She’s not acid nor alkaline
Caught between black and white
Not quite either day or night
She’s perfectly misaligned
I’m caught up in her design
And how it connects to mine
I see in a different light
The object of my desire
Обычно лес, окружающий аббатство не представляет из себя никакой опасности. Но не стоит заходить далеко: старые служители церкви предостерегают послушников, чтобы те не забредали в самую чащу, особенно после захода солнца. Будущие Братья и Сестры Греха слушают старших с показным ужасом и благоговением, заверяя, что никогда не нарушат данное обещание. Но среди послушников распространен особый ритуал — с виду абсолютно невинный, от которого вполне можно и отказаться. Но, разумеется, никто этого не делает — жажда приключений и азарт пересиливают здравый смысл и инстинкт самосохранения. Тем хуже для тех, кто решится зайти под мрачные своды леса. Никто точно не помнит, когда появилась эта негласная традиция. Согласно ей желающий пройти испытание послушник должен в полночь пересечь лес и увидеть знак, который выведет обратно к церкви. Многие соглашались это сделать, но возвращались далеко не все. Дремучая чаща, полная опасностей и неведомых созданий, забирает много юных душ. Поговаривают, будто бы лес был проклят одним из Пап еще во время правления династии Бенедиктов. Кто-то твердит, что там и вовсе обитают чудовища, спящие среди мхов в глубине леса. Но неизменно, год за годом, послушники бродят среди высоких деревьев, надеясь увидеть свет. Маунтин не верит ни в чудовищ, ни в древнее проклятие. Для него лес кажется скорее старым другом, древним и мудрым. Конечно, Маунтин не отрицает, что в самом сердце леса живет нечто, поглощающее заблудшие души тех, кто не прошел испытание — точнее, не успел выйти из чащи. Но это не вызывает у него ни сочувствия, ни страха. Земляному упырю лес и его обитатель вряд ли причинят вред — их роднит стихия земли, в которой зарождается жизнь, и куда она утекает капля за каплей. К тому же, только здесь Маунтин чувствует себя чуточку свободнее — как будто снова оказался Внизу, на равнине грешников, где растут причудливо изогнутые, словно бьющиеся в агонии, деревья с черной корой и пепельно-серыми листьями. Иногда Маунтину кажется, что древняя чаща на Поверхности берет свое начало где-то внизу, питаясь темными водами Преисподней. Иначе как объяснить, что только в лесу Маунтин может быть собой — отбросить цепи гламора и принять иное обличье? Его все еще сдерживают условия призыва и трансформации, и он не может показать себя в истинном виде, но так он хотя бы может почувствовать копытами родную стихию, вдохнуть тяжелый воздух, наполненный запахом цветов и сырой земли, услышать шелест листвы и трели ночной птицы. Так лес говорит с ним — на особом языке жестов, символов и образов, которые сами собой рождаются в голове. Маунтин все понимает и отвечает как может, из благодарности за то, что его принимают. Он всегда приходит в лес незадолго до полуночи — вечерняя служба давно закончилась, монахи и упыри разбрелись по своим кельям, так что никто его не увидит. Маунтин оставляет ботинки под деревом и вешает маску на пояс. Он делает глубокий вдох и застывает на мгновение, чувствуя, как ослабевает гламор и меняется его облик. Он не видит себя со стороны, но различает на земле собственную тень в зыбком лунном свете — тонкую, непропорционально вытянутую, увенчанную короной ветвистых рогов. Умиротворенный, Маунтин неторопливо идет вперед. Его копыта утопают в мягком мху. Сегодня лес кажется иным, нежели в другие дни: воздух наполнен чужой силой, сквозь переплетения ветвей сочится, стекая на землю ровными полосами, холодный лунный свет. Маунтина тянет в глубь леса — что-то непреодолимое заставляет его двигаться вперед, настойчиво подталкивает, чтобы он не сбился с пути. И вот, наконец, он оказывается в самом сердце леса, на идеально круглой поляне у корней высокого старого вяза. В безоблачном ночном небе завис жемчужно-белый диск луны, окаймленный звездной россыпью. Но в этой картине присутствует что-то чужеродное: в самом центре поляны Маунтин видит фигуру в черном балахоне, которая копается в земле. Поначалу Маунтин хочет обойти странное и такое неестественное для этого леса создание стороной и не вмешиваться в его дела. Но любопытство берет верх. Осторожно, чтобы не вызвать лишнего шума, он приближается к незнакомцу и застывает на месте. Тот словно ничего не замечает и руками копает в рыхлой и влажной земле неглубокую яму. Маунтин приседает напротив и внимательно оглядывает существо: человеком оно не пахнет, хоть и выглядит как человек. Ну, почти. Серая кожа на испачканных сырой землой руках и ногах, лицо скрыто под черной балаклавой, украшенной незнакомым символом. Маунтину требуется всего несколько мгновений на раздумье, прежде чем он обращается к незнакомцу на упырином языке — судя по всему, это создание больше упырь, нежели человек, хоть и сам Маунтин никогда не слышал о том, чтобы упырей создавали из человеческой плоти. При звуках его голоса создание застывает и прекращает копать. Вскинувшись, оно смотрит на Маунтина абсолютно черными глазами, на дне которых отражается лунный свет. Чуть наклонив голову, создание изучает Маунтина таким же внимательным взглядом, каким сам Маунтин смотрит на него. — Кто ты? — спрашивает Маунтин уже на языке людей. «Я — Второй». Маунтин чувствует, что существо не издало не единого звука, но что-то в голове сложилось в слова, которые передало ему это создание. — Ты не можешь говорить? — Маунтин смотрит прямо в светящиеся глаза. «У меня нет голоса. Слова не нужны,» — отвечают ему. — Ты человек? «Когда-то был. Но потом пришел Сон. Жизнь изменилась.» — Что же случилось? — искренне удивляется Маунтин. «Сложно объяснить,» — Второй снова чуть склоняет голову набок. — «Могу показать.» Холодная ладонь осторожно касается руки Маунтина. От этого прикосновения по коже словно проходит слабый электрический заряд. Все становится ярче, больше и обретает новые формы, неизменными остаются лишь светящиеся глаза напротив. Но мгновение спустя исчезают и они, превращаясь в холодный стальной свет, мерцающий в абсолютной пустоте. На доли секунды Маунтин теряется и не может понять, что именно произошло — куда делся лес и куда пропал Второй? На эти вопросы у него нет ответа. Но он понимает, что остался в этой холодной пустоте совсем один. Вдруг упыриным чутьем он чувствует чье-то невесомое присутствие. Ненавязчивое, похожее больше на пристальный взгляд — изучающий, любопытный, словно пробирающийся под кожу. Это нечто читает его изнутри, словно открытую книгу, размышляет, стоит ли открывать свои неведомые секреты. Потом в его голове сами собой рождаются слова. «Смотри же, сущность из глубин Преисподней, смотри. Ибо ты никогда больше не встретишься ни с чем подобным». Перед его взором рождаются и гаснут вселенные, подобно длинному жемчужному ожерелью мерцают звезды, одна крупнее и ярче другой. Почти все эти вселенные, миры, пронизаны тонкими нитями, вьющимися словно корни; они уходят глубоко в каждый мир, но к одним лишь прикасаются, когда другие проходят насквозь. Эти призрачные путы не опасны, для них не существует полярности — нет черного и белого, нет добра и зла. Есть только Сон. Самое дорогое, что может быть в каждом из миров — не больше, чем иллюзии, созданные подсознанием живого существа, не меньше, чем мечты и желания каждого обитателя миров. В этот миг картина меняется, и нити, опутывающие вселенные, начинают светиться изнутри. Маунтин откуда-то знает, что существо, кем бы оно ни было, может путешествовать через миры только так. Оно не представляет опасности, оно любит созерцать и получать от этого еще большую силу. Но некоторые миры закрыты от божества — туда ветра далекого эфира не доносят семена его деревьев. Тогда оно является во снах избранным сновидцам, даруя им маленький светящий росток. Чтобы он стал больше и сильнее, сновидцам приходится отдать все, что есть — свои сны, мысли, голоса и жизни. Все так, как и говорил Второй. Взамен божество делится со своими слугами возможностью путешествовать через миры, обладая безграничной силой, которую дарует Сон. Ведь Сон — это сама жизнь. Маунтин просыпается посреди леса на круглой поляне. Рядом никого, лишь слышно, как где-то в глубине леса беспокойно спит плотоядное восьминогое создание. Возможно, все действительно не было реальностью: Второй, дерево, которое он сажал и Сон. Вдруг Маунтин видит, как руки легко касается маленький росток, мерцающий теплым оранжевым светом. «Ты благословен Сном». — Я позабочусь о тебе, — отвечает Маунтин, поглаживая маленькие бархатные листья будущего дерева Сна.