Лекарство от меланхолии

      Все случилось тем ничем не примечательным вечером. Они привычно разошлись по разным комнатам, стараясь лишний раз не портить себе настроение очередной никому не нужной стычкой из-за самых простых мелочей.       Когда это началось? Скорее всего, никто из них этого и не вспомнит.       Просто однажды вместо того, чтобы ответить колкостью на колкость, Кавех безучастным взглядом посмотрел на своего соседа и почти умоляющим голосом сказал:       — Можно я просто попью воды, тихо вернусь в свою комнату и больше не появлюсь в твоем поле зрения до завтрашнего дня?       — Если только ты ничего не разобьешь по пути, — сухо ответил Аль-Хайтам и вернулся к чтению очередной книги.       И с тех пор они почти не разговаривали.       Изредка тучи над архитектором расходились, и он снова трепался о своих проектах, о том, какой же невыносимый у него сосед, снова громко говорил и спорил по каждой ерунде. Какая-то часть Аль-Хайтама скучала по такому парню, и он искренне радовался, когда тишину дома разбавляли звуки, которые постоянно сопровождали Кавеха: различные охи и вздохи, зависящие от ситуации и настроения, стук ложки о чашку при помешивании сахара в кофе, грохот упавших на пол вещей. Однако секретарь запрятал эту часть себя так глубоко, что и сам забыл о её существовании, тем более, что подобных моментов просветления становилось всё меньше и меньше.       А потом он совершенно случайно узнал, что Кавех чем-то болен.       Просто однажды в дверь постучали, и, так уж совпало, что именно в этот день учёный решил взять отгул и смог открыть дверь раньше своего соседа. А за ней был Тигнари с пакетом, из которого доносился характерный стеклянный звук, возникающий при любом, даже малейшем, движении держащего его стража леса.       — Здравствуй. Подскажи, Кавех дома?       — Привет, — вялое приветствие послышалось из-за спины Аль-Хайтама, — не было нужды приходить, я бы сам все забрал.       Блондин аккуратно взял пакет в руки и уж было собирался развернуться и уйти, как вдруг его остановил Тигнари.       — Ты должен был прийти ещё две недели назад. Постарайся не шутить с этим. Да и у меня нет вре… — неожиданно он резко остановился посреди предложения, — в общем, просто делай все по инструкции.       — У меня был большой проект. В следующий раз я сам приду. Пока, — выпалил Кавех на одном дыхании, поспешно развернулся и быстро нырнул вглубь дома, попутно собрав своим телом пару углов мебели.       Он ни разу не выругался, хотя ударяться об углы всегда довольно больно.       — Аль-Хайтам, — неожиданное обращение лесного стража вытащило хозяина имени из раздумий и заставило перевести взгляд с двери в комнату соседа на фенека, — пожалуйста, присмотри за ним. Проконтролируй, чтобы он принимал все вовремя.       — Что с ним такое? — без каких-либо эмоций поинтересовался мужчина.       — Так он не говорил… — страж тяжело вздохнул и прикрыл глаза на пару секунд, — я не думаю, что имею право рассказывать это, лучше спроси у него самого и просто присматривай за ним.       — Он взрослый и в няньках не нуждается, — отрезал ученый.       Тигнари еще раз обречённо вздохнул, попрощался и ушел.       В тот момент у Аль-Хайтама что-то сжалось в груди. Как бы они не вздорили с Кавехом, ученый где-то на подсознательном уровне считал архитектора если и не другом, то не чужим человеком уж точно. В какой момент Кавех окончательно от него отвернулся? Живя под одной крышей, они становились все дальше друг от друга. С одной стороны, они перестали мешать друг другу. А с другой, мешал ли Аль-Хайтаму архитектор хоть когда-то?       Погрузившись в мысли, он не заметил, как ноги сами привели его к чужой комнате. О том, какие именно причины заставили его сюда прийти, он подумает позже. Очистив свой разум от ненужных чувств, Аль-Хайтам постучал в дверь. Не получив никакого ответа, он вошел.       Увиденное им не на шутку удивило ученого. В ответ на наглое вторжение в личное пространство не последовало ничего. Лежащий на кровати Кавех просто отвернулся к стене и свернулся калачиком. Что с ним?       Шторы в комнате были задернуты. Луч, пробивающийся в оставшуюся щель, подсвечивал летающие в воздухе пылинки. Дальше взгляд парня упал на рабочее место архитектора. Стол был покрыт толстым слоем пыли, едва ли такое количество могло скопиться за пару дней, бумага аккуратно сложена в углу, карандашей в стаканчике не было. Мусорное ведро вблизи стола также пустовало. Это было единственное «чистое» место в комнате. Остальная ее часть была завалена одеждой, где-то встречались пустые склянки. Расчищена была только дорожка от двери до кровати.       — Что с тобой? — наконец-то спросил Хайтам.       Тихий ответ последовал только после нескольких глубоких вдохов Кавеха:       — Нехватка витаминов. Весна все-таки.       В следующую секунду всю комнату озарил яркий солнечный свет — ученый открыл шторы.       — Человек с нехваткой витаминов не будет отгораживаться от их естественного источника.       Тишина в ответ.       Аль-Хайтам, стараясь не наступить на разбросанные по полу вещи, подошел к кровати и сел на ее край у головы архитектора. И почти сразу его острый глаз заметил несколько мокрых пятнышек на подушке, соседствующих с солеными разводами.       Их взаимоотношения всегда были хитрой игрой. Правила просты как день: «Не показывать, что ты испытываешь к оппоненту хоть что-то, кроме раздражения». Интересуешься мнением своего оппонента? Добавь фразу о том, что просто хочешь знать, как делать не надо. Готовишь что-то на двоих? Это, естественно, получилось случайно. В какие-то дни их противостояние обострялось, в какие-то — они как будто бы брали тайм-аут, но никто из них не готов был сдаться.       До этого момента. Но кто оборвал эту игру первым?       Кавех, который так и не прогнал гостя из своей комнаты, который позволил так близко к себе подобраться?       Или Аль-Хайтам, поддавшийся на миг своим чувствам и запустивший руку в золотые волосы соседа, аккуратно поглаживая его по голове?       Кавех между тем снова пришел в движение: лег на живот и уткнулся головой в подушку. Его плечи стали периодически подрагивать, а из подушки доносились приглушенные всхлипы.       Слезы. Для Аль-Хайтама было легко все, что поддавалось логическому анализу. Для него ничего не стоило отбросить эмоции в сторону и поступать только из разумных соображений, не давая слабину. И для него было загадкой, почему же другие люди не могут точно так же? Почему поддаются? Почему тратят силы на что-то настолько бесполезное?       Но больше всего его раздражало, что это невозможно точно предугадать или рассчитать. Особенно слёзы.       И главный вопрос: «Что с ними делать?»       Он и не вспомнит, когда сам плакал в последний раз, поэтому он даже не знает, как бы сам справлялся со слезами.       — У тебя что-то болит?       Кавех отрицательно помотал головой.       — Хорошо. Тогда я принесу воды, и ты выпьешь лекарства.       Аль-Хайтам быстро встал и уже собирался сделать шаг к выходу, как вдруг прозвучало тихое, скомканное:       — Не уходи, — Кавех оторвал голову от подушки и впервые за это время посмотрел на секретаря в открытую. Его вид, на который ранее не успел обратить внимания секретарь, был ужасен: заплаканные красные глаза, мешки под ними, слипшиеся ресницы и волосы в полном беспорядке, — пожалуйста… еще… немного.       В тот момент Кавех нащупал слабое место Хайтама: этот его умоляющий голос в сочетании с таким выражением лица. Он просто не мог сказать «нет». Совесть ли это? Была ли она у него вообще когда-то? Просто для того, чтобы не подавать виду, что он и сам не против остаться, ученый демонстративно вздохнул, и только потом сел обратно.       Может ли после этих слов он засчитать проигрыш архитектора в их партии?       Его огромные, вновь наполнившиеся слезами глаза устремились на Аль-Хайтама. Брови взлетели вверх, слегка приоткрытые губы мелко дрожали, а сам мужчина, кажется, не дышал. Он как будто сам не верил в то, что сказал и, уж тем более, в то, что Аль-Хайтам правда остался. Ученый снова запустил руку в светлые волосы и вновь стал неспешно поглаживать Кавеха по голове.       Последний прикрыл веки, и по его щекам начали течь слезы, а на губах, если присмотреться, можно было разглядеть легкую улыбку.       «Как же он давно не улыбался», — пронеслось в голове у ученого. Свободной рукой он аккуратно вытер соленые ручейки с лица лежащего, после чего блондин уложил свою голову обратно на подушку.       «Его рука такая теплая, а движения… они такие нежные. Так хочется, чтобы он снова и снова зарывался пальцами в волосы. Может быть, он даже не ненавидит меня? Хотя ему несложно и просто притворяться. Можно я не буду об этом думать, хотя бы сейчас, хотя бы чуть-чуть. Прости меня, прости… Скоро все наладится, я честно перестану мешать. Прости, если б я только не был таким трусом, то всем бы уже стало легче. Но сейчас я просто хочу, чтобы этот момент продлился чуть дольше… Спасибо» — с этими мыслями Кавех наконец-то уснул.       Заметив это, Хайтам еще какое-то время посидел рядом с ним. Он ведь тоже понимает, что с высокой вероятностью ничего подобного больше не произойдет. Как только он покинет комнату и закроет за собой дверь, все вернется на свои места. Перемирие закончится. Игра начнется снова.       Впервые Аль-Хайтам задумался, зачем именно они затеяли когда-то эту игру, хотя, возможно, оно само так вышло, просто не сошлись характерами. Может быть, оно и к лучшему, будь у них взаимные друг к другу чувства, они скорее всего бы погубили друг друга.       «Не чини то, что не сломано,» — было его последней мыслью прежде чем подняться с кровати. Перед выходом он навел порядок в комнате и, стоя уже у двери, последний раз посмотрел на мирно спящего Кавеха. Ровно на одну секунду секретарь перестал контролировать свои чувства, и в его голову ворвались и злость, и обида, и грусть, откуда-то возникли даже странные идеи, например, аккуратно поцеловать его, ведь он этого даже не вспомнит.       Но дверь закрывается, все эти мысли и чувства остаются за нею. Это все была просто минутная слабость и ничего больше, впредь он не позволит себе подобного. А если Кавех проболтается о случившемся, что ж… лучше ему держать язык за зубами.       Они и правда не обсуждали это. Как будто невербально договорились делать вид, что этого и не было никогда.       Кавеху, однако, не становилось лучше. Временами Аль-Хайтам и вовсе забывал о том, что у него есть сосед: архитектор почти не высовывался из комнаты, когда ученый был дома.       Между тем наступало лето, и если бы у парня действительно была просто нехватка витаминов, то пора бы ей уже закончиться. Не то чтобы Хайтам хоть на долю секунды поверил Кавеху, лишь еще раз убедился, насколько тот не умеет врать. Он успокаивал себя мыслью, что его сосед не ребенок и знает, что делает, тем более раз его лечит Тигнари, то все должно пройти гладко.       Но тем самым злополучным вечером их шаткая идиллия сломалась.       Неожиданно до ушей Аль-Хайтама, уже привыкшего сидеть дома без наушников, донесся звук удара чего-то стеклянного об пол. И исходил этот звук из комнаты Кавеха. Он бы не обратил на это внимания, если бы звук не повторился еще раз. И еще раз. И еще раз. Он повторялся почти с одинаковой периодичностью. На этот раз Хайтам не смог придумать такой версии событий, которая бы в достаточной мере уверила его в том, что все в порядке, и что отрываться от чтения не стоит. Он резко встал, в несколько широких шагов добрался до комнаты соседа и громко постучал.       — Кавех, что у тебя там происходит? — мало кто мог похвастаться, что слышал такую интонацию Аль-Хайтама. Не скучающую, не просто серьезную, а по-настоящему угрожающую.       — У меня просто рассыпались лекарства. Все в порядке, — голос по ту сторону двери почти дрожал.       — Идиот!       Аль-Хайтам толкнул дверь с такой силой, что она громко врезалась в стену. И вдруг его глаза забегали по всей комнате, останавливаясь то на куче склянок, катающихся по полу, в которых еще виднелись капли лекарств, то на столе архитектора, полностью заставленном такими же баночками с лекарствами.       Наконец, он поднял взгляд на самого Кавеха: он сидел на стуле с такими же склянками в руках. Архитектор в ответ посмотрел на ворвавшегося к нему мужчину широко распахнутыми глазами и мелко задрожал. Трясущимися руками он поднес сразу оба лекарства ко рту и быстро залил их в себя, швырнул пустые баночки на пол и тут же схватил следующие две.       Кулаки Аль-Хайтама сжались сами собой, голова опустилась, он старался дышать глубоко и не делать резких движений. Спустя мгновение он, как ни в чем не бывало, поднял голову. Ни одна мышца на его лице не дрогнула.       — Что ты делаешь?       Кавех не ответил. Он просто потянул ко рту очередную партию лекарств. Оставив попытку достать из соседа хоть что-то словами, ученый рванул с места к стулу. Склянки громко лопались под его ногами, но это и не важно сейчас, главное — остановить его. Ловким движением он схватил запястья архитектора и настолько отстранил их от рта последнего, насколько позволяла длина его рук. Но и Кавех не собирался просто так сдаться, он всем телом подался к левой руке, предпринимая параллельно попытку высвободить руку из сильной хватки.       — Да что, черт возьми, ты делаешь? Тебе точно не такую дозировку прописали! — прошипел Аль-Хайтам.       Он перехватил запястья так, чтобы можно было завести их за спину Кавеха, что и сделал дальше. Как только руки блондина оказались за спиной, он сцепил их дендро лианами, чтобы освободить собственные. Для пущей надежности, ноги также были привязанными к ножкам стула.       И неожиданно Кавех резко засмеялся, как будто услышал смешную шутку. Очень искренне. Как будто это все было просто игрой, в которой Аль-Хайтам его победил. А потом пленник также внезапно замолчал, кинул взгляд на своего спасителя и задрожал еще сильнее, его голова опустилась так низко, насколько позволяла шея, на ноги начали капать слезы.       Секретарю было не до этого. Оценивающим взглядом он прикинул, сколько пустых банок лежало на полу. Немало. Он быстро сгреб часть оставшихся нетронутых баночек со стола в первую попавшуюся под руку сумку и прикидывал лучшие варианты действий: сразу в больницу? Или попытаться добраться до Тигнари? Нет, слишком долго. Заставить его вытошнить и потом идти? Состав лекарств неизвестен Аль-Хайтаму, поэтому давать что-то выпить, чтобы спровоцировать рвоту опасно. Заставить выпить пару литров воды? Тоже долго. Кавех же еще и сопротивляться будет.       Решено. Тащить его в городскую больницу и бегом к Тигнари. Лечащий врач должен знать о пациенте достаточно, да и доверяет ему Аль-Хайтам чуть больше остальных.       Закончив с планом, он наконец-то обратил внимание на Кавеха. И в его груди что-то ощутимо кольнуло. Вот он сидит привязанный к стулу: обессиленный, бледный, исхудавший. По его щекам все еще текли слезы, а тело продолжало дрожать.       Это ведь не вчера началось, но его новое поведение стало таким привычным и удобным, что Аль-Хайтам просто решил не замечать метаморфоз. Все наспех придуманные им оправдания казались жалкими. Правда была в том, что он не хотел замечать и тратить на это силы. И от этого ему становилось противно.       Может, они уже и не друзья, но разве это повод давать человеку, с которым вы живете под одной крышей, медленно умирать?       — Зачем ты это сделал? — неожиданно сквозь слезы заговорил Кавех, — мне понадобилось столько времени, чтобы решиться… да и… всем же станет только легче… тебе в первую очередь, — конец фразы он договаривал уже шепотом.       — Не надо думать за меня. Не станет.       Аль-Хайтам освободил ноги своему пленнику и силой заставил его принять вертикальное положение.       — Мы идем в больницу!

***

      Дело было ближе к ночи, на улице почти не было людей, это позволяло идущим не думать, как они выглядят со стороны. Хотя, даже если бы на улице был праздник, и каждый житель Сумеру вышел бы поглазеть на них, Хайтаму было бы решительно все равно, ведь для себя он решил, что у него одна цель на данный момент — спасти одного конкретного человека, чудом вырванного из лап смерти, ведь ему не хотелось, чтобы эта старушка с острой косой приближалась к спасенному хоть на километр.       Кавех хоть и не оказывал активного сопротивления, но всячески саботировал свою доставку в больницу: то останавливался совсем, то замедлял шаг настолько, что даже некоторые скарабеи перемещались быстрее. Из-за этого Аль-Хайтаму то и дело приходилось подталкивать своего спутника или тянуть его, как упертую собаку за поводок. Одна отдушина — ведомый не плакал, все еще сильно дрожал, но не ронял слез. Потому что иначе ученый бы просто не знал, как сохранить спокойное лицо и последние капли холодного рассудка.       Спасти весь Сумеру, но не смочь уберечь одного лишь человека, он бы точно себе этого не простил.       — Хайтам.       — Мм? — ученый не ожидал, что его так нагло вытянут из раздумий.       — Расскажи что-нибудь… хорошее.       Голову мужчины сейчас заполняли абсолютно нехорошие мысли. Успеют ли в больнице спасти Кавеха? Есть ли вероятность, что не все пустые банки оказались на полу? Что он скажет Тигнари? Сильно ли Кавех навредил себе и будет ли это иметь последствия? Однако больше всего его мучали непонятно откуда взявшаяся совесть и из того же странного места вылезший страх потерять своего соседа.       Он вновь и вновь прокручивал в голове последние пару месяцев, пытаясь выцепить тот момент, когда все пошло по наклонной. Голова разрывалась от всего этого, и сейчас ему самому надо было просто побыть в тишине и проструктурировать все внутри себя.       Да и какие еще хорошие истории? Пересказ научной работы или рассказ об очередном заседании? Даже шутки Сайно были бы более уместны, чем все, что приходило в голову Аль-Хайтаму. Он никогда не видел смысла в пустом трепе и в пересказе незначительных событий жизни, поэтому просто не хранил в голове набор «10 лучших историй, над которыми можно вместе посмеяться». Да и если что-то такое в его жизни и случалось, то все это было связано с Кавехом.       — Я не могу сейчас тебе ничего рассказывать. Мне надо собраться с мыслями, — это прозвучало грубее, чем задумывалось, но с этим уже ничего не сделаешь.       Еще один острый нож оказался у Кавеха в сердце после этих слов.       Дальше они шли в тишине.       У входа в больницу был один скучающий врач на дежурстве: молодой парень сидел, опершись о стенку, подложив себе под голову свой головной убор. Он сжался так, что, казалось, хочет утонуть в этой стене. Его глаза были закрыты.       — Добрый вечер! — от громкого приветствия Хайтама врач дернулся, резко открыл глаза и быстро начал вертеть головой, как оказалось, пытался найти очки.       — Добрый, — паренек наконец-то надел очки и всеми силами старался скрыть зевок, — что случилось?       — Этот человек пытался покончить с собой. Он выпил примерно 20-25 штук вот таких лекарств, — Аль-Хайтам достал из сумки захваченные из дома лекарства, — я не уверен, что тут все образцы, которые он по итогу выпил. Все это произошло минут 20 назад. Больше он ничего не пил и не ел. Я приведу его лечащего врача чуть позже.       — Это неправда! Не верьте ему, я просто перепутал дозировку. Там ничего смертельного, он просто запаниковал, — неожиданно для всех выпалил Кавех и закончил свою речь одной из самых очаровательных улыбок, что были в его арсенале.       Глаза дежурного забегали от одного мужчины к другому. Он периодически приоткрывал рот в попытке что-то сказать, но, кажется, слова не находились. Но наконец-то он что-то придумал:       — Вы упомянули лечащего врача, думаю, он прояснит ситуацию, — паренек некрасиво улыбнулся зубами и прикрыл глаза.       — Я повторю еще раз. Человек выпил как минимум полтора литра лекарств, вы правда считаете, что у него есть время ждать, пока придет кто-то еще? Вы же даже не знаете состава лекарств, уверены ли вы, что это хорошая идея? Даже если он, как и говорит, просто перепутал дозировку, вы уверены, что она все еще не смертельная? — ученый смотрел на него исподлобья, он ни разу не повысил голос и не оскорбил врача, но атмосфера стала гнетущей.       Парнишка, еще совсем молодой, вчерашний студент, жизни не видавший, практически побелел от этих слов. У Кавеха не было и шанса.       — Прошу, пройдемте внутрь, мы позаботимся, чтобы с вами все было хорошо.       Кавех опустил голову и покорно пошел туда, куда указывал врач. Как только Аль-Хайтам понял, что он не будет больше сопротивляться, то развязал своему пленнику руки.       Блондин даже не посмотрел в его сторону.

***

      Прикрывая свой зевок рукой и двигаясь крайне неторопливо, Тигнари с полным недовольства лицом открыл дверь. Время уже было за полночь.       — Аль-Хайтам, если ты не пришел сообщить, что Селестия объявила Сумеру войну и в нас уже летит гвоздь, то я больше никогда не открою тебе дверь.       — Кавех в больнице. Он напился лекарств в попытке покончить с собой.       Ранее прижатые к голове уши лесного стража резко поднялись, хвост встал дыбом, на секунду глаза его расширились настолько, что, казалось, кроме них на лице ничего нет. Но буквально через мгновение он свел брови, насупил нос и посмотрел на своего гостя, как будто тот виноват во всех бедах Тейвата.       — У тебя была задача присмотреть ровно за одним человеком, который живет с тобой под одной крышей! Просто проконтролировать, что он все принимает вовремя! Как ты смог с этим не справиться?!       Аль-Хайтам скрестил руки на груди, громко выдохнул и сверху вниз посмотрел на лесного стража.       — Никто из вас двоих не захотел мне говорить, что с ним случилось. Из моего опыта, если человек в состоянии встать с кровати, то выпить лекарства не составит ему труда. Тем более, он не ребенок и должен понимать, что делать, — холодно пояснил Хайтам, а потом, как бы невзначай спросил, — так что с ним стряслось?       Тигнари положил ладонь на заднюю сторону шеи и отвел взгляд от своего гостя. Затем покачал головой в разные стороны, как будто взвешивая все аргументы «за» и «против». И только после этого, восстановив зрительный контакт, заговорил:       — Меланхолия.       Аль-Хайтам вопросительно поднял бровь. Такой простой жест для обычного человека, но не для него. На его лице вообще редко можно было увидеть хоть какие-то эмоции, поэтому это небольшое движение содержало в себе все: и вопрос, и недоумение, и скептицизм, и даже каплю презрения.       — Конечно, как я и ожидал, ты не веришь в душевные болезни. Но посмотри, что случилось с Кавехом и что с ним было эти пару месяцев. Физически он полностью здоров, так что не к чему придраться, но вот что творится в его голове.       — Мне попадалась пара работ по душевным болезням, но мне просто сложно понять, отчего не откинуть все лишние чувства и мысли и действовать рационально. Не галлюцинации же у него в конце концов, — Аль-Хайтам внезапно остановил свой монолог, решив, что сейчас не самый подходящий момент для спора, все-таки его любимый… то есть, сосед нуждается в помощи, — ты же назначал лекарства для Кавеха. Я бы хотел, чтобы ты проконсультировал врачей о том, как его теперь лечить. Но, конечно, было бы наилучшим вариантом оставить его тут, в Гандхарве. Пока ему не станет лучше.       — Исключено! — резко возразил Тигнари, — конечно, я схожу в больницу и все им расскажу, но тут я его не оставлю. Предрекая твой вопрос, по некоторым данным, первый месяц после попытки самоубийства — самый опасный, так как велика вероятность повторения. Я не могу постоянно сидеть с ним и также не могу оборудовать безопасное помещение: убрать все острые предметы, предметы на которых можно повеситься, заделать окно, чтобы он не решил спрыгнуть. Там, где он сейчас это все предусмотрено, так что он в безопасности.       Аль-Хайтам прикрыл глаза и стоял так некоторое время, не то погрузился в раздумья, не то на него накатилась усталость после пережитого.       — Но, Аль-Хайтам, как бы сказать, Бимарстан не лучшее место для Кавеха. Да, оно самое безопасное и надежное, но все-таки не все, далеко не все, пациенты там — приятные люди и выходцы из Академии, поэтому и врачи там относятся к ним… соответствующе. Да и сейчас праздники и выходные дни, поэтому в ближайшее время там не будут приниматься за активное лечение, так как большинство врачей тоже отдыхают. Это может плохо сказаться на нем, поэтому навещай его почаще. Это может не вписываться в планы занятого секретаря Академии, но так ты хоть как-то облегчишь его мучения. И, надеюсь, в этот раз ты последуешь моему совету!       — Хорошо, — удивительно тихо сказал учёный.       — Можешь идти. Сегодня они заставят его выплюнуть все, что он проглотил, и напоят снотворным. Я уже ничем не помогу сейчас, поэтому приду завтра.       — Хорошо. Спасибо. Спокойной ночи.

***

      Хотя Аль-Хайтам и сказал Тигнари, что будет навещать Кавеха, но в первые несколько дней он так и не дошел до Бимарстана. Себе он разъяснил это так: на нем все еще должность временно исполняющего обязанности мудреца, а это значит, что и времени у него не так уж много, чтобы каждый вечер ходить и проверять, не свихнулся ли там Кавех окончательно. И это оправдание тоже не работало, потому что он знал настоящую причину и был совершенно не в состоянии закопать ее хоть какими-то логическими доводами.       Он просто не знал, как будет снова смотреть в лицо архитектору. Он не уследил. Не смог вовремя помочь. Что-то вышло из-под его контроля и закончилось так.       Мысль о том, что он так легко из-за собственного эгоизма мог потерять Кавеха, не давала спокойно жить.       Когда бы у ученого хватило духу навестить своего соседа — непонятно, возможно, и вовсе через неделю-другую, если бы в один прекрасный день он не услышал стук в дверь.       Это был какой-то молоденький парнишка со свежезашитыми ранами на предплечьях. Он поздоровался и передал какую-то бумажку со словами, что белокурый господин просил доставить ее по этому адресу.       Это оказался обычный список необходимых вещей, которые Кавех попросил ему принести: полотенца, одежда, немного сладостей, книги, зубная щетка и так далее.       Больше всего трудностей у Аль-Хайтама возникло с книгами, он понимал, что ни одна из собственной коллекции не придется больному по вкусу, поэтому пришлось сходить к книжной лавке и выбрать парочку лёгких романов издательского дома Яэ. Выбирались они, конечно, по принципу «чем смазливее, тем лучше».       Вот и настал день Х.       Все пошло не так с самого начала: Аль-Хайтама не хотели пускать к Кавеху под предлогом того, что последний в списке доверенных лиц указал только Тигнари, как своего лечащего врача. Однако, после спора врачи сдались и пустили учёного к своему соседу, предварительно проверив содержимое сумки с вещами для Кавеха. Пару рубашек и штанов все-таки изъяли из-за наличия на них шнуровки.       После всех бюрократических процедур к Аль-Хайтаму подошел врач, чтобы сопроводить его до нужного крыла. Вход охраняла массивная дверь с большим замком и перекладиной поперек нее. Даже мужчине стало не по себе от такого начала.       — Как он? — сухо спросил ученый.       — В первые дни ничего не ел, лежал, не вставая, и едва ли с кем-то разговаривал. Вчера аппетит вроде улучшился, но он все еще почти не встает с кровати, по крайней мере, он перестал постоянно лить слезы, — оттарабанил врач без особого интереса.       Когда они дошли до палаты, врач жестом показал своему спутнику, что нужно подождать здесь, нырнул внутрь и вышел оттуда уже с Кавехом. На последнем не было лица, он смотрел в пол, как будто посмотрев на Аль-Хайтама, он вызовет катаклизм.       — Спасибо за вещи, — промямлил архитектор и потянул руку к сумке.       — Вообще-то я бы хотел с тобой поговорить.       — Можете выйти в сад, но пациент под вашей ответственностью!       Аль-Хайтам кивнул, и они втроем направились к выходу. Кавех плелся последним, так и не отрывая глаза от пола.       Сад был пустой. Как только они до него дошли, врач оставил их наедине. Хайтам заприметил скамейку в укромном месте у самого забора, взял Кавеха за руку и повел к ней. Тот покорно шел. Как только они сели, он отпустил архитектора и принялся подбирать слова, с которых лучше начать.       — Как ты себя чувствуешь?       «Он же ненавидит меня. Зачем ему все это? Он пришел сказать, чтобы я не возвращался к нему в дом. Очевидно. Кому нужен такой сосед? Кавех, какой же ты жалкий. У тебя была по итогу одна задача, тихо уйти и не доставлять никому проблем. Почему? Почему ты не справился даже с этим. Ненавижу, я так ненавижу свою жизнь… но больше всех я ненавижу себя. Я провалился во всех аспектах жизни. Мне так плохо, но ведь тебе все равно, да?» — непрекращающимся потоком неслось в блондинистой голове.       — Я в порядке, — промямлил он, все еще не поднимая головы, но чего же он боялся увидеть в глазах изумрудного цвета?       И тут он почувствовал теплые пальцы на своем подбородке, вынуждающие его поднять голову и все-таки взглянуть в глаза Аль-Хайтама. Но уже через миг все расплылось, и Кавех быстро заморгал в надежде, что слезы не польются. Он знал, что это худшее место для слез. Если его увидит кто-то из персонала, то ему как минимум увеличат дозу снотворного и успокоительного, а как максимум снова привяжут к кровати.       — Ты ужасно врешь, Кави, — ученый обхватил его лицо двумя руками и вытер большими пальцами все-таки побежавшие по щекам соленые ручейки, — я все-таки хочу услышать правду.       «То есть он знал. Он знал про болезнь и просто смотрел на то, как я медленно схожу с ума, как задыхаюсь от самоненависти. Это правда, я для него просто назойливое недоразумение. Почему… почему тогда ты здесь? И почему ты так меня назвал? Почему ты так со мной поступаешь? Разве я не страдаю уже достаточно?»       Но Кавех не мог опустить голову, руки соседа все еще держали его, а отвести взгляд в сторону не получалось.       — Ты ведь ненавидишь меня, да?       В этих красных глазах наконец-то блестели не только слезы, но и надежда на отрицательный ответ. И, пожалуй, только слепой не увидел бы ее искры в этом взгляде. Аль-Хайтам громко сглотнул, теперь уже ему хотелось отвести взгляд от чужих глаз.       — Я никогда не испытывал ненависти к тебе, — Кавех мог поклясться, что на щеках ученого возник легкий румянец, однако из-за слез в глазах, не был уверен наверняка.       Аль-Хайтам на мгновение все-таки закрыл глаза, сделал глубокий вдох и продолжил:       — Прости. Мне следовало хотя бы записку тебе передать в эти дни, а не оставлять тебя здесь в одиночестве со своими мыслями.       Он убрал свои руки от чужого лица для того, чтобы взять Кавеха за руку, предварительно убедившись, что сад все еще пустой.       «Он извинился? Я, наверное, просто сплю. Этого же не может быть на самом деле. А вдруг это всего лишь игра… нет, он не способен быть настолько ужасным. Что он вообще делает? Я не понимаю… Он не ненавидит меня? Может ли он забрать меня отсюда… я так хочу домой,» — и снова из мыслей его достал Аль-Хайтам.       — Ты так и не ответил, как ты себя чувствуешь?       И тут Кавех не выдержал. Он уткнулся своему собеседнику в плечо, и из его глаз потекли реки горячих слез. Они быстро оставили мокрое пятно на одежде секретаря.       Опять слезы. Опять Хайтам не знает, как правильно реагировать, поэтому снова просто кладет руку на голову архитектору.       — Только никому не говори, что я плачу. Они могут меня снова привязать или начнут давать еще больше снотворного, — сквозь слезы промямлил Кавех.       От этих слов даже Аль-Хайтаму стало некомфортно. «Это точно правильное лечение?» — пронеслось у него в голове.       — Тебя привязывали к чему-то? — не скрывая беспокойства, поинтересовался Хайтам.       — Да, я не хотел отдавать свою одежду, поэтому сочли, видимо, что я буйный и привязали к кровати. Я никого не бил… ничего такого… — очередной поток соленых слез с новой силой потек из глаз Кавеха, он смог продолжить лишь через пару минут, — мне тут так плохо. Я каждый день жалею, что не умер тогда… я не хочу это все переживать, я не хочу просыпаться.       Эти слова ножом прошлись по сердцу ученого. Ведь Кавех может и не знать, что его тут будут держать около месяца. Секретарь пытался уверить себя в том, что это только первые несколько дней, а потом Кавеху станет полегче, но от противного чувства это не спасало. На лице появился оскал.       — Я не знаю, что они мне дают, они отказываются говорить, что именно. Но у меня и раньше-то не было сил, а теперь, я постоянно сплю. Все такие грубые, они постоянно кричат на меня. Никакие двери не закрываются, даже в уборную, ванная только в определенные дни и в определенное время. Врача, занимающегося моим лечением, я так и не видел… мне тут так плохо. А когда ты меня сюда привел, меня раз пять заставили выпить какую-то гадость, вызывающую рвоту. Это было так ужасно! Так мерзко!       И снова этот запретный прием. Кавех поднял голову и посмотрел на Аль-Хайтама тем самым взглядом. Теперь уже он взял руку Хайтама в свои. Слипшиеся ресницы, красные от слез глаза и этот умоляющий тон:       — Ты можешь забрать меня домой? Пожалуйста! Одного меня не отпустят, даже в этот сад не пускают. А я… я просто так хочу домой, я ненавижу просыпаться здесь… мне так плохо, — заикаясь, умолял блондин.       — Нет, — однозначно и резко сказал Хайтам.       Казалось, глаза Кавеха стали еще больше, хотя куда уж. Он медленно отвернулся и уставился в пол. Его голос дрожал:       — Но почему?       — Потому что завтра я уйду в Академию и вернусь только вечером. И я не хочу вернуться и обнаружить дома хладный труп. Я не могу оставить тебя одного в таком состоянии. Я… буду беспокоиться, — последняя фраза далась Аль-Хайтаму особенно тяжело. Да и в целом, эта речь была нужна чтобы в очередной раз оправдать себя самого в первую очередь.       — Пожалуйста, Аль-Хайтам, забери меня отсюда. Все будет хорошо, я обещаю.       Слезы. Опять. Хайтаму хотелось схватить его за плечи и закричать, чтобы он перестал плакать, чтобы перестал вызывать в нем эти чувства. Потому что когда дело касается Кавеха, рушится все. Рушится стена безразличия и рациональности. На смену приходят и жалость, и вина, и сожаление, и еще охапка… странных желаний. Одному из которых он не стал сопротивляться.       Кавех, с трудом сумевший остановить свой бесконечный поток рыдания неожиданно почувствовал, что его руку аккуратно поцеловали. Сердце заколотилось как бешеное, щеки залились красным цветом. Он недоверчивым взглядом посмотрел на ученого, который все еще держал его руку недалеко от губ.       — Пожалуйста, Кави, я буду навещать тебя почаще. Потерпи немного, и все будет хорошо.       Теперь уже Кавех не выдержал. Эти слова. Этот взгляд. То, как он произносит его имя. Едва ли кто-то, кроме Кавеха, мог распознать хоть что-то в этих холодных глазах. Однако он видел все.       — Ладно, — прошептал он.       Вдруг с другого конца сада послышался чей-то голос. Они резко отстранились друг от друга, будто ничего и не было:       — Время посещения закончится через пять минут, прошу вас закругляться!       — Посмотри, все ли вещи, которые тебе нужны, есть. Если что, я принесу остальное.       Кавех начал рыться в сумке, рассматривая принесенные предметы.       — Пришлось купить тебе точилку, наш великий архитектор же ею не пользуется. Подумал, что кроссворды тебе не под силу, но рисовать, может, еще в состоянии, — секретарь вернулся к своему привычному тону, хотя это уже давалось не так легко.       — Что это?       Кавех вытянул из сумки плюшевую игрушку-павлина и в недоумении посмотрел на Аль-Хайтама.       — На тебя похож. Чтоб было не грустно.       Архитектор слабо улыбнулся, а для Хайтама это уже означало, что покупка была оправдана.       После осмотра вещей они разошлись. Ученый думал, что после того, как он навестит Кавеха, ему самому станет лучше, и он сможет работать нормально, не ведя постоянную борьбу с чувством вины, но все оказалось не так.       Ночью он не смог сомкнуть глаз, потому что, как только он пытался уснуть, перед ним всплывало то самое лицо Кавеха. Его глаза. Его слезы. Его растрепанные волосы. Кавех в больничной одежде, которая совершенно ему не подходила. И его умоляющий голос тут же прозвучал в голове. Снова и снова.       Как мало, оказывается, нужно, чтобы свести человека с ума.       Так и не уснув, на утро он точно знал, что сделает. Едва лучи солнца просочились в дом, Аль-Хайтам пошел в Академию, где, кроме парочки засидевшихся с ночи студентов, не было никого, но это и не важно. Он пробыл там немного времени, после чего быстро направился в Бимарстан.       Вытащить Кавеха из больницы оказалось не самой тривиальной задачей. Администрация всеми силами пыталась оставить пациента здесь, начиная со слов о том, что Аль-Хайтам не был указан пациентом как доверенное лицо и не приходился родственником, а значит, Кавеха нельзя отпускать с ним, заканчивая тирадами о том, что Хайтам, как учёный, должен понимать, насколько Кавех ценный экспонат для изучения такого интересного и загадочного заболевания.       Последнее особенно разозлило Хайтама. Ему пришлось прибегнуть, пожалуй, к самому нелюбимому методу и воспользоваться тем, что еще не до всех дошли новости о том, что он больше не исполняет обязанности мудреца. Пообещав больнице больших проблем в случае их отказа, он все-таки своего добился. Как будто могло быть иначе.       У уже знакомой палаты учёный дожидался, пока Кавеха разбудят, и он соберет все свои вещи. Как будто случайно заглянув в щель не до конца закрытой двери, он увидел своего соседа, потирающего сонные глаза, держащего в руке ту самую игрушку.       Через пятнадцать-двадцать минут Кавех все-таки выполз из палаты и, семеро Архонтов, за последние пару месяцев это самое счастливое выражение лица, которое видел у него Аль-Хайтам. Архитектор шагал к нему с расставленными руками, явно желая обнять спасителя, но последний жестом показал, что сейчас это делать не нужно.       До дома они шли в тишине, которую почему-то никто не решался нарушить. Но как только дверь в дом за ними закрылась, Аль-Хайтам почувствовал, как на него навалились со спины и крепко обняли.       — Спасибо, спасибо, спасибо. Я… я правда не знаю, как тебя отблагодарить.       Хайтам высвободился из хватки и повернулся лицом к соседу. Он положил свои руки на тонкую талию и вплотную прижал Кавеха к себе.       — Мог бы оплатить аренду для начала, — усмехнулся ученый.       Кавех покраснел и быстро отвел взгляд. Он все еще ничего не понимал, но был определенно возмущен этим напоминанием.       — И вообще я обижен тем фактом, что ты не упомянул обо мне, как о человеке, которому ты доверяешь. Это создало мне некоторые проблемы, — Аль-Хайтам закончил фразу хитрой улыбкой, присущей скорее некоторым кицуне, чем ему, чем вогнал собеседника в еще большую краску.       — Не преувеличивай, ты не способен на подобное, — пробурчал архитектор и тут же получил такой легкий, нежный поцелуй в щеку.       — Кажется, на такое я тоже по-твоему не способен?       Казалось, что у Кавеха сейчас пар пойдет из ушей. Он сдался и положил голову на чужое плечо.       — Прости меня, надо было внимательнее за тобой приглядывать. Кажется, некоторым взрослым людям все-таки нужна няня.       Блондин легко ударил кулаком по груди соседа.       — Хайтам…       Аль-Хайтам наклонил голову так, чтобы его губы оказались аккурат около чужого уха и заговорил тихо-тихо, от чего у Кавеха мурашки пробежались по всему телу:       — Я скажу это снова. Я никогда не испытывал ненависти к тебе. И мне не было бы лучше, если бы тебя не стало. Мне было бы невыносимо.       Кавех отлип от плеча и уставился на Аль-Хайтама, бровки домиком, а в уголках глаз опять начали поблескивать слезы, каким же он стал чувствительным.       — Ты… ты… ты просто….       Но вместо того, чтобы подбирать слова, он обхватил своими длинными изящными пальцами лицо Хайтама и накрыл его губы своими. Они целовались долго и мокро, как будто через этот поцелуй они хотели сказать всё, о чем молчали, пока длилась эта их странная игра, как будто хотели за раз восполнить все то, что они упустили, как будто они не виделись годами. Их языки сплетались в страстном танце, жадными губами они впивались друг в друга снова и снова, останавливаясь лишь на толику секунды набрать побольше кислорода и продолжить свое занятие. Пошлые звуки заполнили тесную прихожую, но им было все равно. И лишь когда дыхание совсем сбилось, а губы заболели, они остановились.       — А теперь мы можем уже пройти в дом? — с легкой насмешкой уточнил Аль-Хайтам.       Кавех выпустил лицо возлюбленного, а Аль-Хайтам отпустил его из своих объятий.       Архитектор почти сразу побежал принимать ванну, наслаждаясь тем, что никто его не потревожит, и что он может провести там хоть весь день.       После банных процедур он уж было направлялся в свою комнату, но его наглым образом остановил сосед, вставший между ним и заветной дверью.       — Чего тебе? Я просто хочу доспать недостающие часы, потому что кто-то решил прийти ни свет ни заря!       — Думаешь, я спокойно разрешу тебе на несколько часов закрыться в одиночестве после твоей выходки? — серьезным тоном спросил Аль-Хайтам.       Он не дал Кавеху сказать и слова: взял его за руку и повел в свою комнату. Надо сказать, сопротивления он не встретил.       Когда они оба оказались у секретаря в кровати — после бессонной ночи Аль-Хайтам тоже не против был поспать, — Кавех таки решил поинтересоваться:       — Господин секретарь, а разве завтра вам не на работу? Как же вы сможете меня оставить одного?       — Об этом не беспокойся, ближайший месяц я от тебя не отстану. Я возьму отпуск, раз уж я больше не временно исполняющий обязанности мудреца.       Аль-Хайтам прижался к спине архитектора и приобнял его. Носом он уткнулся прямо в золотые волосы, его легкие наполнил приятный запах цветочного шампуня. Дыхание, пробирающееся через волосы, слегка щекотало шею Кавеха.       — Обнимать меня тоже надо для моей же безопасности, уважаемая няня? — язвительно спросил парень, кладя свою ладонь на обнимающую его руку.       — Естественно.       Это был далеко не самый простой месяц для них обоих. Кавеху часто становилось хуже, он, бывало, по несколько дней почти не вставал с кровати. Бывали дни, когда он много плакал, и эти дни Аль-Хайтам переносил тяжелее всего.       Но Кавех теперь не чувствовал себя таким одиноким, и уже только этот факт заставлял смотреть в будущее с оптимизмом.       Ах, да. Думается мне, у них ничья.