая прощение, кто-то тычет острым копьём под рёбра, даёт испить уксуса и убивает, продолжает убивать. ***       С тех пор, как сама судьба свела Николаса Д. Вульфуда с Вэшем, смерть будто обходила его стороной, и из всех передряг он выбирался довольно-таки целым и невредимым, хотя приключения этих двоих часто заходили за грань мастерства священника. Ник не был уверен, дотягивает ли вообще его мастерство до талантов Вэша Урагана, но вслух выразить свои сомнения никогда бы не позволил, ни самому себе, ни, тем более, кому-либо ещё.       Для него Ураган являл собою нечто сверхъестественное даже не с самой их первой совместной схватки против роботов в пустыне, где стрелок каким-то чудом отстрелялся без патронов и вырубил целый завод по производству проклятых машин. Только впервые столкнувшись с голубыми, почти бирюзовыми и отчего-то непомерно грустными глазами, Вульфвуд понял, что с этим человеком (?) он хлебнёт немало проблем. Чуть позже выяснилось, что это ещё и легендарный Вэш Ураган, за голову которого назначена просто огромная сумма денег, на которые можно жить припеваючи до конца своей короткой жизни. Стоит отметить, что жизнь с шестьюдесятью миллиардами двойных баксов в кармане длинной быть впринципе не может.       Жизнь сводила этих двоих снова и снова, пусть они и были по разные стороны баррикад, их всегда объединяло очередное приключение на пути к большой цели.       Ник часто думал о том, какая из их встреч может быть последней. Он думал об этом каждый раз, как в миллиметрах от его тела пролетали пули, но так и не достигали цели благодаря сумасшедшему коктейлю из многолетних тренировок и невероятнейшей удачи.       Последняя встреча наступила внезапно. Именно тогда, когда священник не ждал и загадывал, что они вместе пройдут к финалу путешествия. Не то что бы он совсем не ожидал, что рано или поздно ему придётся столкнуться со своим учителем, скорее Вульфвуд не рассчитывал, что именно в тот момент он решит пойти против него.       Бой был сложным, Николасу, в буквальном смысле слова, нужно было прыгнуть выше собственной головы, чтобы обойти Капеллу в навыках. Но он справился, он выиграл это сражение ради того, чтобы продолжить путь. И всё же, учитель выставил пистолет в последний раз, низко, подло, в спину Вульфвуду. И пусть даже священник знал, что это вовсе не вина учителя, им управляли, но с отвращением в своей груди он ничего поделать не мог.       Последняя перестрелка началась так же быстро, как и закончилась. Последний барьер на пути Николаса пал замертво, и это была победа. На чистом адреналине он шёл, спокойно, как и всегда, к знакомому красному пятну. Он знал, что видит Вэша в последний раз сегодня. Они оба знали. Разговор был коротким. Слишком коротким и сухим для последнего диалога. Но жизнь жестока, время нещадно, а быть человеком - значит страдать.       Только след из капель крови, будто умоляющий пойти по нему, остался на песке, когда Вэш поднял голову, чтобы спросить о своём брате. Значит, все их приключения действительно были не случайны? Урагана просто расчётливо и ненавязчиво вели по следу, затащили в тонкую игру, пользуясь его наивностью. Но... Он не чувствовал особой печали. И правда, священник ведь (почти) никогда не пытался убить своего попутчика, хотя возможностей было хоть отбавляй, всегда шёл рядом и поддерживал огнём и словами. Да, Ник не идеален, а на его руках всё ещё много крови, но, кажется, он стал для Вэша другом.       И что, ты позволишь умереть ещё одному?       Вэш встал, слегка покачнувшись, эмоциональное потрясение это не шутка, пусть даже не первое, и точно не последнее. "Это ведь будет просто лицемерно, так убиваться по сотням незнакомцев, но пропустить мимо ушей смерть ценного друга". - почему-то это говорил колкий, и всегда слишком цинично-реалистичный голос Вульфвуда в светлой голове.       Пойти по следам было как никогда легко. Яркая-яркая кровь будто светилась в пыльных улочках, ведя за собой. К церкви. Да, тоже бедной и пыльной, почти сливающейся с остальными домишками, но всё же это было пристанище Бога.       Вэш зашёл внутрь и первые несколько секунд виновато смотрел на каменную плиту с высеченным крестом, будто Бог мог обвинить мужчину в том, что он тут без поклона. Хотя, кто ещё здесь божественное создание. Николас, видимо, предпочёл молиться более привычному, его тело, сгорбленное, недвижимое, подчинилось давлению свыше. Под ним - лужа крови, красный крест на карте сокровищ, по которой и шёл Вэш Ураган. Вот он и нашёл его. А что дальше? Стрелок нерешительно подошёл, уже издалека замечая, что Вульфвуду осталось всего несколько вдохов. Внезапно стало страшно. Стало страшно не успеть, опоздать и снова не спасти, и, даже не смотря на бушующий в венах страх, он не мог двинуться, вдруг коснётся, и тут же оборвётся жизнь, а пока... Пока Ураган стоит и смотрит, может момент замрёт, зациклится, а хриплое дыхание не прекратится? Нет, это невозможно.       Он понял, что время не замрёт, когда рука, сжимающая Каратель ослабела окончательно, и тяжелый пулемёт с грохотом упал, и, покачнувшись, на пол стала опускаться и голова Ника. Но так и не коснулась земли, ведь Вэш в последний момент всё же поймал её, бережно, аккуратно. Именно в этот момент, когда руки ангела коснулись смертного тела священника, стало понятно, что сегодня свершится чудо, и он выживет. ***       Николас много думал в свои последние мгновения. О своём приюте, о правильности своих решений, свободе выбора, и о Вэше. О том, будет ли он рыдать, как всегда, или может величайший стрелок не считает именно его смерть настолько важной и ранящей? Пусть представить это было трудно, но всё же Нику казалось, что сейчас в сериале о жизни Урагана наступил тот самый переломный момент и он уже бежит на встречу Найвсу, чтобы с присущей только ему упёртостью сразить брата любовью и позитивом. Казалось ему, что с той секунды, как была получена последняя наводка в квесте на выживание между этими двумя божествами, всё стало неважно, потому что только они главные герои, только их существование имеет значение, и после того, как конфликт закончится, всё вокруг просто исчезнет, занавес закроется, как в спектакле.       Священник всё больше думал, и всё больше ожидал света в конце тоннеля. Райских садов он был недостоин, это очевидно, но мог же Николас надеяться, что ему позволено будет хотя бы взглянуть на золотые врата поднебесной. Но врат всё не было и не было, только темнота и медленное угасание сознания, как перед сном самый-самый последний момент дремоты, когда ещё немного - и будут видны сны...       И будто бы и не было страшно в абсолютном ничто, впрочем, не существовал и сам страх в этой пустоте, которая так же являлась не реальной, придуманной людьми в попытке объяснить всепоглощающее и растворённое вникуда.       Сознания Вульфуда просто больше не было, не оставалось и атомов от него самого. Есть кровь и плоть, есть кости и органы, есть паутина нервов и мозг, придумавший сам себя, вообразив, будто он и есть что-то, управляя мясной машиной в своих целях, а личности не осталось.       Что же такое человек?       И лишь когда священник сам задал себе этот вопрос, ничто раскромсало себя зияющими ранами в пустоту и вернулись мысли, запахи, ощущение пыли на сухих губах. Он открыл глаза, возможно, лишь на миг жалея, что снова есть боль, озноб неизбежности и страх смерти. Чудом, и не иначе можно было назвать случившееся сегодня… Или даже на этой неделе. Николас не знал, да и не мог знать, как долго он пребывал в бессознательном.       Впрочем, чудом можно было назвать всю его жизнь, так что и в глубокие рассуждения с философией бытия погружаться было как минимум не необходимо, что уж говорить о нецелесообразности пустословия в подобном состоянии.       Горло чесалось, жажда одолевала раненого так, как никогда раньше даже в самое пекло. Спасение находилось рядом, самый простой грубый графин, устойчивостью внушающий доверие и некоего рода уважение, не то что его изящные тонкие и похабно скруглённые собратья из хоть сколько-то богатых домов, был наполнен водой. Но как бы Ник не пытался силой мысли привлечь гранёное произведение искусства к себе поближе, физические действия являлись куда более полезным способом добычи, как в быту, так и в выживании.       По всей комнате разнёсся скрип, то ли кровати, то ли самого священника, превозмогающего боль и повреждённые органы. Будто вся гравитация была сосредоточена на одном жалком теле, перебинтованном с дотошной паранойей, с лопаток до низа поясницы. Но мужчине всё же удалось подняться, сесть, и замереть в одном положении, стремясь подготовиться к ещё большей тупой боли, а её ожидалось немало, учитывая, сколько страданий Вульфвуд уже перенёс, просто приподнимая бренную тушу в вертикальное состояние.       Хриплый вдох, будто выстрел в воздух, знаменующий старт, и болезненно побледневший Ник рывком встал, сжимая зубы до гула в ушах. Расслабиться с выдохом он мог позволить себе только после достижения финальной цели – заветного графина.       Всего три шага, не таких уж и больших, и можно будет хоть прямо на пол рухнуть, лишь бы только смягчить горло жидкостью. На удивление, Вульфвуд смог вполне спокойно добраться до столика, и буквально залить в себя воду, тут же поперхнувшись после двух жадных глотков. Это было агонизирующе-освежающее чувство, пыльный привкус во рту сменился железным, где только не протекала эта вода, отливающая другим оттенком толи из-за закатного солнца, толи из-за сомнительной структуры.       Но это было прекрасно.       Тело Николаса рухнуло там же, где и пустой графин. Горло болело от жадных глотков, раны болели от резких движений, кожа зудела от пыли и песка на полу. Измученный стон ознаменовал победу в этой войне с бесполезным мясом, в которое превратилась тушка священника. Прикинув, стало понятно, что придется прервать мозговую трансляцию на еще одно тревожное забытье, чтобы повторить подвиг и вернуться на кровать. Мутными от щекочущей вуали смерти глазами Вульфвуд любовно вперился в Каратель, обмотанный неумело, но тщательно, стоящий прямо напротив, обещающий опору в тяжелое время, но и тяжкий груз на плечах в праздные дни. Может, теперь сон не будет так уж одинок и несчастен, когда главное слагаемое всего, что было у мужчины, стоит прямо перед ним.       Однако, даже закрыв глаза, уснуть не удавалось. Рождался страх тьмы, страх заснуть и не проснуться, ведь второго чуда может уже и не быть. И в уставших легких родился вздох, укоряющий, сон поможет восстановиться, и облегченный, засыпать не хотелось…       - Тонгари-и-и… - хрипло и потрепано, Ник знал эти шаги, чувствовал гул тяжелых ботинок, узнавал звон застёжек яркого плаща, понимал обеспокоенный, но тихий хлопок двери и впитывал повисшее волнение скользящего от пустой кровати к себе взгляда. Мерцанием сознания он уловил, как сам Вэш Ураган подбежал к нему и замер, не понимая, как будет лучше: поднять товарища и вернуть на матрас, или оставить здесь, из страха не повредить зияющие раны еще больше. Сейчас был не тот момент, когда промедление – убийственно, но может быть, Вульфвуд избалованно подумал, что может использовать возможность, чтобы не прозябать на колком песке. И молча протянул руку вверх, показывая, что будет не против легкой транспортировки. Его поняли и подняли сразу же, выбивая целую серенаду из страдающих звуков, наполненную аккомпанементом тихих извинений. Три шага растянулись в шесть, священник еле переставлял ноги, что было ужасно.       Сесть было блаженно, а утянуть за собой и Вэша, чтобы доверительно опереться плечом, и того лучше. Не будет и не сможет Николас ложиться, скрестив ножки как на смертном одре рядом с этим человеком. О, он определенно знал, кому должен возводить свои молитвы за чудесное спасение, и это было не мнимое изображение, нарисованное людьми для спасения самих себя от отчаяния. Надёжная, живая рука лежала на его плече, в ней теплился слабый тремор, и священник почувствовал себя важным. Нечто большим, чем проходным персонажем, подспорьем главного героя. Захотелось нарушить эту мятежную атмосферу.       - Плачь. Я выжил, - все так же скованно и страшно сипел Вульфвуд, но улыбался, не так дерзко и восторженно-приятно, но удивительно бархатисто. Теперь надрывный вздох послышался с другой стороны звенящих ран, снаружи, прямо под боком, и светлые волосы защекотали лицо священника, пока Вэш укладывал голову, чтобы слушать тихое сердце и позволить себе снова разрыдаться, от облегчения, ведь всё теперь закончилось для него самого. Занавес и правда опустился, божественный конфликт был решён кроваво, но исчерпывающе и Вэш Ураган был свободен. У него осталось не так уж и много, и он был счастлив, что смог сохранить хоть что-то.       Николас слушал, запрокинув голову. Он не готов был смотреть на это сейчас, но испытывал это облегчение всей душой, на языке не было того привкуса горечи, и ребяческие всхлипы не отдавали беспросветным горем. Честно, священнику захотелось, чтобы избитый ангел на его сердце больше никогда не чувствовал всей той ужасающей пустоты и потери в душе, чтобы можно было ощутить только как костлявые плечи дрожат от неподдельного счастья. Прохладные руки опустились на грубую ткань красного плаща, привлекая Вэша ближе к себе. Тот замер в опаске, щекой чувствуя, как двигаются мышцы под бинтами, забыв дышать, боясь навредить.       - Ник, осторожнее, пожалуйста, - прошептал легендарный стрелок, сейчас напуганный даже двинуться неправильно, и от кончиков пальцев до локтей обе руки дрожали. Сверху раздался наплевательский фырк, и Вульфвуд только голову уложил на светлые волосы, приминая их и сбивая весь невообразимый объем.       - Спокойно, Тонгари, - как же было приятно слышать этот голос, без ноток сарказма, тихий, натянутый словно струна, но размеренный. Пусть даже улыбаться Вэшу не хотелось, но в глазах что-то заполнилось теплом, и осталось там, небольшая часть, как зерно, вскоре способное разрастись в целое дерево.       - Скажи еще что угодно.       - Мне тяжело.       - Извини.       - Говорить мне тяжело, куда уходишь.       - Извини.       И Николас, возможно, будет в силах забить ногами эту вину за каждый поступок в душе Урагана, но сейчас у него правда больше не было сил. Тишина больше не казалась такой эфемерной и заполняющей, а они в руках друг друга больше не казались видениями, оставляя отпечатки ладоней друг на друге. У Вэша руки горячие, священник чувствовал два отклика на своей спине и на груди, и его медленно теплеющие ладони растворялись следом на пояснице и предплечье, прожигая плащ.       Минуло много времени. Настолько много, что Вульфвуд устал держаться сидя, а Вэш устал ронять слезы, очень заботливо стирая их сразу же о свой рукав, чтобы священник не ворчал на сырые бинты. В позвоночнике Ника рождалась тихая дрожь, вворачивая в мозг желание согнуться, наплевав на жесткие швы ран. И тогда он просто повалился на матрас, не оставляя Урагану выхода, кроме как потянуться следом, потому что железной хватки не отнять даже смерти. В молчании рождалось нечто иное и обещающее, воздух наполнялся нечто личным вокруг них двоих, густотой затормаживая стрелки на часах, где бы они ни были. Они очень устали, и оставалось только действительно закрыть глаза, чтобы увидеть рожденные сознанием сюжеты, может счастливые, а может и нет. И теперь Николасу было не страшно засыпать, несмотря на темную ночь, под веками играл свет и распускались красные цветы.       Вэш не спал. Он слышал, как замедлялось дыхание священника, грудь вздымалась плавно, и сердце стучало гулко, спокойно. И он не мог вспомнить, сколько раз вваливался в тихую комнату, все так же вкушая эту тихую мелодию борьбы со смертью, она срывалась на убитые хрипы и лихорадочные метания, шепот незнакомых, далеких имён, поднималась в престо, когда за рукава, запястья, и ладони Урагана Ник хватался, смотря и не видя. Нервная музыка всегда заканчивалась одним и тем же, Вульфвуд снова падал, обессиленный, утопал в тонком одеяле, почти что мертвый. И теперь его теплые руки казались обнадеживающими.       Рассматривая в темноте образ Карателя, Вэш вдруг подумал, сколько раз приходилось одинокому священнику так же железно сжимать холодную, тяжелую сталь, изнывая от борьбы с собой и жестоким миром. И на глаза снова наворачивались слёзы, накрученные горькими мыслями. Почему он просто не может заснуть?       Николас проснулся, хватая руками воздух. Глаза заметались по комнате, было понятно, что Вэш не станет оставаться с ним на всё то долгое время восстанавливающего сна. И встретил у изголовья своей кровати красный плащ, а вместе с ним и всю яркую фигуру товарища.       - Ты проснулся наконец-то. Я уже испугаться успел, - улыбался всё так же, открыто, священник мгновенно проверил глаза, понимая, что в них тоже отражается радость и сам растянул губы в улыбке. Теперь всё правильно.       Боялся, что ты снова будешь биться в агонии, и не слышать меня.       Повисло в воздухе, но быстро растворилось в чем-то более важном между ними двумя.       Он важен для меня.       - У тебя нет чего-то съедобного? – пробился среди масляного от привязанности воздуха все тот же сиплый голос Ника. – Мне кажется, что я умру скорее от голода, чем от сквозных дыр.       Неудачная шутка, и это было видно в потускневших взглядах, но быстро пропало, заменяя собой более насущное.       - Может быть в моей комнате еще остались вчерашние пончики, будешь? – буднично поинтересовался Вэш, отскребаясь от кровати и двигаясь в сторону выхода, открывая себе вид на всё еще нещадно пострадавшего Вульфвуда, подёрнутого солнечным светом.       - Естественно, Тонгари, волочи быстрее! – о, эта прекрасная нотка раздражения, проскользнувшая в голосе, заставило всё существо Урагана запеть. Он мгновенно вылетел наружу, были слышны торопливые шаги, еще два хлопка, спотыкание, и вот мужчина снова здесь, такой сияющий, протягивал пакет, от которого все еще шел аромат выпечки.       Ник даже сел, рывком хватая еду себе и сжирая подчистую всё, что было. Ну, почти.       - Твои любимые с джемом, на, закуси, - в руках Вэша оказалась парочка нетронутых голодным волком пончиков.       - Э, Ник, это не я тут голодал ночами напролет, - заметил мужчина, протягивая любимых обратно. Да, он бы с радостью съел их сам, но ему действительно редко удавалось хоть как-то накормить друга, пока тот был в относительном сознании.       - Жри сказано, - отрезал священник, скомкав уже ненужный пакет, и отбрасывая его просто на пол. Вэшу действительно ничего не оставалось, кроме как под металлическим надзором съесть их. Было вкусно и тепло на душе, от такой заботы, хотя, казалось бы, кому тут она нужнее.       В сытой тишине прошло еще время, Ник медленно выпрямил спину, хрипло вздыхая. Судя по имеющейся информации, он пролежал довольно долго, но раны видимо даже не попытались так быстро восстановиться.       - Тонгари, можешь сменить мне бинты? Хочу посмотреть на весь ужас под ними.       Конечно, Вэш мог. Уже не раз это делал, но каждый из них в нем это рождало будто ровно такую же боль, что испытывал Вульфвуд.       Ответа на вопрос не требовалось, Ураган сразу же потянулся за своим мешком у стола, где графин все так же забытый богом валялся на полу.       Началось что-то страшное. Он сел за спиной Ника, бинты опускались на кровать, шурша в тревожном адажио, слоёв было больше чем необходимо, намного больше, заняло много времени, чтобы добраться до первых бурых пятен засохшей крови. Хотя, Вэшу казалось, что лучше так, намного лучше, чем те судорожные попытки трясущимися руками забинтовать тело хоть как-то, просто чтобы не видеть ихора, такого же нетленного и не кончающегося. Страх заставлял замедлиться в те моменты, сколько раз были отброшены кровавые тряпки, и сколько раз приходилось брать их снова, мыть, задыхаться от запаха пропитавшего всё вокруг, преследующего в редком сне и наяву, убегать, чтобы очистить желудок от накатившей тревоги, пока раненый кашлял, стенал, звал, молился утробным, сорванным, как душа, голосом.       Николас так же сидел в молчании, наблюдая, как обнажаются швы, на смуглой коже они резали взгляд, шиты белыми нитями. Наверное, иронично.       На голую кожу легла рука, Урагана снова пробил тремор, невыносимое замыкание происходило внутри каждый раз, как в первый. Резкие вздохи рассекали между лопатками, заставляя передернуть плечами.       - Тонгари. – голос Ника забился между гулом в голове, стрелок отдернулся, снова в страхе причинить боль, не сберечь даже в мирной тишине, потерять в пыльном воздухе.       – Вэш, я живой. – Вульфвуд продолжал уже с нажимом, развернулся, схватил товарища за предплечья, снова в той же стальной манере, а у того сердце кровью захлебнулось от ран на оголенной груди.       Они начали считать до десяти вместе. Делали вдохи и выдохи после каждой озвученной цифры, сплетая голоса.       - Мои глаза выше, смотри сюда, - командовал священник, боднув Вэша лоб в лоб, заставляя оторваться от созерцания уже случившегося.       – Будто ты никогда не видел ран.       - Но они же на тебе.- и это выделенное кровью и пеплом окончание воскресило молитву о спокойствии души где-то под легкими.       Вэш бережно касался Их, не желая даже в мыслях назвать истинным именем, надеясь, что легкое покраснение, это еще не воспалительный приговор, судорожнее и быстрее, чем мог бы, стал разматывать новые бинты, чтобы скрыть с глаз ужас, который мог ощутить на себе Ник.       Как же я жил без него.       Словно субито это проскочило между ними, но улыбнулся только Вульфвуд. Никак бы он не жил, умер в старом храме. А Ураган в смятении уперся лбом в спину священника, закрывая глаза и завязывая концы повязки. Как он, проживши сто лет, мог жить без этого цельного чувства в груди? Теперь страх потери обуревал его так сильно, что казалось, трагедия от потери брата и Рэм затерлась песком.       Боже, пожалуйста, береги его.       Всё, о чем только можно было просить, единственная действительно искренняя молитва в жизни Николаса, и именно сейчас ему хотелось быть услышанным всевышним, чтобы самый опасный и разыскиваемый преступник рядом с ним остался цел.       - Как ты себя чувствуешь? – неловко выдал мужчина, чувствуя, как за спиной Вэш отнял голову от него.       Это не он должен был спрашивать, и осунувшееся лицо стрелка поразила улыбка, стремительно расползаясь по лицу. Вульфвуд может был груб, как старая шинель, но сколько же заботы так и билось из него каждый раз.       Я хочу чувствовать его рядом.       - Неплохо, - Ураган пожал плечами, наблюдая, как шевелятся шейные позвонки, пока священник поворачивал голову лишь слегка влево, краем глаза трогая настрой товарища.       - Вэш, информативнее. – имя, не забавная кличка звучала очень красиво и золотисто от него. Наверное, легкий штрих драгоценности придавала редкость, но Вэшу хотелось покрыться этим золотом с ног до головы. Что он хочет услышать? Почему-то, мужчина совсем потерялся в звучании своего имени.       - Сейчас, прямо сейчас, всё и правда очень даже неплохо.       Ник вздохнул, но ощутил всё, что было необходимо в этом тоне, разворачиваясь к окну, складывая ноги на кровати. Вид открывался совсем некрасивый, очень обычный, пустующие в палящий полдень улочки, людские тени в подворотне и тишина. Ему нравилась эта обыденность, что-то незримое было в этой тягучей атмосфере, привлекательное и привычное.       На волоске висело так много вопросов, но они были тяжелые. Священник может и хотел знать, какими молитвами ему удалось проснуться вчера, но Вэш точно не хотел это вспоминать сейчас, это было видно в синяках под глазами, уставших, но дерганых движениях, глазах, то и дело неизлечимо погружающихся в печаль. Поэтому, наслаждаться ювелирным спокойствием было бесценно, особенно сейчас, когда раны на теле и сердце свежие, то и дело грозящие открыться вновь.       - Ты же спишь отдельно?       - Да, Ник, буквально напротив.       - Хочу к тебе переехать.       - Неудобно?       - Здесь пахнет смертью. И мы оба разоримся на двух номерах.       Пусть он больше не будет один.       В комнате у Вэша пахнет отчаянной мольбой, усталостью и страхом, до сих пор валяются и старые повязки Николаса, и грязное кровавое тряпье, и разбитая кружка хозяйки пристанища. Кровать превращена в месиво, матрас сползал на пол от постоянной нужды вскакивать и бежать. Тоскливый смрад было трудно не заметить, им пропиталась вся натура Урагана, но Вульфвуд был уверен в себе так же, как и в том, что должен закрыть гештальт.       - Хорошо, хочешь пойти сейчас?       - Да, я помогу тебе с уборкой.       Да, Ник понимал и знал, что творится в другой комнате. А Вэш только зря старался изменить себя ещё, чтобы только он не почувствовал.       Он удивительный.       И на какое-то время они оба делили эту мысль, пока Ураган собирал вещи, а священник собирал силы. Каратель снова лежал в его руках, но на этот раз опорой был Вэш, а груз креста не тянул вниз.       Выход из комнаты был сродни глотку свежего воздуха, но так же напрягал своей ненадежностью. Внешний мир навевал воспоминания, не ограниченные восприятием друг друга.       Нырнув будто под воду за дверь другой комнаты, Ник потерял весь кислород сразу же, выпуская его к потолку, шагами разгоняя стелящуюся по полу красноватую тоску. Он мог бы сейчас завернуть весь хаос в фантик подколок про замарашку, но теперь это не было необходимо. Каратель привычно привалился к стене, а Вульфвуд первым делом поправил матрас, усаживаясь и было понятно, что Вэш его устраивает любым. Печаль рассеивалась вокруг его ног, пока он похлопал рядом с собой, приглашая. Может, они приберутся, но кровавые камни преткновения уже не казались тяжелой преградой.       Ураган действительно сел рядом, в его груди потух судорожный вдох, когда он клал голову на плечо священника, а надежно-давящая рука легла на него. Эти образы тревожности и апатии покидали их через всевозможные щели, будто были испуганы.       Ты спасаешь меня.       Теплое и приятное воевало с ковром безнадёги, оседало пухом на плаще Вэша, зашивая дыры от проевшей плесени страданий.       - Спасибо.       Натянулось и зазвенело, обсыпав осколками темные волосы, превращаясь в капли, стекая вниз по щекам и шее. Он знал, за что благодарит Ураган, и не сомневался, что зеркалить благодарность не нужно. Рука устроилась на сердце стрелка, сама, чувствуя, какое оно большое, и как оно близко, несмотря на железную решётку поверх. Как не запирай, вырвется, да?       Вырвалось.       Наверное, давно уже грызло прутья навстречу ждущим объятиям, ранясь раз за разом, но так и не сдаваясь, чтобы сейчас греть ладонь с отчаянной надеждой. Николас мелко вздрогнул, сам от себя не ожидая. Его прошило насквозь, бесповоротно, зашиваясь на тройной узел. Вэш сразу же задрал голову, необходимо было удостовериться, что все в порядке, и он ничего нигде случайно не зажал неправильно, боль сейчас была невыносимо близка, ожидая, чтобы нанести решающий удар.       - Тебе нужно прилечь, - они сказали это одновременно, лишь с легким различием. В глазах Вэша отражалась гладящая улыбка Вульфвуда, а священник наблюдал залегшую тень во взгляде напротив.       Он прекрасен.       Ураган застыл в ступоре, наблюдая и снова теряя связь с реальностью, за шиворот потек шёлк, скользя между позвонков зигзагом. Ему не оставалось ничего иного, кроме как тихо и осторожно лечь, не сводя глаз с картины перед собой, не в силах это сделать.       - Спи, Вэш. Тебе это нужно. – и снова теплый озноб прошелся по шее, застревая в горле. У стрелка действительно не было иного выхода, кроме как прямо сейчас закрыть глаза и надеяться, что рядом с ним ему больше не будут сниться кошмары. Это была песнь сирены, улыбка ангела, касание пера. Вэш медленно закрыл глаза, а во тьме образ Николаса раскалывался на многие кусочки, превращаясь в целую киноплёнку наполненную только им.       Что же мне делать?       Ураган очень устал, поднять веки сейчас казалось невозможным, но он яро держал руку Вульфвуда, делая размеренные вдохи, чтобы это манящее чувство прекратило трепетать его нутро.       О господи, он поет для меня.       Не красиво, не мелодично, больше сипяще, чем хоть как-то приятно, очень тихо, но это была настоящая колыбельная из детства, очень старая. И Вэш стал тонуть в своих чувствах, забываясь, уже обыденные легкие нервные тики замолчали, расслабляя его.       Ник чувствовал это просящее «не отпускай» в своей ладони, и не собирался отпускать, не хотел, не мог, падая с размаху с головой в этот омут и уже в нём понимая, что это был портал на облака, падая рядом, наконец-то видя, как застарелая тревога на светлом лице рассеивается. Пусть даже вокруг них все несется в бешеном темпе вечных перестрелок и опасностей, сейчас это только их момент и было невозможно даже представить, что это может оборваться. Священник знал, что закончиться это не может, отчего-то чувствовал именно так.       Всё действительно закончилось.       Он не мог перестать улыбаться, не мог перестать смотреть, слушать звон дыхания и души, настолько близко, что создавал унисон, убаюканный размеренностью ударов пульса в запястье. Как никогда понимал, что настолько спокойным пульс Вэша не был уже давно. И перенимал его, закрывая глаза следом, позволяя себе лежать ближе, настолько, что на и без того узкой кровати оставалось место.       Вэш Ураган проснулся в прохладном одиночестве зари. Резко сел, понимая, что абсолютно один в комнате. Каратель торчал у стены, но в комнате не было ничего, ни бинтов, ни тряпок, ни осколков души. Нарастала паника.       Где он?       Образ Вульфвуда дымился за роговицей, не находясь в реальности. Руки заскользили по матрасу, сжимая горестно и отчаянно.       Конечно. Он умер, оставив Каратель, счастливое напутствие, неоценимая помощь. Он умер.       Он умер.       Он умер.       Стрелок задохнулся, схватившись за грудь, чувствуя, что не выносит этого, разваливается на куски, плавится от жаркого ужаса, стекая на пол, ловя воздух рвано и быстро, не в силах устоять перед гранитной плитой потери, с размаху давящей беспощадно всё тело Урагана.       Комната сжималась вокруг него, плывя каждым очертанием углов, дверь смялась, и выхода больше не было. Зернистая темнота обступала, морося пятнами перед глазами, Вэш не мог видеть, не мог дышать, ощупывал своё лицо в надежде прийти в норму, но с треском проваливался сквозь пол в еще более узкую черепную коробку, загнанный настолько, что взвыл, изгибаясь в нелепой конвульсии.       Николас спокойно вернулся в комнату, прихватив с собой свежий графин воды, и сразу же грохнул его на стол, чуть ли не подлетая к Вэшу, сжавшегося настолько сильно, что был похож на ребёнка.       - Тонгари, алло, ты что тут устроил, конченный ты?! – гаркнул он, срываясь на конце фразы, дергая того за плечи и сажая ровно перед собой. Ураган загнанно дышал, и вообще был полностью не в себе, хватаясь за Вульфвуда, трогая волосы, лицо, мощные плечи. Очередная галлюцинация? Он больше не хотел верить в эти манящие сказки, сдавленно кашляя от нехватки воздуха. Зубы стучали, невозможно было выдавить хоть слово, стрелок отшатывался от назойливых рук Ника, разочаровавшись в себе и своём воображении, злобно играющего с ним шутки.       - Ёп твою мать, смотри сюда, черт тебя дери! – священник схватил его за лицо, испорченное гримасой абсолютного страдания, применил всю свою силу, что успела накопиться, и зажал агонизирующее тело ногами, фиксируя на месте. – Считаем до десяти, Вэш, вместе!       Сквозь панический звон в мозг Урагана пробился звук его имени, заставив на секунду вынырнуть, рвануть ртом воздух особенно глубоко, получив инъекцию сознания, разом схлопываясь к реальности. В глазах засияла стерильная четкость картинки, и мужчина зажмурился, сгибаясь втрое, убийственно крепко сжав плечи Николасу.       Раз.       Спокойный, глубокий бордовый голос обнял Вэша, мягко укутывая доверием, и он повторил за ним, в страхе держа глаза закрытыми, чтобы обмануться хотя бы до десяти.       Два.       Что-то сжимало его, крепко и без возможности освободиться, грело приятным анданте, успокаивая скрученные мышцы так легко, будто было исчезнувшим вместе со сном потерянным объятием.       Три.       Нельзя открыть глаза, нельзя потерять это мгновение, позволить касанию щеки минуть тело насквозь, призрачно и жгуче горько. По-человечески горько. Тепло смазывало острые слёзы, режущие кожу.       Четыре.       Легкие раздувались, принося с каждым глубоким вдохом пух облегчения и усталости, наполняясь шумом расширяющейся до реальности комнаты, окно за спиной издавало скрипы дверей пабов.       Пять.       Спираль в желудке ржавела и сыпалась прахом, оставляя эфемерный звук железной трухи, сметаемой жесткой тканью наверняка белой рубашки. Вэш вскинул голову, позволяя утирать холодный пот со лба.       Шесть.       Запах боли отступал, крепкие смуглые ладони разламывали железные стены, сглаживая красные следы на белой коже, стягивая душащий красный плащ, плотный и закрывающий душу.       Семь.       Голос шептал совсем рядом, на ухо, понижаясь до великолепного винного цвета, Вэш вздрагивал уже не от слёз, а низких тонов близкого шёпота, в котором можно было ощутить бесстыдно раскрытое сердце.       Восемь.       Это больше не могло быть сном, всем своим существом хотелось открыть глаза, но рука легла на них, не позволяя увидеть то, что так хотелось. Ни слова, ни имени. Стрелок ждал последних цифр, как глотка воды посреди пустыни.       Девять.       Голос Вэша, спотыкаясь, торопился вперед, ладони нервно гладили плечи, пальцы пробегались по открытым ключицам, обжигаясь о холодный крест на груди, но не отталкивались, разбегаясь к лацканам приталенного пиджака.       - Десять.       - Боже, Ник!       Ураган бросил всего себя в Николаса, оплетаясь вокруг него полностью, но все еще с хрустальной осторожностью, чтобы не сломать.       - Где ты был? – проворчало где-то над ключицей, слегка надрывно и может быть даже печально. По спине Вэша осторожно погладили, замирая на пояснице с обеспокоенной жесткостью, проникающей под кожу как самая желанная забота.       - Вынес мусор, сдал свою комнату, взял воды, - послушно отрапортовал священник, не делая загадок и тайн, для них обоих этого хватило сполна.       - Говори со мной ещё. Хочу верить, что ты здесь.       - …Сегодня не так жарко на улице.       - Ты выходил?       - Не могу жить без здорового перекура.       - Живи, пожалуйста.       - Хорошо.       Какой он…       Вэш был бы счастлив сейчас в любом случае, даже если бы знал, что это сон. Николас живой, не мучается лихорадкой, выдыхает свое смоляное граве мягко и приятно.       Вульфвуд мотался на волнах утихающей паники за стрелка, заходя в штиль бирюзовой бухты глаз. Боевой задачи больше не было, осталась лишь цель составить компанию Вэшу в путешествии, к чему-то статичному и красивому.       К Дому.       - Тебе бы хотелось осесть где-нибудь? – буднично спросил Ник, находя себя за скольжением по спине Урагана, чувствуя старые раны, залатанные плохо и местами неудачно, но хотя бы зажившие.       - Думаю да. Мне хочется создать свой собственный сад, - задумчиво тянулось в ответ, между лопаток ладонь Вэша тоже касалась ран, свежие и тоже неудачно зашитые, но они обязательно заживут.       - Понимаешь в садоводстве?       - Никогда не поздно научиться.       - Значит, и мне уроки организуешь.       Смешок раскатился, гладким касанием груди заражая и легкие стрелка тоже, Ник буквально видел, как появляются еле заметные ямочки на чуть впалых щеках от красивой улыбки.       Я люблю его.       Слова взорвались пониманием прямо между ними, единым моментом сковывая руки обоим цельным осознанием. Замыкание пронзило воздух, отдавая озоном. До костей обгладывало принятие, разрывая плоть так, будто это было желе. Острые иглы пронзали приторно сладко, заставляя пульс вздыматься до невообразимых величин, гудя в ушах.       Нужды говорить вслух не оказалось. На стратосферном уровне они понимали, что абсолютно одинаково мыслят, слыша сердечную дрожь в ладонях друг друга. Не только желудок, весь организм распускал коконы мотыльков, шурша складками одежды.       Я хочу разделить своё «завтра» с ним.       Мир приобретал оттенки красного, растекаясь по щекам, то, что было должным, теперь тряслось смущением и изнывало голодом. Пульсация вен достигала максимума, сводя с ума и обжигая изнутри.       - Ник, это…       - Тихо, Вэш, умоляю.       Вульфвуд сплошным касанием проехался щекой от шеи до лица стрелка, одновременно закрывая глаза, и мечтая смотреть всю оставшуюся жизнь.       Губы Вэша искусаны в мясо, и отдавали железом и солью, когда Николас касался их своими, его нижняя губа треснула посередине, еще когда он первый раз после пробуждения улыбнулся, только для Урагана. Простое прикосновение было лишь формальностью, физическим вопросом на невысказанное общее чувство, уже осевшее в легких дымом сигарет.       Ответ задержался, но был несомненным, когда рука стрелка легла на смуглую шею. Вэш провел носом по скуле Вульфвуда, передавая больше, чем мог бы высказать словами. Действия всегда удавались им обоим гораздо лучше. Зловонный запах недосказанности был поглощен абсолютным принятием, выражая привязанность в каждом движении телом. Они были здесь и сейчас, заполняли друг друга до краёв, составляли всё ценное, что у них было. Каждый взгляд доводил до исступленного приступа любви, каждое касание пропитано значимостью.       Они дарили себя медленно, кусочек за кусочком, сначала скромно скользя по обнаженной коже, затем переходя в резкие порхания по каждому доступному пространству, любя шрамы, швы, ссадины и синяки под глазами, ненадежные конечности, содрогающиеся в истоме раскаленного добела желания, смятые волосы и выжженные застарелой тревогой голоса, исходя в высокие ноты помешательства, чтобы снова стихнуть до спокойных ласк персикового шёпота, наполненного всем, что только приходило в голову.       В глазах то темнело до слепоты, то снова щелкало пузырьками красок, размазывая новые тона симфонии, которую они создавали, и даже солнца стыдливо скрывались за домами, чтобы позволить мужчинам остаться наедине, уже в утаивающем сумраке разрешая им открывать друг другу потаенные страхи.       Они лежали вместе, сцепившись ногами, кожа к коже, Вэш продолжал обеспокоенно гладить бинты, понимая, что так и не отвыкнет от этой привычки, позже целуя шрамы, которые растянутся со временем на смуглой коже, но он-то помнит каждый из них, безошибочно угадывая даже с закрытыми глазами, и Вульфвуд не мог перестать смотреть на него, удерживая за талию ближе, еще ближе.       Николас знал, что смертен. Знал, что однажды совсем состарится, если очередные передряги, конечно, позволят ему эту роскошь. И разделял тяжесть неизбежности вместе с Ураганом, понимая, что даже если это кажется таким далеким, в один прекрасный день он оглянется назад совсем седой, вспоминая эти дни так, будто они были вчера.       Но пока Вэш снова начинал копить тяжелую ртуть боли в своей душе, священник улыбался, с присущей только ему особенной наждачной нежностью, замечая, как на бледном лице неловко проглядывают первые морщины.       Я останусь с ним рядом.