Небеса в хлам

      Раз, два, три — проверка связи.       Пять минут, полёт ужасный, Хьюстон, я разобьюсь к чертям собачьим и чудодейственной Боржоми можно будет разве что окропить могилку.       В подтверждение моих истеричных мыслей мимо в вольном падении пронеслось гигантское дерево. Где-то чуть дальше падали куски земли, что совсем недавно были островом, каменные обломки, вроде бы, дворца, гигантский золотой колокол и кричащие на периферии люди, которым крылья не очень-то помогали. Встречный ветер нещадно бил в лицо, трепал грязные спутавшиеся волосы и замурзанную футболку, грозясь сорвать с меня не только одежду, но и скальп заодно. Пальцы от страха свело в судороге — секунду спустя они неумолимо заскользили по глянцевой поверхности. Но положение спасли пазы выбитых на понеглифе слов, за которые удалось зацепиться в самый последний момент. Ещё чуть-чуть и унесло бы мою тушку... ввысь.       Стукнула же в дурную голову идея, что скользкий шлифованный куб — это самое безопасное место на разваливающейся Скайпии.       Да ты, Оленька, у нас вообще гений обществом непризнанный и им же недопонятый. Тупица редкостная. Дура бедовая. Долбоёб легендарный, ебанат эксклюзивный. А ещё попаданка, и вот тут действительно стоило бы задуматься о том, где именно твоя жизнь свернула не туда. Но нет, умные мысли быстры, а мы — ещё быстрее.       От собственной тупости захотелось побиться головой о холодный камень, но остатки здравомыслия остановили этот искренний порыв самоубийства. Травмируюсь — могу к чертям слететь с понеглифа, а он вроде как всё же выигрывал перед прямым столкновением с землёй. Или водой. У меня в школьные годы с физикой, конечно, было туго, но вот программа «Разрушители легенд» навсегда засела в голове с картинкой переломанных рёбер у желейного маникена. «Спасибо, откажусь», — как говорится.       Вообще, вопрос «какого хуя произошло?» был, конечно, очень актуальным. Но ответа почему вполне себе здоровая и крепкая Скайпия, много лет спокойно висевшая в небе, внезапно решила приземлиться по кусочкам в великое море, я не знала. Память после однодневного пьянства — или не совсем однодневного, судя по перегару, который чуял даже мой невосприимчивый нос — пестрела тёмными провалами и непонятными обрывками поисков чего-то неопределённого в траве, диких танцев в лунном свете и взаимодействия с местным божком, слов коего бухущая я, видимо, совсем не воспринимала и просто кивком головы указывала на кружку, когда Энель доставал из своих шаровар очередную бутылку чего-то спиртного. Мои две дорогие красные Алазанские долины мы прикончили ещё в самом начале, а верно хранившая их сумка Balenciaga потерялась где-то на пути наших безудержных приключений в облаках. Буквально.       Единственное, что удалось логически собрать из каши непонятных отрывков прошедших дней — остров почему-то начал двигаться, аккуратно плывя по небу, точно гигантский лайнер. Возможно, виной всему был Энель, что-то активно доказывающий мне в воспоминаниях, а может и нет. Следующим же достаточно осознанным эпизодом являлся ощутимый толчок земли под спиной и жуткая тряска Скайпии. Бога Грома рядом на тот момент уже не наблюдалось, зато понеглиф миленько стоял рядышком, точно засватанная девица. Дальше почва начала стремительно уходить из-под ног, и крайне дезориентированная я уцепилась за единственную здравую мысль в своей чумной от похмелья голове.       И вот теперь мы с моим дорогим попутчиком неслись на всех парах вниз, падая на какой-то голубой остров, что уже начал виднеться более чётко и постепенно-неотвратимо приближался. Я честно не помнила был ли какой-то кусок земли под Скайпией в каноне, но, поскольку здесь всё и так пошло по пизде, решила не слишком об этом задумываться. Имелись более важные темы для размышлений — например, как мне не разбиться на этом чуде из то ли камня, то ли металла в лепёшку. Можно, конечно, как учил брат, в последний момент перед столкновением отпрыгнуть от понеглифа, чтобы кинетическая, или какая там ещё, энергия ушла куда-нибудь не в меня, но я искренне боялась, что мою тушку так снесёт в сторону и ей достанется ещё больше.       Также был вариант попробовать дозваться Энеля, чтобы он спас меня из всего этого дерьма. Но! Во-первых, на глаза мне он так и не попался, сколько бы ни пыталась вертеть головой, выискивая эту грозовую пташку. Во-вторых, внезапный молчаливый собутыльник на пару дней всё же не являлся тем человеком, ради которого стоило бы так выебнуться своей силой. Скорее всего. Оставалось только уповать на великий «авось» и древнее «да пронесёт». Вот только остров приближался всё стремительнее — гребанное ускорение чего-то там, будь проклято до седьмого колена! — и я отчётливо поняла, что тут уж явно не «пронесёт». Понеглиф падал метко, прямо в середину каменнго куска суши, почему-то окружённого кучей кораблей.       Прекрасно.       Превосходно, просто.       Охуительно, если говорить на чистоту.       Мимо, точно райская птица, пролетела моя потерянная кремовая сумочка, заставляя мозг отвлечься хоть на что-то хорошее — пропажа ведь нашлась, смотри! Следующий порыв высотного ветра чуть не снёс меня с расписного куба, заставив смачно выматериться и ещё сильнее сжать деревянные пальцы на словах-пазах. Засмотрелась, называется, на потеряшку. Не особо надеясь на что-то толковое, я максимально распласталась по гладкому боку понеглифа, искренне пытаясь использовать метод Плацебо и просто приклеиться своей тушкой к грани, представляя будто я и не Оля вовсе, а асфальтная едко пахнущая смола.       Пошло всё к чёрту.       Вот честно.       Пронесёт — не пронесёт, похую уже.       Дайте просто понадеяться на лучшее и перед смертью поплакать о своём любимом сете суш из Филадельфий, который так и остался сиротливо стоять в холодильнике, прямо рядом с трупиком повесившейся мышки.       Пожалуйста, пусть Лёвка их доест. Или Аня. Или ещё кто-нибудь из моих многочисленных младших родственников. Мама может забрать себе косметичку, а папа любимый советский ковёр коричнево-белого цвета, кота передайте бабушке.       Вот и всё моё завещание.       Хороните.       Я зажмурилась, готовая спокойно и достойно принять тот факт, что моё тельце раскатает тонким слоем по сизой брусчатке. В голове даже заиграла какая-то дикая смесь «Похоронного марша» с «Прощанием славянки». Вместо этого через несколько долгих мгновений под веками что-то вспыхнуло, обдавая сознание ярко-красным, треснуло, кажется, взорвалось недалеко в воздухе с громовым шипением, а спину обдало холодком нехорошего предчувствия. Мир качнулся и секунду спустя меня без особых усилий оторвали от понеглифа, подхватив за ворот испачканной футболки, который неприятно впился в шею, пытаясь удушить. По крайней мере, вверх мою тушку не унесло — она просто повисла в чужой руке безвольной тряпочкой.       — Ora-ora, koko ni iru no wa daredesu ka? — выдали хрипло прямо над ухом.       Я с шоком распахнула глаза и тупо уставилась на небритую рожу какого-то охуеть высокого мулата в полосатом жёлтом костюме — японский. Чистый, с перезвоном, как у настоящего носителя. И не понятно совершенно нихуя. Тем не менее незнакомец спокойно стоял прямо на ребре перекинувшегося куба, искусстно балансируя на остром краю в чистеньких беленьких туфлях, пока встречный ветер элегантно раздувал за его спиной такой же белый плащ. Может, я уже совсем тю-тю и это ангел? Хотя на Михаила или какого другого обитателя чертог Господних он явно не смахивал. Или ко мне беса прислали? Ну, чтобы так, сразу и с отсылкой на не самые приличные произведения азиатской анимации.       Но стоило признать, в независимости от того, кем он являлся, мужик был хорош собой и, вполне очевидно, при бабле, если присмотреться к запонкам, очкам да часам с мощным золотым ремешком. Так ещё и способный наконец снять меня с этого прокля́того куска породы! Впервые моё стратегическое решение оказалось правильным, пусть и не удалось понять что там изначально от меня хотели услышать — я продолжила молча пялиться на незнакомца, предусмотрительно даже не открывая рот, чтобы не обдать его многодневным перегаром да не спугнуть ненароком. Такой билет в будущее попадается раз в жизни!       — Kotaemasen ka? — протянул мужчина и с силой встряхнул меня, заставив позвонки в шее хрустнуть. Задохнулась от возмущения, ведь была уже не молода, аж целых двадцать три года, а потому к почтенному возрасту своему требовала уважения. — Īe? Daijōbu.       Хотелось чисто из вредности и обиды огрызнуться ему, легонько совсем, пусть даже на английском и пусть даже без понятия какую там бочку он на меня катит. Но раз всё же катит, то пусть будет готов к ответке. И к перегару заодно. Оленька настоящая папина принцесса, даже потрёпанной алкашкой и с немытой головой. Оленька себя в обиду не даст, знаете ли, она из пневмата стрелять умеет и рыбу на весу резать. Но сначала пусть этот много неуважаемый человек снимет меня с блядского падающего понеглифа, потому что к острову последний подлетел непозволительно близко для моего душевного спокойствия. И вот тогда уж, на твёрдой земле — ух, покажу!       А тот факт, что незнакомец размером как две с половинкой мои туши... опустим.       Будто услышав о чём я думаю, мужчина гаденько усмехнулся и ещё раз встряхнул за шкирку, на это раз получая в ответ крайне недовольное шипение. В следующее мгновение всё вокруг смазалось в одно большое синее пятно и рвануло вперёд, будто маршрутка по Набережной, пропустив целых пять остановок разом. Замутило. Насколько неприлично в качестве благодарности будет блевануть на туфли неожиданному спасителю? Не успев придумать дурной каламбурный ответ в своей же дурной голове, я уже ощутила под ногами твердую поверхность. Мы оказались на каком-то деревянном помосте. Тоже голубом. Замутило ещё сильнее. Слишком много синего цвета и его оттенков, слишком много.       Мир завертелся непозволительно быстро. Я согнулась пополам, пытаясь глубоко и ровно дышать, попутно собирая всё, вокруг происходящее, в одну кучку. Насколько возможно. С опаской оглядевшись по сторонам и бегло кинув взгляд поверх растянувшейся по всей площади разномастной толпы, заприметила корабли с китовыми мордами и мужика с собачьей головой, с большим трудом и очеденым приступом тошноты, поняла — кабздец котёнку.       Во-первых, это был Маринфорд.       Во-вторых, это был военный Маринфорд.       В-третьих, весь сюжет арки, до которой в своё время руки у меня так и не дошли, пошёл по пизде моими же стараниями.       Для полноты картины оставалось только выяснить к кому это в руки я попала.       — Ну ёб твою мать, — протянула с глубокомысленным стоном, утыкаясь лицом в ладошки и понимая, что, кроме смерти Эйса, об этой вехе сюжета мне известно... Да нихуя мне неизвестно!       Рядом стоящий мулат что-то неопределённо хмыкнул, очевидно, услышав мои причитания.       — Borusarīno ttenani? — резануло по ушам, пока мир в щелях между пальцами становился на место и тело постепенно возвращало равновесие.       Два очень широких и высоких мужика в цветастых костюмах уставились на бедную маленькую меня, почти свернувшуюся калачиком на земле, заставив только успокоившийся желудок снова зайтись протестующим спазмом. Благо, сзади что-то нехило так бахнуло, обдав всё мелкой гальковой крошкой и заставив помост буквально подпрыгнуть на месте. Все трое оглянулись на тщедушные крики людей. А я прекрасно понимала, что это просто понеглиф таки ёбнулся с неба, раздавив что-то. Или кого-то. Всё же как хорошо, что меня с этого куска сняли — точно бы разможжило.       — Borusarīno! — снова ударило по сознанию громким басом и в голове внезапно щёлкнуло, заставляя перед глазами всплыть озарению с надписью «спойлер», будто на Мангалибе.       Тоже противно синего цвета. Опять неистово замутило, желчь опасно близко поднялась вверх по горлу. В поле зрения внезапно появились белые начищенные ботинки — Кизару закрыл меня, всё ещё сидящую на земле согнувшейся в три погибели, от двух других адмиралов Морского Дозора. Боже, этот день не может стать ещё более безбашенным.       Кизару, Акаину, Аокиджи.       Три мужика, чьи имена я никак не могла нормально запомнить и на кого моя дорогая подруга пускала слюни всю тысячу с лихом серий бесконечной истории про пацана с мечтой нагнуть всех пиратов раком.       И вот я в другом мире — блядском дурдоме, который можно придумать только под очень ядрёной травой.       И вот главный фаворит подружани снимает меня с падающего понеглифа.       Прелесть. Самое то для опохмела, оценка бодрости сто пятьсот из десяти.       С силой помассировала затрещавшие виски — мир наконец-то перестал кружиться, расплываться и ускользать из-под ног.       Не то чтобы это сильно помогло.       Дурой ведь, кто бы что не говорил и не видел, я не была. По крайней мере, полной. И прекрасно понимала одну простую истину, дали — спросят, хорошо если не втройне. А Борсалино, по факту, мою жизнь спас, на твердь земную в целости доставил и, вон, даже собачится с двумя своими товарищами, чтобы к разбитой и потерянной мне не лезли с идиотскими вопросами, определённо понимая, что по местному я вообще ни «бе», ни «ме», ни даже «ты кто такой, давай до свидания» и светит такому экспонату лишь лампочка в допросном отделении местного КГБ.       Что бедовая, а теперь ещё и бедная, женщина, как я, могла отдать взамен на такой высоклассный пакет обслуживания было непонятно. Разве что службу в Дозоре или какой другой здешней государственной организации, но вот этого чертовски не хотелось. К тому же, по правде говоря, дела с языком не являются такой уж большой катастрофой — что-то примитивное, простое и базовое я из себя, напрягая мозги до предела, выдавить способна. А где-то не здесь, рядом с тремя крайне недовольными адмиралами-фруктовиками, было однозначно безопаснее. Значит не всё так плохо, значит нужно поскорее уйти в прекрасное далёко от всей психушки, что творится вокруг, при этом не отбрасывая даже тени.       А с долгом... Да как-нибудь потом.       Что там папа говорил? Иногда кредитора проще убить, чем всё выплатить, да? В моём случае намного проще сбежать.       Окрылённая таким простым решением всех насущных проблем я встала. Точнее, попыталась встать, потому что мир перед глазами снова пришёл в движение, шатнулся в сторону, перевернулся и затылок отдался тупой болью из-за столкновения с пыльными досками, затрещала ткань — это джинсы очень невовремя разошлись по шву в одном деликатном месте. Теперь с голой жопой я была и буквально, и фигурально. Ах, мои бедные кружевные трусы La Perla белого цвета, скольких денег и нервов вы мне стоили, у-у-у!       Впервые за этот ужасный день стало по настоящему обидно. Аж до слёз в уголках глаз, потому что понять, простить и отпустить моя добрая душа могла многое, но только не уродование любимых вещей. А трусы мне были дороги как память о взбалмошной крёстной, танцах на барной стойке и той самой подруге, которая впихнула меня в мир японской анимации, не особо спрашивая согласия на такую авантюру. Просто женщине хотелось похвастаться своим гаремом выдуманных мужиков, не осуждайте.       На этом моменте мой поток сознания резко стопарнулся, оформляя в божеско-читабельный вид очередное гениальное решение, вытащенное из подкорки. Что-то с лёгким звоном выскользнули из кармана, я ловко прихлопнула непонятную блестяшку ладонью, продолжая втыкать в безоблачное — тоже, сука, синее — небо.       Где безопаснее, чем подальше от трёх могучих адмиралов? Под крылом одного из них, естественно!       Уж эти могут без зазрения совести послать местное КГБ — СР9? Сайфер Пол? Сапёр? — на все четыре стороны, ещё и отвесив животворящих подсрачников. Не то что хиленькая я — дурной шкодливый котёнок, что по незнанию залез на дерево-понеглиф и орал благим матом, чтобы сняли. Да и раз уж я в этом дерьме по самую макушку — меня Борсалино на ручках доставил прямо в сердце Дозора, засветившись на всемирной трансляции! — то вот от этого плясать и нужно.       Итак, маршрут перестроен.       Между пальцами скользнул холодный метал — на ладошке оказалось круглобокое увесистое колечко из, предположительно, чистого золота. Память услужливо подкинула несколько эпизодов, где Энель на корачках втолковывал мне что-то, активно вырисовывая в воздухе кружочки. А, так вот какую вещицу мы в травушке-муравушке посреди ночи искали, используя лунный свет вместо фонаря, занятно-занятно.       Внимательнее приглядевшись к сподручной находке и кинув взгляд на широкую спину Борсалино я поняла, что мне кольцо будет явственно великоватым, а вот для «спутника жизни» вполне себе подойдёт. Дело оставалось за малым — попытка встать на колени увенчалась успехом. Я тихонько подползла к Кидзару, настолько сбоку, что даже сзади, ухватила его правую руку, повертела перед глазами, изучая небольшие светлые шрамы на сухой коже, и сразу перешла к активным попыткам окольцевать столь импазантного мужчину в самом расцвете сил. Ведь я в этом фильме главный актёр, сценарист и режиссер! Ну а то, что колечко оказалось немного маловатым для узловатых пальцев муженька — не беда.       Если для его снятия Борсалино понадобится отрезать себе палец, а то и всю кисть, то мне же лучше! Вот так!       Расплывшись в дурацкой улыбке, низко захихикала, представляя охреневшее лицо мулата. Всё же не каждый день осознаешь себя женатым мужчиной. Именно в этот момент чужая рука дёрнулась вверх, совершенно не ощущая веса моей фигуристой тушки, и мои пальцы с силой вцепились в дорогую ткань полосатого пиджака. Я заорала благим матом, ощущая как ноги вновь отрываются от земли, а когда увидела перед собой разъярённое лицо тоже орущего Акаину, то моментально заткнулась. Из всей троицы магменный человек для меня был самым жутким.       Аокиджи притензионно ткнул Сакадзуки в бок, призывая к тишине — вы только поглядите какая галантность. Борсалино же встряхнул меня, то ли пытаясь отцепить от пиджака, то ли проверяя не откинулась ли больная ненароком. Получив удовлетворительную реакцию в виде несильного пинка по рёбрам — дотянуться было сложно, знаете ли! — он просто выжидающе уставился на моё ошарашенное лицо, как и другие два мужика.       Так, а это что ещё за приколы? Вы хотите сказать: мне сейчас нужно сообразить что-то достаточно подходящее для этой сюровой ситуации из всего того не-многообразия слов, что могу выдавить из себя на японском? Очевидно, именно так дело и обстояло. Шестерёнки в голове со скрипом завертелись, воскрешая из памяти обрывки коротеньких видео-курсов разговорных японских фраз и приколов сообщества консервативных анимешников. Виски снова прострелили болью — слова находились с трудом, но находились.       Обороты набирал очередной виток моей ебейшей идеи.       Как итог, я протяжно вдохнула, набираясь смелости да глубокомысленно выдав:       — Ochin-chin! — и мой пальчик с немного облезлым маникюром почти ткнулся в грудь Акаину.       На правду не обижаются, знаете ли. А у этого так вообще на морде написано, что мудачила перед тобой, а не многоуважаемый дозорский адмирал. Так что пусть знает наших — хуже мне уже вряд-ли будет.       — Watashi no mondai, — выдохнул Кидзару, отчаянно скрывая смех за кашлем, пока лицо Сакадзуки мрачнело всё больше с каждой секундой, что он прожигал меня взглядом и не видел ни капли раскаянья на бесстыжем лице.       А вот обломись!       Я тебя боюсь, но не усрусь!       — Watashi wa mondai! — гордо выдала я, вольно раскачиваясь на руке Борсалино и указывая на золотое кольцо на безымянном пальце мужчины, которого от этого пробило очередной волной смеха.       Не важно как там меня обозвали, важно говорить уверенно и надеятся, что это слово хоть немного соответствует определению... близкого человека. Очень близкого.       Акаину с недоумением поднял бровь, кажется, готовый разразиться ещё одной громкой тирадой для меня непонятной. Но, видимо, достаточно насытившийся сюром этой испанско-японской комедии, Кидзару несдержанно заржал прямо в голос, резво подбросив мою тушку вверх и подхватив её на манер того, как жених несёт свою невесту, рассыпался в шутливом поклоне и так же громко, как смеялся, выдал что-то непонятное прямо в лицо охуевшему Сакадзуки.       Потом мир опять рванул куда-то в сторону, смазался, расплылся и в конечном итоге перевернулся, организовывая мне скорую встречу с очередной деревянной поверхностью. На этот раз она хотя бы не была голубой или синей, но зато неприятно-тошнотворно пахла солью и нафталином.       Желчь протестующе хлюпнула в пустом желудке — белые туфли своего спасителя я всё же заблевала.       Вокруг плескалось море, кричали чайки и белугой выли ничего не понимающие дозорные, озадачено рассматривая мою кружевную Жозефину Павловну.       Сверху задорно смеялись, пока я ловила вертолёты, уткнувшись взглядом в полосатые паруса. Снова синие.       Ещё более безбашенным этот день быть просто не мог.