Король без королевства

      В детстве — хотя он не любил вспоминать те годы, проведенные в темноте катакомб под Лейнделлом, Морготт был уверен, что миропорядок незыблем. Что все сущее будет вечным: Золотой Порядок, кольцо Элден, их храбрый и непобедимый отец — отец, который бесстрашно спускался в катакомбы, чтобы провести время со своими уродливыми, искореженными проклятием сыновьями. В глазах Годфри они были воинами, его плотью и кровью, его гордостью, а что до перекрученных наростов — он слишком долго общался с рыцарями Горнила, чтобы обращать внимание на такую мелочь. Когда Годфри и его воинов изгнали из Междуземья, Морготт пробрался к самому выходу из подземелий, и там, стоя в тени за толстыми, проржавелыми прутьями решетки, он следил за тем, как уходит отец: ни разу не обернувшись, не ссутулив плечи и не дрогнув. Почему мать сделала это? Ради чего?       Через несколько месяцев колокола звенели по всему Лейнделлу, приветствуя нового консорта бессмертной королевы, рыжеволосого Радагона, а Морготт и Мог оставались в темноте, среди других Знамений — забытые, уродливые, черные пятна на безупречной родословной.       Но Золотой Порядок пошатнулся в ту ночь, когда был убит Годвин, их старший брат — их прекрасный златоглазый и златовласый брат, первенец бессмертной Марики и бесстрашного Годфри. И в ту ночь Марика впервые за долгие годы спустилась в катакомбы.       — Вы нужны мне, оба, — сказала она, не ожидая возражений — живой сосуд Великой Воли, привыкший к тому, что мир лежит у ее ног.       — Где ты была, когда мы в тебе нуждались? — Мог холодно смотрел на нее. В своих скитаниях по катакомбам он нашел кровавую звезду, которая разогнала тьму перед его глазами — он и Морготту хотел ее показать, но тот ничего не увидел. Зато Морготт все еще видел благодать и ее мягкие, золотые лучи, тянущиеся вверх, к Древу Эрд.       — Вы — принцы, и ваше место — наверху, — Марика, не обратив внимания на его слова, протянула им два тонких золотых обруча, к которым крепилась полупрозрачная ткань. — Наденьте, и мы выйдем к свету втроем.       Морготт не знал, что делает эта вещица, и заметил недоверчивый взгляд Мога — за столько времени во тьме они отвыкли доверять кому-либо… и, особенно, своей матери.       — Ну же, — нетерпеливо бросила Марика. — Скорее!       Морготт надел вуаль первым — и ничего не почувствовал. Но стоило взглянуть на брата, последовавшего его примеру, как из груди вырвался испуганный и потрясенный вскрик: вместо уродливого Знамения перед ним стоял человек. Златоглазый, с темно-золотыми волосами, такой же красивый, как и Годвин… Мог с таким же потрясением смотрел на Морготта.       — Эти вуали сделал мой сын, Микелла. — Марика пошла по извилистому коридору, ничуть не сомневаясь в том, что ее дети последуют за ней. — Никто не увидит ваши истинные лица, и народ Междуземья примет вас.       — Зачем? — Морготт ковылял за матерью, стараясь успеть за ее быстрым шагом. — Зачем им принимать нас, ведь ты — королева.       Эти слова отдавали ненужной и бессмысленной горечью. Марика бросила на него короткий взгляд через плечо.       — Мне нужно будет ненадолго отлучится. И я хочу оставить столицу в надежных руках.       — А что до наших драгоценных сводных брате и сестре? — голос Мога остался таким же глухим и рычащим. — Микелла и Маления Непобедимая? Разве они не смогут удержать столицу?       — Делай то, что я сказала, сын! — отрезала Марика, выводя их на солнечный свет. Морготт зажмурился — Лейнделл сиял золотом, с ветвей Древа Эрд исходила благодать, и это было слишком ярко для его уставших, привыкших ко мраку, глаз.       Марика привела их во дворец, и тогда Морготт понял, почему бессмертная королева вспомнила о своих уродливых сыновьях: Микелла и Маления тоже были прокляты. Мальчик, которому на вид было лет шесть-семь, обреченный на вечное пребывание в теле ребенка, и девушка, чье тело пожирала красная гниль — они бы не смогли сохранить столицу, случись беда. А из Озерной Лиурнии приходили странные слухи — будто бы Ренни, Лунная Принцесса, исчезла, а может, умерла, что ее брат, Рикард, все чаще отлучался к вулкану Гельмир, что Радан, неутомимый генерал, изучал секреты магии в Селлии, городе, который чудом избежал участи Нокрона и Нокстеллы… Морготт редко видел их отчима, рыжеволосого Радагона, и никогда не видел их вдвоем: Марику и Радагона.       Весь мир содрогнулся, когда под покровом ночи разбилось кольцо Элден. Морготт слышал этот крик, пронесшийся сквозь листья Древа Эрд, это чувство, когда в груди словно загорелось огненное кольцо. Мог ворвался в его спальню среди ночи — без вуали, дарующей человеческий облик.       — Брат, наша мать исчезла! — услышав это, Морготт вскочил на ноги, осторожно поправив свою вуаль. Мог только презрительно сощурил единственный оставшийся у него глаз.       — Сбрось эту нелепую тряпку. Кольцо Элден разбито, наша мать пропала, а вход в Древо Эрд закрыт руной Радагона. Великая Воля больше не посмеет нам диктовать, как жить. Отныне мы не позорные Знамения, мы с тобой — короли Междуземья! Мы выпустим наших собратьев из тьмы и забвения…       — Отец бы не этого хотел, — Морготт покачал головой, и Мог рассмеялся.       — Ты его видишь здесь? Он изгнан, лишен благодати — так забудь про него, этого дикаря из Пустошей. Ты можешь править Лейнделлом, всем Междуземьем — и не притворяться тем, чем ты не являешься. Яви свой облик миру, пусть эти напыщенные аристократы увидят, кого породила их обожаемая королева!       — Нет. Никогда! Отец сражался во имя Золотого Порядка, и я должен его сохранить, — Морготт упрямо отвернулся, глядя на свое отражение. Да, таким был бы его облик, если бы не проклятие огненного бога великанов: сильный, крепкий мужчина, похожий на Годфри в его лучшие годы. Мог махнул когтистой лапой.       — Пытайся. Ты всегда был папенькиным сыночком… Прощай, мой брат. Я не желаю воевать с тобой, но наши другие родичи не так любезны. Но однажды Золотой Порядок падет, и вместо него будет новый бог. И новый консорт. Помни об этом, Морготт.       Быть может, кровавая звезда, увиденная Могом, дала ему способность видеть будущее, но Морготт вскоре убедился в правоте его слов. Потомки Марики и Радагона, словно обезумев, сцепились друг с другом. Радан и Годрик, самый слабый и жалкий потомок Годвина Золотого, напали на столицу, и тогда Морготт впервые снял вуаль. Слухи о короле Морготте, который взял на службу ужасное Знамение Маргита, быстро разнеслись по Междуземью. О коварстве и жестокости Маргита ходили легенды — и больше всего его боялись другие Знамения, переметнувшиеся на сторону Годрика и Радана, желая отомстить столице за годы заточения. Они шептались о том, что уродливый Маргит является из ниоткуда, исчезает в никуда, и что его кривые, зазубренные тесаки покрыты отрубленными рогами Знамений. Маргит обучал искусству других аристократов, которые, скрепя сердце, слушали уродливое Знамение — ведь так повелел их король, прекрасный Морготт, плоть от плоти Марики и Годфри, первого Лорда.       В Звездных пустошах распустился Алый Цветок, превращая эту область в болото красной гнили, пожирающей все живое. Вулкан Гельмир стал оплотом мятежников, одержимых идеей уничтожить Древо Эрд во имя Великого Змея, пожирателя миров. Эльфаэль, святое древо, куда удалился Микелла после того, как кольцо Элден было разбито, подверглось нападению — и только Морготт знал, кто это был, кто похитил Микеллу, пока его сестра, Маления Непобедимая, Маления Гниющая, балансировала на грани жизни и смерти, возвращаясь из битвы в Звездных Пустошах.       Он видел все это, он отражал нападения на Лейнделл, веря, что этого бы желал их отец — и потому что любил Золотой порядок, любил Древо Эрд и этот город, но с каждым взглядом в зеркало он ощущал боль. Вуаль ложности делала его человеком, и аристократы восхваляли его, но когда он перевоплощался в Маргита — точнее, становился самим собой, — в их глазах читалось только отвращение и ненависть. Древо Эрд не пропускало его, надежно запечатанное руной Радагона и колючими шипами королевы Марики. И Морготт закрыл ворота Лейнделла, отключил подъемник Дектуса, разбив печать и надежно спрятав обломки.       Он король без королевства, король-Знамение, король Знамений.       И Морготт снял вуаль, впервые выходя к жителям столицы таким, какой он есть на самом деле — Знамением, чье рождение было проклятием.