Irreversibility

Их империя рушилась у неё на глазах. То, что было построено и взращено, как малое дитя, руками её брата… Её руками. Руины обрушивались на предводителя, стоящего в этом хаосе неизбежности, но не имеющего права покинуть тонущий корабль. За потрескавшимися витражными окнами цвета голубой синевы разгорался пожар и слышались крики тех, кто им… Нет. Ей доверял, но это доверие было предано и кануло в лету вместе с их никчемными жизнями. Она была так же никчемна, как и они. Настал тот момент, когда единственный оставшийся в живых монарх был равен со своим народом, стоя с ним на одной ступени к дальнейшему погружению в спасительное небытие. Солнце неумолимо закатывалось за горизонт, окрашивая небо и землю прощальными для империи кровавыми оттенками заката. Всё смешивалось в одну яркую и горячую до безумия кашу с застывшими на земле подпаленными трупами и языками пламени, охватывающими все больше им подвластной территории. Девушка величественно восседала на троне, изредка вставая, чтобы с грацией, присущей только людям королевской крови, перерубить мечом захватчиков, посмевших посягать на её трон, тело и душу. Оружие было так же молчаливо, как и она сама, перерезая глотки и протыкая врагов насквозь, врезаясь ледяным и безжалостным лезвием в мягкую ещё разгоряченную запалом битвы плоть. Тёмное одеяние для предполагаемой форс-мажорной церемонии погребения было ужасно испачкано, но это добавляло в образ падшей принцессы некой воинственности и твёрдости духа. Всё же она боролась и то, что уродливыми пятнами расплывалось на дорогой ткани было следами её борьбы. Это был знак для ясно смотрящего, что она не сдавалась до конца. Это был знак для её брата. В светлых, контрастирующих с одеждой и обстановкой волосах оставался абсолютно чистым и невинным лишь цветок, который девушка умело оберегала от грязи вокруг. Такой нежный и хрупкий, но отчётливо сверкающий в её прядях, как последний проблеск надежды во тьме. Но принцесса знала, что надежды не существовало. Чтобы она не делала сейчас, как бы она не продолжала «бороться», лишая всё больше и больше людей жизней, всё до отвратительного необратимо. В горле каждый раз стоял тошнотворный ком печали, заставляющий допускать ошибки в последних выверенных словах для своих подданных. Это говорить должна была не она. Время бессмысленных ободряющих речей уже прошло и теперь те сгорали в пожаре вместе с людьми, которые вслушивались в них без единой мысли о том, что те были ложью во благо. Вместе с её братом. Ком в горле нарастал. По исцарапанному и осквернённому мрамору отчётливо были слышны знакомые шаги. Напряженные плечи немного расслабились, а меч блеснул аккуратной небольшой надписью вдоль лезвия, отражая чужое не менее острое и прекрасное лицо, чем оружие в её руках. Почерк был узнаваем на стали. «Итер». Принцессе больше не нужно было держать оружие своего брата в руках и бередить старые мозоли попусту. Печаль окатила берег разума леденящей душу морской волной, подкидывая тёплые воспоминания о прошлом. Там, где была она, ее брат и их верный слуга. Теперь же только её верный слуга. — Ваше высочество… Армия пала окончательно. Простите меня за эту слабость. Теперь у меня остались только Вы. Что прикажете делать дальше? — Ваше величество. Никак иначе не зови меня до последнего моего вздоха. Воин преданно опустился на одно колено, чувствуя на макушке прохладную ладонь. — Ваше величество, я хочу поклясться Вам в преданности вновь, как новому монарху. — Это ни к чему, Дайн. Ты не давал нам усомниться в своей преданности ни разу, сколько себя помню. Мужчина поцеловал потрескавшимися губами потемневший перстень на руке, но не посмел поднять голову и встретиться с опустевшим взглядом человека, за которым готов был следовать верным псом даже к вратам ада. — Встань. Мы стали погибелью своей империи. Зачем ты вернулся? Тебя бы некому было осуждать за побег. Люмин с горечью глядела вдаль, наблюдая за тем, как одна из величественных башен и достояний их империи накренилась вбок и начала падать, вызывая дрожь у всего вокруг. Тем, кто был рядом очень не повезло. — Вы не очень высокого обо мне мнения, как и всегда. Мой отряд перебили. Всех до единого. Никто не выжил. — Кроме тебя. — Кроме меня. Бывшая принцесса хмыкнула, уверенно шагая к лоджии, с которой простирался захватывающий вид на все разрушения, уже произошедшие и происходящие в эту минуту. Дайнслейф поплелся следом, ощущая боль в каждом движении. Рассеченное бедро, небрежно перевязанное наспех, не хотело, чтобы о нём забывали… Забывали об этой ране… Его слабости. Кровь не останавливалась. — Это всё — то, что нам осталось. Руины империи станут моим посмертным надгробием. — Вы не умрёте. Мы можем уйти и вернуться, когда всё утихнет. Фениксы восстают из пепла. Девушка тихо рассмеялась. На язык попал пепел. — Ты не очень высокого обо мне мнения, Дайн. — Прошу прощения, Ваше… Величество. Дворец угрожающе содрогнулся. — Прощаю тебя в последний раз. Люмин вяло улыбнулась, вытягивая руку с мечом над бездной, и под встревоженным взглядом Дайнслейфа подошла к самому краю, разжимая пальцы. Прощай, Итер. — Дайн, ты помнишь, какие цветы я люблю? — Конечно. В большую и тёплую ладонь принцесса вложила цветок со своих волос, нежно поглаживая лепестки. — Не забывай о том, какие я цветы люблю, Дайн. И может быть… Хаос не поглотит нас. Стрела пробила грудь насквозь, впиваясь отравленным наконечником в уже израненное сердце. С девичьих губ слетел последний вздох, а в глазах застыл образ испуганного Дайна. Всё было необратимо. Смерть брата, её влюбленность в своего цепного пса, их падение. — Ваше величество… Принцесса… Люмин… Дворец рухнул, но в пыльной дымке можно было заметить мелькнувший плащ исчезающего человека. Прислужник феникса обязательно найдёт способ, чтобы тот восстал из пепла вновь.