Мое сердце не будет биться.

Тот день был такой же солнечный и теплый, как тот когда мы взобрались на Титаник с Джеком в самую последнюю секунду. Ладони потели, а язык переплетался от игривого чувства под солнечным сплетением. Волнительно. В тот момент я не верил в реальность происходящего, в свою удачу, в удачу Джека и наши билеты на сомнительную поездку на "Титанике", в этот момент все повторилось. Дышать было также тяжело как от бега, но смотря в изумрудные глаза, поблескивающие в золотых лучах, я понял - в этот раз было приятнее. Нос корабля сужался на конце, купаясь в горячих объятиях солнца, в меру холодный бриз дул в лицо, отбрасывая черные пряди назад. Щеки начинали болеть от застоявшейся улыбки до ушей. Я расслабился, провел языком по ряду зубов, довольствуясь своими плодами победы в несчастные карты. Завидев хвосты выпрыгивающих из воды дельфинов, хотелось искренне выразиться излюбленной семейной фразой - "Mamma mia!". Воспоминание о семьи невольно навело лёгкую дрожь по коже. Джек, переполненный энергией, рванул в глубь корабля. Взгляд инстинктивно отвелся в его сторону, но как говорится -Только пятки и сверкают. Отрываться от друга не хотелось, но в любом случае, если бы он хотел позвать его с собой - наверняка позвал бы? Палуба, на которой пару секунд назад сломя голову бежал его приятель, внезапно опустела, оставив за собой свежеватый запах моря. Люди расступились в разные стороны. Теперь их стало настолько мало, что можно было сосчитать на пальцах. То и понятно, бо́льшая часть работников занята своими делами, а размалеванные богачи покуривают дорогой кальян и выпивают бутылки многолетнего вина в разукрашенной столовой. Я уже хотел снова окинуть своим взором шумные серии волн внизу, как взгляд зацепился за тощую фигуру вдалеке... Белокурая норвежка с яркими как небо глазами и пышным платьем чуть ли не вприпрыжку прогуливалась, сворачивая себе шею пытаясь разглядеть бесконечные воды. По телу прошлась волна мурашек. Пальцы вспотели, а дыхание перекрыло, стоило блондинке заметить итальянца и радостно махнуть ему. Рука тут же потянулась вверх с молниеносной скоростью, посылая ответное приветствие. Неверно сглотнул слюну, он уже не пытался сдержать улыбки во все тридцать два как он шепотом процедил: -Хельга... Она, переминаясь с ноги на ногу, прикрыла рукой лоб, закрываясь от солнца. Непозволительная близость между ними вызвала резкое желание отступить назад. Фабрицио сдержался. Край ее платья поддернулся ветром, приятно задевая штанины на подтяжках. Ее бледные руки потянулись к тонкой ткани, прижимая ее к себе. Коротких кивков было достаточно чтобы снова завести бесконечно долгий разговор. В ее речи промелькнуло пару норвежских слов, которые своей мелодичностью больше походили на строчки из современных песен. Итальянец не слушал раньше таких: ему либо ее было дела, либо было слишком много работы для подобных занятий. Но все же это не мешало ему вслушиваться в бессмысленную, даже не понятную ему речь Хельги. Они общались жестами. Фабрицио шептал губами, выводя настолько выразительно, насколько он мог каждый слог, глупо надеясь что та поймет его. Со временем он перестал даже говорить. Та будто начала понимать его, стоило ей лишь взглянуть ему в глаза. Эта связь заставляла сердце щекотно трепетать, а уголки губ невольно тянутся вверх. Его локти согнулись, а-ля джентльмен, позволяя ей просунуть свои тонкие руки и зацепится за его рукав. Ненавязчивую прогулку прервало зудящее чувство в лопатках. Слегка завернувшись, он увидел пристальный взгляд пожилой женщины, без капли неловкости устремляющийся на довольную пару. Незнакомка стала слишком уверенно и быстро идти в их сторону... Вода заполнила лёгкие до отказа. Она жгла стенки организма, выворачивая внутренности наизнанку. Руки отчаянно рвались наружу, к кислороду, туда где крики людей оглушали со все сторон, а музыка скрипачей на фоне разрезала слух ножом на кусочки. Черные, как смоль, волосы прилипли к окровавленном лбу. Рот жадно хватал воздух, а вместе с ним набирал литры ледянной воды. Горло обжигало. Хотелось прокашляться, а лучше вытошнить прямо на потопленную палубу, с которой будто с горки скатываются сотни туш людей. Их вопли как бильярдные шарики перекатывались сверху вниз, в самом конце отдаваясь громким хлопком воды, и затихая уже навсегда. Картинка перед глазами размылась. Веки потяжелели, а кожа вокруг глаз покрылась солёными слезами, смешиваясь с грязной водой. В бушующих волнах действительно было грязно. Льдинки, струи чужой крови, чьи то внутренности, шумно проплывающие мимо него. Фабрицио уже было все равно. Руки настолько замёрзли что перестали чувствовать что - либо. Еле как нащупав твердую поверхность, он сделал рывок, сопровождающийся резкой болью в затылке. Он осторожно потрогал кожу на шеи и посмотрел на свои пальцы. Кровь Взгляд упал на лежащего совсем рядом трупа очередного пассажира. Белый жилет сползал с его влажной одежды, попутно открашиваясь в темно бордовый. Подобравшись ближе, он с трудом перевернул тело на бок. В томном взгляд приоткрытых взгляд он с ужасом узнал Томи. Его рот неестественно выгнулся, а челюсть слегка свисала. Лицо исказило минутное отвращение. Дыра в груди и лужа крови рядом означали только одно - его застрелили. Пару слез одиноко скатились по бледным щекам. Фабри искренне не хотел верить в смерть офицера, но как бы ни было сильно желание засесть тут и долго оплакивать его, жилет все же с него он снял. Просунув макушку через горловину и чуть встряхнув его на себе, он не успел обернуться как пролетевший рядом человек, чуть не унесся с собой итальянца, с жуткими воплями нырнул в темные глубины. Несколько людей последовали его примеру. Брызги шли во все стороны, обмывая поверхность как уверяли "непотопляемого" корабля. Губы слегка дернулись, а слезы пробивались сквозь веки. Было слишком сложно осознавать что пару часов назад ты так беззаботно разгуливал на нижней палубе, празднуя солнечные летние дни, а сейчас наблюдаешь как сотни человеческих жизней прекращаются прямо на твоих глазах. Скрипки не переставали играть. Будто они доносились не отсюда. Они доносились из воды, неба или даже потустороннего мира до которого не смогут дотянутся смертоносные волны и утянуть с собой на дно. Мелодия была сбивчивая и слишком нервная, подстать данному моменту. Бетховен звучал грациозно, мужественно и величественно. Музыканты играли в свой последний раз, а пассажиры слушали в последний раз слушали эту музыку. Этого не было видно, но в их мелодии было слышно отчаяние, незаметное и спрятанное от чужих глаз, но всего то стоило прислушаться чуть сильнее чтобы услышать это. Казалось ещё минута и струны от излюбленного инструмента прольют кровь на чьих то венах... Подошва от сапог неприятно хлюпала водой по палубе, а вода просачивалась сквозь плотную ткань. Фабрицио не чувствовал своих стоп, они отмерзли намертво и оставалось только бросаться коленями в попытке ускорить свой бег. Острая боль приходилась от суставов до самых бедер, тупо отдаваясь в плечи. Внезапно наступившая отдышка заставила согнуться пополам около ещё не снесенного водой забора. В висках стучало настолько сильно, что этот стук заглушал вопли людей и выстрелы разбушевавшихся офицеров. Глубокие вдохи пронзили лёгкие ледяным ветром с примесью крови и льда. Стуки стали потихоньку утихать, но боль в ногах все же давала о себе знать. Рука инстинктивно легла на сердце. Билось как бешенное. Сквозь бесконечный шум итальянец услышал знакомый голос. Он пропал сразу же, как разъеренная толпа протолкнулась вперёд. Среди темных плащей и окровавленных жилетов, в ночном небе промелькнули родные, золотистые пряди. Показалось это или нет, но он мог смело утверждать что даже услышал простуженным голосом: -Фабри! Это подействовало как отрезвляющая оплеуха. Мгновенно и сильно. Разогнувшись, спина привычно заныла, но теперь надежды на спасение было больше. Джек жив, а если жив и он, значит жива и... Хельга. Вероятно ее уже спустили на шлюпке вниз и она уплывает в закат со своей норвежской семьёй. Эта теория подбодрила и навела взгляд словно прицел в сторону опускающиеся людьми, ещё не набитые до отказа шлюпки. Прошло всего пару секунд как все каналы были разорваны, а спасательные лодки приближались к воде, а Фабри по пояс оказался потопленными с остальными в воде. Волосы налезли на лоб, закрывая собой весь обзор. От холода, челюсть стучала до боли в дёснах, а губы невольно подрагивали. Некоторые рабочие рядом растерянно бились из стороны в сторону, не зная куда деться. Холодный ветер противно лизнул обнаженную, влажную кожу, а откуда то сверху на них с громким скрежетом стремительно падала труба, а пара знакомых глаз, заполнившиеся слезами с ещё не потопленной палубы - это было последнее что он запомнил. Смертельно раненный Титаник погибал медленно, мучительно, не делая расставаться с жизнью Джек бывало рассказывал мне о своем хобби когда выпьет чутка больше чем обычно. Трезвым он не заводил разговоры, и тем более не тычил альбомом с голыми женщинами мне в лицо. Я думаю он догадывался о том что я знаю чем он занимается, поэтому у нас и появилось негласное правило молчания на эту тему. В такие моменты кровь машинально приливала к лицу, и не только от через чур крепкого алкоголя в организма. В пямяти снова всплывали черным по белому вырисовыванные линии от бедра до макушки, в некоторых местах прикрытые шелковыми одеялами. Смотря на Хельгу, я не хотел - но все же думал об этих рисунках и незнакомках нарисованными на них. На самом деле я даже не задумывался о том могли бы меня когда то привлекать женщины в таком ключе. Хельга тем более не входила в их список, но хочешь-не хочешь моя фантазия не ограничивалась обычными танцами и песнями на нижней палубе. Я бы хотел увидеть ее тонкие черты лица, блондинистые волосы и хрупкое тело зарисованным точь в точь на бумагу как тех обнаженных девиц в самых извращённых позах в альбоме Джека. Но даже мастер своего дела как он, как бы ни старался, не сможет передать всю красоту Хельги. Ее надо запомнить. Именно поэтому во время нашего с ней танца я смотрел, не отводя глаза ни на секунду, желая запечатлеть каждый миллиметр ее лица у себя в голове, такого грифелем ни нарисуешь, да и я не смог бы. Резкий запах горелого ударил в окаменевший нос. Дым от труб все ещё исходил остатком и плыл по ночному небу, сливаясь с его темнотой. Тупая боль в спине не позволила шелохнуться, а ноги отмерзли настолько, что перестали чувствовать даже морозный ветер, подгоняющий волны. Волосы все ещё послушно лежали на лице, но теперь они больше походили на твердую тряпку, крисстализирующую в лёд. Иней осел на губах и ресницах словно покрывало. С титаническим трудом, шея еле как разогнулась, издав неприятный хруст на затылке. Взор из под пышных ресниц устремился вдоль воды, на которой тропинкой уложились бездыханные тела. Один за одним, они будто поплавок вздымались и снова опускались на небольших волнах. Кто то перевернулся на спину, открывая вид своего застывшего - бледного лица, но большинство лежали перевернутые, оголяя спину на воздухе. Плеча коснулась чья то твёрдая как сталь рука. Неестественно развернувшись, он с болью в горле ахнул, увидев мертвую мать, держащую на руках ребенка. Маленькое тельце больше походило на куклу, никогда не жившую по настоящему на этом свете. Его губы, синие как море, были застланы водой, которая скоро превратится в очередную льдинку, а глаза как черные бусинки, лишившиеся белка смотрели вдаль. Разглядывание ужасающей картины прервал тихий, хриплый свист. Рядом с ним, на огромной балке, лежала Роза. Ее рыжие волосы почти полностью закрыли бледное лицо, а изо рта торчал маленький свисток. Вскоре он выпал у нее изо рта, и был поглощён глубинами океана. Она в последний раз открыла глаза, и посмотрела на осветивший половину ее лица фонарик, прежде чем замертво упасть тряпкой следом за свистком. Сил повернуться в сторону, осветившего его фонаря не хватило. Бурная английская речь сзади него одновременно успокаивала и нервировала. Грубые, мужские голоса приближались с каждой секундой, и спустя какое то время его подхватили пара холодных рук за подмышки и без труда подняли на твердую поверхность шлюпки. В горле почувствовался подступающий комок горькой воды. Итальянец с невыносимой болью в желудке, переполненным чем попало, выблевал все остатки в ноги своим спасителям. Фонари разом ослепили его лицо. Сквозь закрытые веки он почувствовал несколько пар глаз, припаявшие его к поверхности шлюпки. Рот приоткрылся, но вместо вырванных из внутренностей слов, он услышал лишь измученное мычание. В голове крутился растрёпанный образ Хельги, что с отчаянием боролась за свою жизнь и место на шлюпке. Бессмысленная надежда, что та действительно выжила глупо грела душу, пока отголосок с периферии разума кричал о том что все они мертвы. Зрачок, покрытый веками с толстыми слоем инея наверху, медленно свелся к краю. Дорожка из всплывших тел отдалялась с каждой секундой, и совсем скоро обещала превратится лишь в едва заметное пятно вдали. Через черные пряди волос на глазах, он с ужасом до боли в лёгких почувствовал пронзительный взгляд томных глаз. Золотистые волосы плавали на поверхности воды, обрамляя бледное лицо с застывшими открытыми глазами. Белок казалось растворился, падая на дно океана, оставив место непроглядной тьме, заполнившей мертвое, глазное яблоко. Низкий лоб торчал как поплавок из под воды, не торопясь опускаясь вниз пока полностью не пропал из виду. Роза возможно и не смогла сбежать с Джеком в закат, зато прямо сейчас из тела синхронно плыли вниз, подгоняемые тихими волнами. Фабрицио с трудом отвлекся от ужасающей картины. Хельга, Джек, Роза, Томи. Они все похоронили себя и свои неугомонные души вместе с Титаником, уходя вниз в унисон. Это сложно осознать. Настолько сложно, что ребра начинает сдавливать будто гидравлическим прессом, а голова раскалывается на мелкие кусочки. С томным выдохом сквозь лёгкие, он неслышно ни для одной живой души, прошептал: Мое сердце будет биться.