Не смей отворачиваться

Хогвартс-Экспресс набирал ход. За окнами всё быстрее мелькали лица провожающих. Мамы первокурсников утирали слёзы радости за своих так быстро повзрослевших крох. Какой-то малыш, сидящий на плечах у отца, размахивал над головой флажком и кричал «ждем вас дома!». В самом поезде тоже было шумно. Старшекурсники толпились в коридоре, пытаясь занять места раньше других. То тут, то там раздавались окрики старост, щедро растрачивающих накопившуюся за лето жажду власти. Никто не обращал на них внимания, отовсюду доносилась ругань, тут же сменявшаяся заливистым смехом. Взъерошенный веснушчатый мальчик, которому удалось протолкаться в самую голову поезда, решительно распахнул дверцу одного из купе. Он держал за руку девочку, как две капли воды похожую на него. — Здесь свободно? — завопил он, пытаясь перекричать галдёж, доносящийся из-за его спины. — Я Себастьян, а это Энни… Он боком протиснулся в купе и плюхнулся на диван. — А тебя как зовут? — обратился он к единственному пассажиру. Мальчик, с виду их ровесник, обернулся на голос. — Оминис, — тихо проговорил он. — Оминис Мракс. Себастьян почувствовал, как по спине пробежали мурашки. Похожие на две бледных Луны, глаза Оминиса были обращены в сторону. Он был слепым. Энни вздрогнула, но тут же взяла себя в руки. — Я — Анна, — мягко произнесла она, подсаживаясь к мальчику. — А какие заклинания ты уже знаешь? Я прочитала обо всем, что мы будем учить в этом году… Себастьян невольно улыбнулся, глядя на то, как щебечет сестра. Похоже, отзывчивая и добродушная Энни решила взять незрячего под своё крылышко. Только вот нуждался ли он в чьей-то опеке? Мраксы… Себастьян был наслышан об этой семейке, и, судя по слухам, слабак бы там просто не выжил. Энни не унималась: — Представляешь, я читала, что существуют, — она понизила голос, — запретные заклинания! Дядя Соломон та-а-ак рассердился, когда я начала о них расспрашивать! Это значит, что они точно очень интересные и… — Ничего интересного, — медленно произнес Оминис. Энн с шумом втянула воздух. — Так значит, ты о них знаешь! — прошептала она, восхищенно глядя на мальчика. — Откуда мне знать… — выдавил тот, поморщившись словно от боли, и снова отвернулся к окну. Энн растерянно взглянула на брата, тот нахмурил брови и вытянул губы, изображая их сердитого попутчика. Эта рожица, их маленькое озорство, о котором новый знакомый не был способен узнать, восстановила бодрый настрой двойняшек. Наступила тишина, но мерный стук поезда уже не мог отвлечь Оминиса, погружённого в свой скорбный сумрачный мир. Зловещие призраки вплывали из тьмы сознания вопреки его воле, словно под действием заклятия легилименции. Призраки, от которых он так надеялся убежать, получив заветный билет на Хогвартс-Экспресс. *** Оминис нёсся по широкой проселочной дороге, не разбирая пути, не в силах остановиться, подстегиваемый горечью и страхом. Наугад свернув с дороги, он с ужасом ощутил, что шагнул в пустоту, и кубарем скатился по земляной насыпи. В груди скребло от долгого бега, он прижался к прохладному сырому склону спиной. В ушах гудело, и собственное прерывистое дыхание доносилось словно издалека. Наконец он медленно поднялся и вытряхнул из-за шиворота набившиеся при падении острые камушки. Потирая ушибленную поясницу, он сделал пару шагов. — Минни, малыш, ты как здесь оказался? — раздалось над самым его ухом. Сердце Оминиса замерло — это был голос его старшего брата Олдуса. — Мы так веселились, — продолжил тот, — глядь, а тебя и след простыл. Насилу нашел! Сам-то понял, где очутился? Это ж окраина деревни! А если бы Чарли за тобой погнался, и ты бы грохнулся в реку?.. Он замолчал, заметив, что Оминис дрожит. Чарли, огромный мельничий пес, внушал ребенку не меньше страха, чем брат. — Эх… ну, потопали, — пробормотал Олдус, и с грубоватой заботой хлопнул Оминиса по спине, прикинув, что с псом он чутка перегнул. — Мамка печь уже растопила, вон, дымок виднеется… А, ну да… звиняй, малыш, ты ж это… Давай руку, так поживее будет. Оминис брел за Олдусом, крепко сжимающим его детскую ладошку, и думал о том, что же его старшие братья называют «весельем». Братья вечно сбегали из дому и целыми днями пропадали неизвестно где, а под вечер возвращались и говорили о чем-то, понятном им одним. Оминис хотел быть частью их веселой жизни, полной приключений, таких привлекательных своей неизвестностью. Они были гораздо старше его, и не считали младшего достойной компанией. Уделом Оминиса стало развлекать маленькую Морию, и помогать матери. Покладистый и тихий, он обожал сестренку и во всем слушался мать, спокойную оттого, что он всегда был у нее на глазах. Как любая женщина, она лелеяла свое больное дитя больше других. Так или иначе, Оминис был вполне доволен своей размеренной жизнью, пока братья не решили впервые взять его с собой. — Хочешь к нам, слепыш? — сказал Альфус, уворачиваясь от летящей ему навстречу Мории. — Растрясешься, может, способность какая в тебе прорежется. Ну, кроме как с бабьем тут сидеть. Долговязый, с писклявым голоском и неприятной манерой принижать окружающих, Альфус своим жестким нравом был похож на отца, и приглашение из его уст звучало трижды почетно. Для Оминиса это был шанс стать «своим» в глазах братьев, а может быть, однажды и в отцовских. Мог ли он представить, какую цену требуется за это заплатить? До Кривого холма добрались быстро, а за ним в густой листве утопала деревенька маглов. Дома с узкими двориками жались друг ко другу, теснясь в уютной впадине, из деревни доносились веселые трели самодельных дудочек и детский смех. Однако всё это не трогало честолюбивые сердца Мраксов, и они с крайним презрением называли магловское поселение «помойной ямой». Оминис шел в хвосте, осторожно выбирая дорогу, и не сразу понял, что заставило братьев оживиться. Вскоре до него донеслись звонкие голоса — к ним приближались двое девочек. Судя по всему, они огибали холм, собирая травы, и не могли видеть парней. Пользуясь моментом, те о чем-то совещались между собой. Оминис в растерянности топтался на месте. Он привык слышать из разговоров старших, что маглы — это грязные животные, но прозрачные, словно шум ручейка, девичьи голоса говорили ему о другом. Тем временем девочки заметили парней и остановились, намереваясь обойти их стороной. — Эй, чего такое? Идите сюда, девчонки, мы не кусаемся! — с притворным дружелюбием завопил Альфус, но в ответ девочки подхватили свои корзинки и бросились к деревне. — Ты их спугнул, дурья твоя башка! — с азартом крикнул Олдус, ничуть не расстроенный такой неудачей. — Да чтоб вам! — заревел Альфус и выхватил свою палочку. Одна из девочек уже скрылась за склоном, но он не мог так просто упустить свою добычу. Он устремил палочку вслед второй беглянке и сощурившись в предвкушении победы произнес, растягивая звуки: «империо». Спину девочки окутала едва заметная зеленоватая дымка, спустя мгновение она оставила свою корзинку и медленно направилась навстречу парням. — Поймал! — победоносно воскликнул Альфус, и обратился к своей жертве. — Мерзкое отродье, ты отплатишь за двоих. Девочка молчала. На ее лице застыла улыбка, остекленевший взгляд придавал ей сходство с куклой. Ее отстранённость взбесила Альфуса, он направил палочку в центр ее груди, где на веревочке висел самодельный деревянный кулон, и прошипел: «круцио!». В воздухе блеснула алая молния, и девочка упала на землю с жутким криком. Братья впились в беззащитную фигурку безумными глазами. Этот крик пронзил чувствительный слух Оминиса, он попятился и кинулся бежать. Обрывки мыслей, одна хуже другой, устроили страшную пляску в его голове. Он не знал, куда бежит, но не мог оставаться там, среди этих кошмарных созданий, наслаждающихся болью себе подобных. *** Единственной, с кем Оминис смог разделить свою боль, оказалась тетя Ноктуа. К матери идти было бестолку, ведь она также, как и другие, считала маглов гадкими и неполноценными. Даже бесконечная любовь к своим детям не позволяла ей подарить хоть капельку сочувствия детям маглов, так сильны были предрассудки. Грозная в своей прямолинейности, тетя Ноктуа не верила никаким общепринятым россказням о маглах, считая их такими же людьми, что и маги, и снискала этим дурную славу среди чистокровных семей. Теперь Оминис корил себя за то, что когда-то сторонился её. После того жуткого дня он, растерянный и подавленный, поскребся в дверь ее скромной хижины. Он долго молчал, укутавшись в ее шаль и крепко стиснув губы, чтобы не разреветься. Тетя не торопила, подливала ароматный травяной чай и легким движением отправляла очередную наполненную до краёв чашку плыть к нему по воздуху. Захлебываясь от возмущения, он рассказал ей всё, и нашёл полное понимание. С тех пор он сблизился с ней настолько, насколько отдалился от своей семьи. Только к подрастающей Мории, такой ласковой и ещё не испорченной всеобщим высокомерием, он хранил всё те же тёплые чувства, что и раньше. По вечерам Ноктуа рассказывала племяннику истории о благородных волшебниках и волшебницах. Он слушал с интересом, прыгал по двору верхом на метле и распевал забавные песенки о подвигах Мерлина. Оминис подрастал, но волшебство в нем не спешило проявить себя, спрятавшись поглубже в детском сердце, которому был нанесен слишком болезненный укол. Временами он с облегчением думал, что волей судьбы оказался лишён этой страшной силы, способной причинять вред другим. В один из невыносимо душных июньских дней все семейство Мраксов обедало за длинным столом, накрытым грубой льняной скатертью. Изнывающая от жары Мория кочевала от одного члена семьи к другому и просила наколдовать ей ледяную гору, искусно мешая матери, разливавшей по мискам суп. Наконец Олдус поймал ее за рукав платьица и прошелестел: «успокойся». Мория, страшно не любившая, когда ее ругали на парселтанге, передернулась и кинулась к своему единственному защитнику, Оминису, который мирно крошил хлебную горбушку в дымящийся суп. С возмущённым писком сестра полезла к нему на колени, и не глядя угодила пятерней прямо в миску. Каково же было ее удивление, когда ладонь погрузилась в пушистый хрустящий снег, в одно мгновение сменивший кипящую похлебку. Мория разразилась смехом и обняла Оминиса за шею. — Ты спас меня целых два раза! — прощебетала она и с блаженством умыла снегом раскрасневшееся от зноя личико. Оминис оценил эти слова по достоинству: его магия вовсе не была обязана ранить, она могла помогать! С того дня он стал грезить Хогвартсом, об учебе в котором так много рассказывала ему Ноктуа. Однажды она вернулась из лавки с таинственным видом и усадила племянника перед собой. — Вот что, Оминис… — начала она, разворачивая свёрток. Она собиралась сказать что-то ещё, но момент показался ей настолько торжественным, что напыщенные слова были излишни. — Она твоя! Ноктуа отбросила бумагу и вручила Оминису продолговатую коробочку. В ней лежала тонкая волшебная палочка с красивой резной рукоятью. Тетя начала потихоньку учить Оминиса азам магии. Но каждый раз при виде племянника, что шарит по столу в поисках ложки или медленно идёт по двору, выставив перед собой руку, ее сердце сжималось. По вечерам она сидела над фолиантами допоздна, и наконец ее усилия были вознаграждены — ей удалось отыскать нужное заклинание. Оминис освоил его слёту и в шутку стал называть палочку своей тростью. Теперь он не выпускал ее из рук ни на минуту, ведь с ее помощью он мог видеть! Конечно, не так, как другие люди, но для него это стало величайшим открытием. На фоне кромешной пустоты на доли секунды вспыхивали алые очертания помещений, предметов, человеческих фигур. Он часами любовался простыми вещами, направляя палочку то на поросшую мхом стену дома, то на крышу, под которой нашла укрытие семья ласточек. Теперь он мог уходить далеко от дома без страха заблудиться. Часто он поднимался на Кривой холм и подолгу сидел в тени большого изогнутого дуба. Воспоминания о том далеком дне, когда он оказался здесь в компании братьев, наполняли душу горечью. С тех пор братья не раз звали его с собой и удивлялись не в силах понять, почему он так упорно избегает радостей жизни. В одну из таких уединенных прогулок Оминис услышал неподалеку голоса и пошел на звук. Выйдя на дорогу, он выставил перед собой палочку. Посреди мрака вспыхнуло четыре силуэта. Он узнал фигуры Альфуса и отца. В отдалении стояли еще двое, одна из фигур была совсем крошечной. Появление Оминиса не осталось незамеченным и отец подозвал его к себе. — Я всё твержу, что они должны быть хоть чем-то полезны! — обратился он к сыну, и кивнул на большую корзину в руках у Альфуса. — Бесовка несла яйца на рынок, чем не удача? Женщина стояла посреди дороги, держа за руку мальчика. Когда Оминис по привычке направил на них свою «трость», женщина отпрянула от красной вспышки, и он смущенно опустил палочку. — Малой, ты ж у нас школяром хотел заделаться? Вот тебе учебные образцы, набивай руку, пока не удрали! Отец направил палочку на ребенка, прижимающего к груди большую соломенную куклу. Кукла вспыхнула и мальчик с криком отбросил ее от себя. Он вцепился ручонками в подол материной юбки и заревел. — Проклятые колдуны, чтоб вам пусто было! — запричитала женщина и нагнулась, чтобы подхватить малыша на руки. Отец схватил его первым и толкнул к Оминису, Альфус же приставил палочку к горлу матери. — Ну, чего млеешь как девка? Придумай развлекуху, а мы поглядим, — хохотнул отец и подбоченился, приготовившись к веселью. Женщина звала на помощь, малыш истошно рыдал. Звуки слились в ужасающую какофонию, Оминис ощутил, как проваливается в свой старый кошмар, и зажал уши. Отец резко ударил его по пальцам. — Ишь, чего удумал, мямля! Раз ни на что не годишься, тогда смотри! Этому-то ты научился. Видел я, как ты тыкаешь своей палочкой по всей округе… так давай ее сюда! Он схватил сына за запястье и направил его руку на мальчика. Искаженные плачем детские черты вспыхивали и расплывались в сознании Оминиса, он дёрнулся в попытке освободиться. — Не смей отворачиваться! — заорал отец, выкручивая ему руку. Оминис зажмурился, но перед глазами продолжали пульсировать алые росчерки человеческого горя. Он разжал пальцы и палочка упала на землю. Отец наступил на неё ботинком, с хрустом сломав пополам. — Такому нытику, как ты, палочка ни к чему! — бросил он. Больше Оминис ничего не слышал. Он не знал, сколько просидел посредине дороги, а когда опомнился, рядом никого не было. Он нашарил обломки своей палочки, поднялся и побрел домой, осторожно выбирая путь. *** Гудок поезда вырвал Оминиса из размышлений. Похоже, они приближались к станции. Из приоткрытого окна в купе врывался сырой вечерний ветер, приятно обдувающий лицо. Он вздохнул, отбрасывая обрывки воспоминаний, и решительно повернулся к своим новым знакомым. — Кстати, об интересных заклинаниях, — произнес он в чёрную пустоту перед собой. — Анна, представь только, благодаря своей палочке я могу видеть… Он помедлил и добавил с интригующей улыбкой: — Хочешь взглянуть?