закрась это черным

Она возникает перед ним из дыма и пустоты. Так резко – молочное облако рассеивается, и ее силуэт обретает четкость и яркость, – что он пугается: несдержанное ругательство слетает с его губ. Она выглядывает из-за барной стойки, до которой едва достает своим аккуратным вздернутым носом, и ее большие глаза настолько темные, что не разглядеть зрачков. Дно колодца с обитающей в нем девочкой из «Звонка» и близко не сравнится своей чернотой. Тайлер ведет плечами, сбрасывая с себя остатки испуга, и скрывается за саркастичными замечаниями. Хотя единственный, кого стоило бы бояться в этом заведении, в этом чертовом городе, это он сам, и зверь внутри него. Какая, блять, ирония. Она мастерски парирует все его замечания с непроницаемым лицом, до пугающего неподвижным, словно фарфоровая маска, но как будто бы впечатляется, что за словом в карман он тоже не лезет. Даже помогает с починкой кофе-машины, какая добродетель с ее стороны. Тайлер отходит от первого впечатления, в какой-то степени проникаясь ее мрачным образом готической барби. Это не любовь с первого взгляда, но в библии говорилось, что «каждой твари по паре», и Тайлер смеется про себя, что жуткому парню – жуткая девчонка. А затем она представляется, и секундная дикая фантазия о жизни в гармонии и согласии в каком-нибудь особняке, больше похожем на фамильный склеп, черный и пыльный, рассыпается осколками от въедливого шепота Торнхилл, всплывающего в его голове. Утром она заглядывала забрать свой безобразно сладкий напиток и поделиться «радостной вестью» о прибытии в Невермор той, кто приблизит ее жуткий план к претворению в жизнь. Примерно с этого момента для Тайлера все идет по пизде. Не то что бы рушится, как карточный домик от неосторожного движения – откровенно говоря, планам Торнхилл он даже не противоречит, все еще совершая верные шаги, – но сворачивает Тайлер явно не тем путем. Он, конечно, дойдет из пункта А до пункта Б, но извилистыми тропами, с вьющейся по бездорожью крапивой, которой непременно обожжется в пути; но все равно приползет, куда нужно, и сделает, что от него требуется. Такой он песик послушный на коротком поводке у рыжей суки – камни давно были разбросаны, и время их собирать придет независимо от обстоятельств. Нет, не то, что бы ему раньше не было дела до всех этих мертвых, чьи кишки и подсохшую кровь он с себя сдирал под проточной водой вспененной мочалкой, но тогда это была необходимая жертва ради высшей цели, мести безликим изгоям, заносчивым мудилам вроде Торпа, поголовно всем виновным в том, что стало с его матерью – в чем успешно месяцами убеждала его Торнхилл, искусно манипулируя, превращая свой план в их общий. Это было необязательно после установления связи хозяйка-хайд, но ей, видимо, хотелось подчинить себе не только монстра. О, она даже пыталась выступать ему в роли материнской фигуры, черт ее разберет, зачем, даже навязанная судом психологичка не лезла ему под кожу с таким рвением, хотя это вроде как было ее прямой обязанностью. И уж конечно не лапала его за запястья в доверительных жестах, после которых отмыться хотелось не меньше, чем после очередного убийства. Это осталось единственным, в чем Торнхилл так и не преуспела – Тайлер все равно не разглядел в ней что-то большее, чем средство достижения своей цели, которая, да, была у них одной на двоих. Поэтому, когда на шахматной доске появляется новая фигура, у Тайлера немного сбоит ориентир, и все идет по пизде – так знаменует приезд Уэнсдей Аддамс в эту дыру, Джерико. Его ориентир настолько сбоит, что в какой-то момент Тайлер даже искренне порывается помочь ей сбежать, там, на фестивале дурацких огней, празднике жизни, таком же уместном, как пир во время чумы, пока еще Торнхилл не успела разнюхать, что они уже знакомы. Но ублюдок из Невермора к хуям компроментирует своим нападением на Уэнсдей все благие намерения Тайлера по спасению жизни мрачной барби с косой, до других-то ему по-прежнему дела нет. Она бежит в чащу леса за ополоумевшим однокурсником, который бросается на нее, как только сотня деревьев скрывает их спины от праздно веселящейся толпы, и хайд, словно учуявший опасность, рвется из тела Тайлера наружу – за ней. Без хозяйского приказа – идеальная собачка немного срывается с цепи – чтобы защитить Уэнсдей от другого изгоя, напавшего на нее. Это потом Тайлер будет оправдываться перед Торнхилл, что защитил девчонку ради дела, но в глубине души, за прочным слоем кожного сала, хайд будет скрестись наружу, а натянутый плотно ошейник вокруг его шеи будет смыкаться сильнее и жечь. Торнхилл быстро примет это объяснение, в конечном итоге, она ненавидит изгоев, и ей плевать, что один из них погиб от когтистых лап хайда, хотя в планах заблаговременной смерти ее ученика нигде не значилось, но лекцию об осторожности Тайлеру все равно прочтет. Идеально отыграет свою роль хорошей учительницы даже перед ним. О, Уэнсдей Аддамс, задерживаясь в этой богом забытой дыре, ты даже не представляешь, что тебя ждет, думает Тайлер, пока когтистыми лапами разрывает на части чужое тело, делая его мертвее мертвого; кровь, еще теплая, брызжет из ран, покрывая его мохнатую тушу, и жухлые листья вокруг. А в том, что Уэнсдей теперь оставит свои попытки сбежать из Невермора и Джерико, он не сомневается ни на секунду.