Под дулом пистолета

Смазливый чернявый мужчина в лимузине отмотал видео назад — уже, наверное, раз в десятый. Замер на мгновение, затем нажал на «play» — и снова откинулся на мягкое кожаное сидение. Запись с камеры на миг зависла, изображение мигнуло, дернулось из стороны в сторону — а затем пошло. Террорист в маске снова медленно приставил свой пистолет ко лбу Леонарда Рябиновского. Массивное черное блестящее дуло уперлось в кожу, и Лео немедленно вздернул подбородок — словно всем своим видом хотел показать: «Я не боюсь, ты меня не запугаешь! Давай, выстрели, если решишься!» Его глаза были затянуты черной лентой, но мужчина, смотревший видео, был уверен: если бы не повязка, взгляд Лео горел бы холодной яростью и презрением. Террорист угрожающе нависал над Лео, дуло пистолета вдавливалось в кожу между крупными смолистыми кудрями. Мужчина в лимузине прикрыл глаза, правая рука скользнула на брюки, ниже ремня, туда, где уже становилось невыносимо тесно. Будь он на месте террориста, он бы не стал стрелять. О нет, он нашел бы куда более затейливое и нетривиальное применение для гладкого темного ствола. Пожалуй, для начала стоило поставить Лео на колени. Чтобы он смотрел снизу вверх — хотя он не мог смотреть через повязку, а, к черту частности. Чтобы его алые губы, такие непривычно яркие для парня, оказались примерно на одном уровне с пряжкой ремня. Только от этой мысли в паху сразу стало жарче, и мужчина с нажимом провел по ткани брюк. О да, это был бы просто отличный вид: дерзкий юноша, стоящий на коленях, пока еще гордый и полный надменного презрения к своим пленителям. Роскошное начало. Мужчина облизал пересохшие губы и снова с нажимом погладил пах. Дальше он бы схватил Лео за подбородок — грубо, заставляя задрать голову как можно выше. Провел бы большим пальцем по этим непростительно алым губам — даже жаль, что его руки всегда были ухожены, от мысли, что, будь они более мозолистыми, шершавая кожа царапала бы нежный рот Лео, дыхание сбилось и стало тяжелым. Лео так и напрашивался на грубость — всем своим тонким, хрупким, изящным, но в то же время бесконечно гордым видом. Впрочем, насиловать рот пальцами было куда менее интересно, чем стволом. Рука коснулась ремня. Тихо звякнула, расстегиваясь, пряжка. Наверняка в первый миг Лео бы не понял, что происходит, а затем попытался сопротивляться. Отшатнулся бы, и его пришлось бы ловить за волосы, не давая уйти. Мужчина судорожно сжал ткань брюк, представляя, как запускает пальцы в тугие смоляные кудри. Он намотал бы их и потянул назад, заставляя Лео выгнуться дугой, а затем наклонился и сказал бы что-нибудь вроде «Если хочешь увидеть всех заложников живыми, делай так, как я скажу» — или любую другую пафосно-злодейскую чушь, плевать, Лео бы все равно послушался. Наверняка бросил бы что-то презрительное звенящим от напряжения голосом — от одной мысли, как Лео, гордый, бессильный и гневный, стоящий перед ним на коленях, почти выплевывает слова, сердце заходилось в бешеном ритме. А затем, помедлив минуту, покорно приоткрыл бы губы. От картины того, как темный гладкий ствол скользит внутрь алого рта, по влажному языку, все глубже и глубже, перехватило дыхание. Мужчина спешно расстегнул ширинку, освобождая напряженный член, обхватил его пальцами. Он начал бы медленно: внутрь и наружу, раз за разом, с каждым движением немного сильнее и напористее. Наверное, он отпустил бы волосы и снова вцепился Лео в подбородок — сильно, властно, заставляя того открыть рот шире, не позволяя ни на миллиметр избежать проникающих движений. Возможно, наклонился бы снова и жарко прошептал в самое ухо «Соси его так, словно держишь во рту самое желанное в этом мире. Покажи, как хочешь его, как жаждешь, чтобы он наполнил тебя. Если я не поверю — первый из заложников расстанется со своей жизнью». И Лео сосал бы — послушно, глубоко, давясь толстым металлическим стволом. Его алые губы распухли бы от грубых движений, а когда пистолет наконец вытащили, он остался бы стоять с приоткрытым ртом, судорожно пытаясь отдышаться, захлебываясь воздухом. От видения того, как тонкая вязкая ниточка слюны тянется от еще больше покрасневших губ до самого подбородка и ниже, мужчина в лимузине сдавленно застонал и непроизвольно толкнулся членом в собственную ладонь. Естественно, только на рте он бы не остановился. Естественно, после всего он поставил бы Лео на четвереньки и содрал бы с него штаны вместе с бельем, оголяя крепкую упругую задницу. Надавил бы на поясницу, заставляя прогнуться, ткнулся бы все еще влажным от слюны стволом между ягодицами. Наверное, сюда бы лучше всего подошла фраза вроде «Расслабься, иначе сам же сделаешь себе хуже» или что-то вроде этого. Хотя, конечно, Лео расслабиться бы не смог. Мужчина в лимузине снова застонал — хрипло, сдавленно. Левой рукой он вцепился в кожаный подлокотник сидения, правой продолжал яростно двигать вниз и вверх. Когда пистолет вошел внутрь, Лео бы впервые по-настоящему вскрикнул. Попытался отодвинуться, но сильная рука, все еще сжимающая стройную талию, не пустила бы. Темный толстый ствол вошел бы внутрь — сначала немного, затем с каждым толчком все глубже и глубже, и Лео заскулил бы, царапая ногтями пол и раздвигая бедра шире, пытаясь хоть как-то уменьшить свои мучения. Каким же сладким был бы миг, когда с Лео слетела бы его былая спесь — в конце концов, все люди равны перед болью. Тогда бы, наверное, наконец можно было стянуть черную повязку, скрывавшую огромные глаза — просто чтобы полюбоваться, как с пушистых ресниц вниз по щекам стекали бы непроизвольные слезы. Кожаное сидение тихо поскрипывало в такт рваным движениям. В фантазиях мужчины Лео раздвигал ноги все шире и подавался навстречу грубому холодному металлу, насаживаясь раз за разом. Его собственный член стоял бы колом, с распухших алых губ срывались сдавленные, похожие на всхлипы стоны. Он кончил бы — ярко, бурно, скуля и выгибаясь, красный от унижения и осознания того, что где-то в глубине души именно этого и жаждал, что хотел быть вытраханным на камеру даже не членом — стволом пистолета. А затем повалился бы наземь, дрожащий и обессиленный, загнанно хватая влажным ртом воздух, и в уголках огромных миндалевидных глаз стояли бы слезы стыда… Мужчина в лимузине хрипло застонал и выгнулся. Член в последний раз толкнулся в руку, а затем тело сотрясла сладкая судорога. Волна блаженства накрыла его с головой, топя весь окружающий мир в тишине. На экране телевизора замер Леонард Рябиновский, гордо вздернув подбородок под дулом пистолета.