Kate Bush — Running Up That Hill
Солнце зависает в зените, и тени превращаются в небольшие круглые пятна под босыми пятками, когда Сугуру в мокрых плавках гнездится на шезлонге. Поправляет сморщенное под собой полотенце, вытягивает ноги, покрытые неровным слоем песка, и разморëнно щурится в ответ на мельтешащие в волнах блики. День шумит морем, идиотским смехом и девчачьими визгами; Сугуру наблюдает сквозь щëлочки глаз, как полосатый надувной мяч отскакивает от плеча Рико, и она падает в пену, поднимая в воздух сотни сияющих водяных искр. Сатору беспощадно обрушивает на неë поток брызг. Это его способ сочувствовать. Быть большим и громким, несносным и сияющим, как августовское солнце. Быть повсюду и вытеснить собой скорбь и ужас пустоты из существования девочки, приговорëнной со дня на день оставить позади свою земную жизнь. Она ещё не знает, что теперь у неё есть выбор. Сатору толкает её в море последний раз. Таранит коленями воду, выскакивая на берег, обжигающий ступни. Волны преследуют его, но он, как всегда, оказывается быстрее. Он создан этим местом, этим полуденным ярким небом и океаном — и всё это течёт по его груди и ногам, капает с кончиков пальцев и сбившихся в белые иглы волос. Подбирается к Сугуру и улыбается полумесяцами поверх неизменно покоящихся на кончике носа очков. — Камни и песок теперь у меня везде, — заявляет он и оттягивает резинку налипших к бёдрам плавок. Сугуру видит всего на пару секунд бледную границу загара чуть ниже пупка. — Ты можешь обращаться с девушкой поаккуратнее? — говорит он, изо всех сил стараясь смотреть Сатору в лицо. Не на его колени и бëдра, маячащие совсем близко; не на солёную белую кожу, обкусанную солнцем до красных пятен. Солнце тянется к Сатору, солнце его любит и беспощадно липнет к его плечам и загривку, путается ветром в его волосах. Он по-кошачьи щурится, глядя сверху вниз, играючи щиплет задравшего голову Сугуру за подбородок. — Ревнуешь меня к малолетке? Сугуру с наигранным раздражением отталкивает его руку. — Кому ты нужен. Сатору смеётся и приземляется на расстеленное рядом с шезлонгом полотенце. Всласть набесившийся, откидывается сырым затылком в колено Сугуру. Рико, такая же сырая и солёная, забирается на соседний лежак в спасительную тень двухцветных зонтиков. — Госпожа, не стоит вам долго сидеть в мокром купальнике, — говорит Курои, расплетая ей волосы. — Как будто это имеет значение, — равнодушно отзывается Рико. Подтягивает к себе поцарапанные колени и с отстранённой улыбкой позволяет гряде белобрысых волн загипнотизировать её взгляд. В нëм много непосредственной свежей радости и пригоршня запрятанной где-то на дне сердца скорби по тому, что ещё не случилось. Всë это веселье — тонкая вуаль, отделяющая их от мрачного и кровавого мира, у которого свои планы на то, как распорядиться их юностью. Всë это спокойствие мнимо и мимолётно, как солнечные зайчики, плещущиеся в воде. Мнимо, как накатившая сонливость, рождённая жарой, и как расслабленно вытянутые ноги парочки сильнейших магов, беспрерывно мониторящих техниками обманчиво приветливый пляж. Они и без того рискнули, когда отняли у этого непомерно щедрого и непомерно жадного мира клочок ясного неба, один лишний день беззаботности и свободы. Один лишний день жизни. — Эй, ты ведь не спишь? Знойная ладонь Сугуру ложится на такой же знойный лоб Сатору. Бежит по макушке и треплет влажные волосы. Сатору лениво перекатывает голову, глядит снизу вверх, распахивая свои длинные белые ресницы. Сугуру чувствует, как привычно теряется в нежной синеве его глаз, и позволяет себе беспрепятственно в неё окунуться. — Не волнуйся, я не собираюсь спать до завтра, — отвечает Сатору. Дремлющее молодое божество с натянутыми наготове инстинктами. — Всë в порядке? — Сугуру проскальзывает костяшками пальцев по его щеке, трëт с лёгким давлением под подбородком. — Ты же здесь, — Сатору задирает голову, доверяя Сугуру своё беззащитное горло. Его раскрытая ладонь бесцельно проскальзывает вниз и плотно, утвердительно застывает над ключицами. Всë в порядке. Пока всё в порядке, и дурные знамения ласково лижут их босые пятки.***
В воздухе, характерно для уличного рынка, смешиваются сотни звуков — людские голоса, разношерстный звон, пение и отдалённое бренчание сансина. Здесь же рецепторы в носу улавливают не меньшее количество запахов — от сладкий ваты и карамелизированных яблок до свежих морепродуктов, и Сугуру невольно думает о том, насколько же приумножается вся эта сенсорная нагрузка, проходя сквозь гиперчувствительные органы чувств владельца шестиглазой техники. Он отрывает взгляд от сверкающей глазурью окинавской керамики и ловит в поле зрения знакомую беловолосую макушку. Обнаружить её не сложно — Сатору умеет магнитить к себе взгляды. И может, всё дело не в его росте и идеально вылепленных чертах, а в чём-то божественном, определяющим его суть. Вроде струящейся вокруг него невидимой энергии, подчиняющей окружающее пространство и заставляющей атомы течь в таком ритме, который Сатору им задаёт. Лицо его в то же время излучает привычную беззаботность, пока он с видом знатока рассуждает о десертах возле лавки со сладкими сувенирами. Курои, стоящая рядом с ним, кажется, даже его слушает, уважая его энтузиазм в вопросах всего, что касалось еды. — Гето-кун? Сугуру не без труда отрывает фокус внимания с улыбки Сатору, чтобы опустить голову и наткнуться взглядом на огромные лазурные глаза Аманаи. — Можно узнать у тебя кое-что? — заполучив его внимание спрашивает она, и Сугуру, не подозревая ничего странного, без раздумий говорит: — Конечно. — А вы с Сатору... — Она мнётся, кусает губу, смотрит куда-то в сторону, а затем снова на Сугуру. — ...вместе? Вопрос соскальзывает с её уст, мгновенно затерявшись в ворохе других звуков, но Сугуру приходится прокрутить его у себя в голове ещё пару раз, как минимум, и что-то в этой ситуации внезапно его смешит и внезапно сбивает с толку. Рико тушуется от неожиданно наступившей между ними паузы, опускает взгляд и ставит обратно на прилавок маленькую статуэтку Сиса, которую до этого вертела в своих пальцах. — Прости, — бормочет она, — я не хотела лезть не в своё дело... — Нет, ничего. — Сугуру мягко улыбается, чтобы разрядить неловкую атмосферу. — Но мы с Сатору не вместе. Мы лучшие друзья. — Ага, я знаю, — оживляется она. — Он сам постоянно об этом говорит. Как будто ужасно этим гордится. Сансин, кажется, звучит немного ближе. Группа туристов устраивает возле прилавка небольшую толкучку, и их относит чуть ниже по течению рынка к ларьку с ракушками всевозможных фантастических форм и расцветок. Сугуру думает — Рико заслуживает откровения. Он может простить ей это любопытство, желание прикоснуться к тому, что ей самой пока не довелось испытать. В конце концов, девочки обожают обсуждать такие вещи со своими подружками. Какие — такие? — Сатору мне очень дорог, — говорит он. — Конечно, он мой друг, но иногда я думаю, что это нечто большее... В смысле, мы как семья или вроде того. Рико понимающе ему улыбается, осторожно поднимая с прилавка большую экзотическую раковину, скрученную в бараний рог. Прикладывая её к уху она говорит: — Думаю, я чувствую то же самое к Мисато. — Нет, это определëнно не то же самое, — быстро возражает Сугуру, но осекается и неожиданно для самого же себя чувствует, как кровь приливает к его лицу. Рико ставит тяжёлую ракушку на место и улыбается ещё шире с заговорческим блеском в глазах. — Он тебе правда нравится. Сугуру снова смотрит в сторону Сатору. Он не уверен в том, что тот может их услышать, но сейчас, пока они защищают сосуд звёздной силы, все органы чувств Сатору обострены до предела. — Ты меня раскусила, — наконец сдаётся он, и это признание, как ни странно, приносит ему облегчение. Совпадение или нет, но Сатору вытягивает шею и начинает искать их взглядом поверх чужих голов. — И ты нравишься ему тоже. Сугуру отворачивается прежде чем зрительный контакт доберётся до него, и глаза его цепляются за перламутровую раковину с опоясывающими её длинными костистыми наростами. Он берет её в руки, прижимает к уху и слушает, как внутри гуляет эхом быстрый стук его сердца.***
— Улыбайся, улыбайся! — комментирует Сатору, орудуя фотоаппаратом. — Парням совсем не нравятся такие мрачные девочки. — Годжо, ты!.. Рико раздражённо сжимает кулаки, но, решив, что не хочет тратить своё время на очередную игру по правилам Сатору, показывает ему язык. Сатору не упускает возможности запечатлеть эту гримасу на снимке. Курои, в конце концов, удаётся угомонить их обоих, чтобы сделать нормальную фотографию на фоне аквариума — огромного окна в потусторонний мир океана. Сугуру становится некомфортно, он ëжится, когда искусственный холод кондиционеров заползает под его цветастую гавайскую рубашку. Огромные скаты изящно взмахивают плавниками, и Сугуру спрашивает себя: мог бы он с улыбкой вынести последний день вместе с единственным, кого считает своей семьёй? Его взгляд по разным причинам весь день преследует Сатору. Он смотрит, с какой трогательной сосредоточенностью тот запечатляет пиксельные воспоминания внутри небольшого экранчика, и то, что Сугуру на секунду представляет в своих мыслях, вгоняет его в страх и скорбь, и ярость на весь мир. И этот клубок чувств кажется таким неожиданно реальным, что синхронизируется в сердце Сугуру с нехорошим предчувствием. — Давайте я вас тоже сфотографирую. — Курои забирает фотоаппарат у Сатору, и он, приблизившись к Сугуру, напрыгивает на него, словно игривый кот. Сугуру, приличия ради, отталкивает его пару раз, чтобы в конце концов позволить его длинным рукам обвиться вокруг него кольцом. И так Сугуру чувствует себя немного комфортнее. Рико остаётся в стороне, но Сатору подманивает её к себе. Она закатывает глаза, но всё же входит в кадр, держась от Сатору как можно дальше, пока он без стеснения виснет на плечах Сугуру. Его вес приятный и успокаивающий, и в то же время... — Пи-ис! — Он показывает зубы и выставляет пальцы двумя буквами V. Щëлк. — Сатору. Он, стоя чуть сзади, склоняет подбородок через плечо Сугуру, поближе к его губам. Щëлк. — У меня какое-то нехорошее чувство, — произносит тихо, чтобы не услышала Рико. Сатору стискивает объятия ещё сильнее, плотно прижимаясь сзади. — У тебя что, гидрофобия? — В его голосе ни капли серьёзности, хотя Сугуру прекрасно знает, что он чувствует то же самое. Просто не хочет попусту мутить воду. Сугуру вздыхает, на мгновение прикрывая глаза. — Готово! — сообщает Курои, и Сатору отлипает от Сугуру. Тычет пальцем куда-то ему за спину и говорит: — Посмотри, эта стрëмная рыба похожа на тебя.***
Сумерки выдыхаются бледными красками, зеркаля пурпурную поверхность воды. Свежий бриз дышит прохладой ночи, разгоняя раскалённый за день тропический воздух. Сугуру находит Сатору сидящим в траве недалеко от границы с пустым пляжем. Отсюда хорошо видно коттедж, который они сняли на ночлег, и, с другой стороны, покрытый соснами горный кряж, тёмной глыбой врезающийся в море. — Ты нужен мне завтра бодрым, — говорит Сатору, когда Сугуру приближается к нему. Он смотрит в простор океана с непривычной меланхолией, и кто знает, что видят его глаза там, на стыке неба и воды. Сугуру опирается о его плечо, усаживаясь рядом. Сжимает ладонь, чтобы придать своим словам больше веса: — Ты же знаешь, я начеку, и я рядом. Не перенапрягайся. Одно из его проклятий тихо шелестит неподалёку, среди диких цветов. Сатору отрывает взгляд от неясной точки в пространстве и смотрит на Сугуру с вернувшейся в глаза озорной искринкой. — Сугуру, я не развалюсь от пары ночей без сна. — Я просто хочу избавить себя от твоего нытья. Сатору, растеряв последние капли своей меланхолии, пихает его в бок. — Ещё одно слово, и ты будешь ныть. — Ха-ха, побереги силы! Они лениво обмениваются тычками и препирательствами, и на минуту Сугуру забывает о преследующей его весь день тревоге. Она возвращается, стоит только исчезнуть теплу, которое оставляют за собой грубые прикосновения Сатору. И когда их возня сходит на нет, Сугуру задаёт вопрос, который вертелся в его мыслях ещё до начала миссии: — Почему ты решил помочь ей? Вообще-то, он знает ответ, но хочет услышать его из уст Сатору. Тот думает не долго, ведёт плечами. Ему сложно облачать свои чувства в слова. Искать причины решений, которые он совершает, доверяясь своему безупречному чутью. — Я представил тебя на её месте, — говорит он, и это не совсем то, чего ожидал Сугуру. — Мне плевать, что будет со всем остальным. Я просто хочу, чтобы... Должно быть, он прерывает себя, потому что вдруг хочет сказать что-то несвойственно ему пафосное, а ещё потому Сугуру смотрит на него слишком пристально. Сугуру улыбается и на секунду уводит взгляд в море, будто в попытке разглядеть там все ответы. Причины и следствия. Выборы, незначительные или направляющие течение жизни в самые неожиданные русла. Когда он снова смотрит Сатору в глаза, он видит в них гораздо больше, чем в необъятном просторе океана. — Я понял. Рико обязана слиться с Тенгеном, чтобы поддерживать равновесие мира. И кто как не Сатору знает, какая это морока — заботиться о жизни всего человечества. Его мир — горстка людей, которых он будет охранять даже ценой порядка во вселенной, собственных раскрошенных костей и непролитых слëз. И он может, потому что он сильнейший для них. Не для этой планеты и семи миллиардов людей, чей покой он охраняет от проклятий. Не для магического колледжа и уж точно не для старейшин, использующих магов, как пушечное мясо. Для Сугуру и тех, кто на него похож; кого он считает нужным защитить, следуя своим принципам. Сатору легче пойти самым сложным путем из всех возможных, чтобы сделать всё так, как будет правильнее всего. Потому они все, дети магической системы, несут на своих плечах обязательства, лишающие их юности, солнца и любви. Кто позаботится о них, кроме как не они сами. Ретроспектива последних дней плывёт перед глазами Сугуру, будто красочное кино: каждое касание и взгляд, ветер в белых волосах, нагота плеч и бëдер... И его притягивает, а может Сатору притягивается сам, упираясь коленями в сухую траву и руками находя опору в его плечах, комкая тонкую рубашку на пахнущей солью и солнцезащитным кремом коже. Сияние звёзд и моря, и всего пространства вокруг меркнет и исчезает в безграничной синеве и первоначальной кротости губ, приникнувших к губам. Горячая дрожь бежит между ними, пока Сугуру не забирается пальцами в загривок Сатору, плотнее прижимаясь лицом к его лицу, и не срабатывает какой-то спусковой механизм, отключающий последние стопоры. Сугуру начинает терять себя небольшими частями, когда Сатору проникает языком ему в рот. Послушно валится лопатками в траву, когда его валят и продолжают целовать, и его безвольно разъехавшиеся под давлением навалившегося на него тела коленки, как молчаливое согласие на всё происходящее. Сатору забирается руками ему под рубашку. Ненасытно щупает, тискает, сжимает и гладит его тело. В нём просыпается что-то дикое, подростковое и неуёмное, и Сугуру, безотчëтно ëрзая бедром по его бедру, ладонями по контурам его упругих мышц, чувствует силу в его ногах и спине, и в покрывшейся плёнкой влаги шее, в его ладонях, цепляющихся за плечи, волосы, скулы... Силу и бесконечную нежность, бесконечную преданность и необузданное первое влечение, распаляющее кожу. — Сатору... Шëпот вклинивается в череду беспрерывных поцелуев, Сатору откликается стоном в губы. — Сатору. Сугуру всё же увиливает, разрывая поцелуй. Отворачивает лицо, подставляя ухо и скуловую косточку под непрекращающуюся ласку, потому что Сатору не желает от него отрываться. Сугуру накрывает его разгорячившиеся губы ладонью, прежде чем они доберутся до шеи, до слабого местечка под подбородком, боже, только не туда... А этот ненасытный беловолосый демон жарко дышит ему в руку и без промедления просовывает язык между пальцами, лижет узелки суставчиков и тонкую кожицу в ложбинке. — Послушай... Мы не можем... — Сугуру пытается убрать руку, но Сатору хватает его запястье и прижимает обратно к своему лицу. — Сейчас мы не можем. Сатору трётся щекой о его ладонь. Смотрит с каплей осознанности, и, пока она не исчезла, Сугуру спешит напомнить: — Мы ведь на задании, Сатору. Он медленно моргает непомерной бездной своих глаз. — Ты не можешь так поступить. Излишний драматизм в словах. — Мы на задании. — Мы сильнейшие. — Для тебя ведь тоже это важно. Я сделаю всё, что ты только пожелаешь, если мы все спокойно доживём до завтра. Или что, ты хочешь прямо здесь? Сугуру чувствует, как очередная волна жара прокатывается с макушки до кончиков пальцев на ногах, когда думает о том, как это прозвучало. Сатору, тем не менее, замечает безо всякого стыда: — Минуту назад ты тоже этого хотел. Прямо здесь. Сугуру пихает его в плечи. Короткий обмен взглядами, и Сатору, голодный и полувозбуждённый, нехотя сползает с него, и, черт, Сугуру готов расплавиться или взорваться от мучительного ощущения пустоты в своих руках. Потому что нет ничего правильнее, чем вес тела Сатору, вдавливающий его в поверхность нагретой знойным днём земли. Сугуру как под гипнозом рассматривает его лицо, его прикушенные обслюнявленные губы и горячие глаза, и понимает, что не сдержится, если продолжить смотреть. И ему хочется, безумно хочется сорваться, но он запечатывает это желание до лучших времен. Сатору вдруг хватает его за подбородок, стискивает пальцами, несильно встряхивает и быстро целует в последний раз. — Смотри не пожалей о своих словах, — говорит он, прежде чем отпустить и снова отвернуться к морю. И через минуту, неожиданно вырванный из вихря ласки и тепла, Сугуру чувствует одиночество. Чувствует и легкомысленно от него отмахивается, потому что ему плевать на всё, пока следы поцелуев стынут на его губах. Он будет думать о них весь вечер и всю ночь, и короткий отрывок грядущего утра, пока катастрофа не обрушится на них горечью и смертью.***
— Гето-кун? — М? — А каково это... когда тебе кто-то нравится? — Ты обязательно узнаешь это сама, Аманаи.***
Следующее утро кажется нереальным, как и всё произошедшее вчера. Сатору прячет за очками усталые глаза и синюшные тени под ними, напоминая, что Сугуру пока что рано сходить с ума от счастья взаимности. И всё же, он незаметно растворяет себя в ладони Сатору, когда тот берёт его за руку в самолёте рейсом обратно в Токио. Роняет голову ему на плечо, а потом съезжает вниз, притираясь лицом к груди. Его волосы щекочут нос и шею, и Сугуру с деликатным обожанием зажимает между губ пахнущую морем тонкую белую прядку. Сатору не будет спать, просто его шея устала. Просто он тяжело переносит жажду тактильности, которая со вчерашнего вечера обрушилась на него лавиной. Сугуру обязательно удовлетворит эту жажду позже, и, о боже, он едва сдерживал себя весь перелёт, чтобы не начать нашептывать обещания прямо ему в ухо. Обещания, которые не сможет сдержать, потому что мир несправедлив. Несправедлив, и разорванное холодной сталью сердце Сатору — апогей несправедливости. Всё случается быстро. Ровно в тот момент, когда они на пороге колледжа готовы поставить точку в этой изматывающей миссии. Человек появляется из неоткуда, и клинок входит в тело Сатору, как в масло. Сугуру чувствует себя так, будто пронзили его. — Сатору! Он призывает свои проклятия и готовится к фатальному броску, но Сатору останавливает его одним жестом. — Всё в порядке! — говорит он. — Внутренние органы не пострадали. Уведи Курои и Рико в безопасное место. По форме расползается тёмное пятно. Капли крови орошают бетонную плитку. Если Сугуру и колеблется, то никто этого не видит. Он разворачивается спиной к врагу, потому что уверен в том, что Сатору прикроет его, как всегда это делал. — Вперёд, — хладнокровно командует он, не оборачиваясь в пустоту, которая разрастается позади него. Всë под контролем. Всё пройдёт так, как надо. Он думает так до последнего. Думает, что всё кончилось, когда протягивает руку. — Рико, идём домой. Слышит выстрел и тихий звон свинца. — Да!