ПРОКЛЯТЫЙ ДАР

Монотонный гул голосов из общего зала едва доносился до огромной кухни, создавая привычный фон. Звон посуды, шкворчание готовящейся еды и веселое щебетание служанок разбавляли его. - Пора, Санталь, тебя уже все заждались, бросай эту грязную работу, - раздался низкий добродушный голос, и на плечо юноши-посудомойки опустилась тяжелая ладонь хозяина таверны. Мальчишка наспех вытер руки, оставляя в огромной бадье гору недомытой посуды, и поспешил в общий зал. Его появление было встречено приветственными криками, пронзительным свистом и беззлобными шутками. Санталь взобрался на невысокий помост, служивший здесь сценой, и окинул взглядом зал. Но внимание его, в отличие от других, не заострялось ни на общей убогой обстановке питейного заведения, ни на раскрасневшихся от выпитого вина лицах посетителей. Взгляд юноши был устремлен намного глубже – он смотрел в души людей. Ожидание, предвкушение, хмельное веселье и беззаботность… Санталь прикрыл глаза и глубоко вдохнул эти эмоции, что окружили его, окутали. Он достал из кармана небольшую деревянную свирель – совсем старую и побелевшую от времени – и по залу разнеслись тихие мелодичные звуки. Посетители замерли, боясь неосторожным движением или вздохом разрушить то волшебство, что вершилось сейчас в маленькой придорожной таверне. Поначалу тихая, мелодия становилась все сильнее, набирала обороты, ввинчиваясь спиралью в самое сердце, вынуждая его забиться пойманной птицей, заставляя внимать, чувствовать, понимать. Невысокий светловолосый юноша на сцене творил волшебство, добираясь своей музыкой до самых потаенных участков души, вытаскивая наружу все то светлое, что таится в сердце каждого, не давая возможности закрыться. И люди чувствовали, как внутри будто разжимает свои сжатые лепестки доселе закрытый бутон, распускается, выплескивая наружу разноцветную пыль пыльцы, делая мир вокруг и внутри намного ярче, насыщеннее, живее… «Ух-ух», - раздалось совсем рядом. Скрюченное худое тело вздрогнуло и разогнулось на подстилке из сухих листьев. Выцветшие голубые глаза близоруко прищурились, всматриваясь в предрассветные сумерки. Старик убрал с лица спутанные седые волосы и тяжело вздохнул. Опять этот сон… Всего лишь сон… Сколько времени прошло с той поры, когда он в последний раз играл для кого-то? Санталь с трудом сел, обхватил себя руками за плечи в безуспешной попытке согреться. Память услужливо подсказала, что всего лишь несколько лет. Старик поднялся, покачал головой, чувствуя, как становится еще слабее, как с трудом получается переставлять ноги. Колдовская свирель Санталя давно умолкла, а сам он покинул мир людей, которые обвиняли его в болезнях, войнах, голоде. Он не мог жить без чужих эмоций. Дар богов и их проклятие, самое страшное из тех, что могли бы быть… Менестрель играл эмоции людей, заставлял их усиливаться, расцветать многократно. Но люди испытывали не только радость и веселье… А Санталь ничего не мог поделать с собой. И он играл. Отчаяние, безнадежность, страх, уныние, ненависть… В лесу зашелестела листва, Санталь медленно повернулся в ту сторону. Из кустов выбрел конь с волочащимся поводом. А за ним на поляну вышагнул мужчина в кольчуге. Статный, широкоплечий. - Добрый день, дедушка, – поздоровался воин. – Не подскажешь дорогу до города, я с пути сбился. «Дедушка», - горько усмехнулся про себя Санталь, стараясь пристально не рассматривать неожиданного гостя. Как можно было настолько заблудиться, чтобы забрести в эту непролазную глушь? - Отчего ж не подсказать – подскажу, - глухо проскрипел старческий голос. Санталь отвернулся от мужчины и ткнул пальцем в переплетение ветвей. - Тебе туда, мил человек. Воин тем временем подошел ближе и присел на корточки рядом со стариком. - А ты что здесь делаешь, отец, совсем один? Может, тебе помощь нужна? – обеспокоенно произнес он. «Надо же, теперь уже отцом называет», - отметил Санталь и внезапно задохнулся от нахлынувших на него чужих эмоций: некоторая усталость, тревога, беспокойство… сочувствие? Нет-нет-нет! Он не хотел это ощущать, он уже давно отвык от всего этого, смирился, отрекся от своего дара и совершенно не желал возвращаться вновь. - Ничего мне не надо, уходи. Воин поднял его на ноги, поддержал. - Отец, может, тебя в город отвести? Санталь зажмурился, замотал головой, чувствуя, как руки сами тянутся к спрятанной в лохмотьях свирели. Человек, рядом. И никакой злобы в нем нет, ничего ведь не будет, если сыграть один раз? Только один. Свирель запела, словно сама по себе, сперва неуверенно и робко, затем ее чистый голос разлился по лесу, заставил птиц умолкнуть, деревья - перестать шуметь ветвями. Воин тоже слушал, завороженно, внимательно. - Да ты помолодел как, отец... Санталь неверяще принялся ощупывать себя, трогать лицо, смотреть на руки. - А сколько... сколько мне лет? - Да весен сорок... - Значит, все-таки помогло, - пробормотал Санталь. Воин непонимающе посмотрел: - Что помогло-то? Санталь опять покачал головой: - Уходи. Дорога вон там. Мужчина не стал больше настаивать, подхватил повод и направился в указанном направлении, ведя за собой коня. Сожаление, усилившееся беспокойство, непонимание и словно ожидание какого-то чуда, надежда на него – вот это последнее, уже угасающее из-за увеличивающегося расстояния, заставило свирель вновь жалобно запеть, заплакать от одиночества, вплетая переливы мелодии в шелест листьев и шум ветра. Решимость, упрямство – и мелодия зазвенела, набираясь сил; неверие, удивление, восторг – и звуки, смеясь, рассыпались мелкими брызгами, орошая лес радостью. Застыв в нескольких метрах от менестреля, воин пораженно смотрел на молодого стройного юношу, игравшего волшебство на цветущей поляне. - Я... Я знаю тебя. Ты - Санталь, менестрель. Санталь опустил свирель, повернулся к нему: - Так ты знаешь меня? Воин закивал: - Да, точно. Я помню, как ты играл тогда, на площади в городе. И слышал, как тебя называли по имени. Я тогда так и не успел найти тебя, а потом ты пропал. Санталь неверяще улыбался, смотрел во все глаза на вернувшего ему жизнь воина. Внутри что-то едва уловимо звенело, рождая странное ощущение, что теперь менестрель никогда не постареет. Ну, не раньше назначенного всем людям срока так точно. Потому что менестрель слышал о том, что такие колокольчики звенят, когда находишь свою половинку. Но раньше не верил в это. Ну откуда возьмется половинка у бродячего безродного мальчишки? - А как тебя зовут? – ничего более умного спросить не придумалось. - Клайн. Что дальше делать, Санталь не знал. О чем теперь нужно разговаривать? Клайн сам разрешил его сомнения: потянулся обнять, привлекая промерзшее тело в свои объятия, показавшиеся горячими, обжигающими, как угли. Или это было от того, что воин так крепко обнимал? - А ты… Тоже чувствуешь это? – Санталь еще сильнее прижался к нему. - Что именно? - Колокольчики. Клайн подумал и неуверенно пробормотал: - Да. Где-то там, внутри, правильно? А что это значит? Что мы никогда не расстанемся? - Никогда-никогда. Санталь закрыл глаза, умиротворенно вслушиваясь в ровный стук сердца и ощущая теплые волны родных эмоций.