Нуждаюсь в твоём тепле

      Дилюк не помнил, чтобы Кэйа был таким тактильным. Да он, кажется, и не был... То есть был, но не настолько. В детстве он определённо точно был инициатором большинства проявлений братской любви: обнимал при встрече, подкрадывался сзади и запрыгивал на спину, мог спокойно подойти к читающему полулёжа Дилюку и примоститься рядом. Но это было как-то в меру, спокойно и естественно.       Сейчас же его тактильность несла с собой лёгкий флёр удушающего отчаяния. Объятия затягивались до последнего и никогда не прерывались самим Альберихом, мимолётные касания казались вездесущим, серьёзно, он использовал каждую возможность невзначай коснуться руки, поправить и без того идеально сидящий сюртук, легонько подтолкнуть в спину и тому подобное. Хорошо, хоть целоваться не лез. В этом плане он вообще был на удивление покладист: все сколько-нибудь небратские жесты были только за закрытыми дверями.       А ещё Кэйа хотел проводить с ним каждую ночь. Не в плане секса, а просто спать каждую ночь в одной кровати, и в этом не было бы ничего плохого, если бы не его бешеный график. Работая практически без выходных и по непонятно сколько часов (там никак не получались положенные 8), куда логичней было бы оставаться в казармах, где у него, как у капитана, была своя, пусть и не большая, но вполне приличная комната, а не переться в ночи на винокурню.       В следующий раз, когда Кэйа заявится к нему после полуночи, его ждёт серьёзный разговор.       С разговорами у них, кстати, до сих пор не очень. Их отношения только-только наладились и подобны тонкой корочке льда в начале зимы, по которой лучше лишний раз не ходить. Дилюк честно пытается сдерживать свой темперамент (и отчаянно тоскует по временам беззаботной юности, когда его слова не воспринимались так остро), Кэйа же всё стремится перевести в шутку, чем изрядно бесит. Об этом тоже стоит поговорить. Без разговоров же никак, им жизненно необходимо перейти на другой берег, а для этого придётся попробовать тонкий лёд на прочность.       Когда Кэйа появляется на пороге его таверны, Дилюк только закатывает глаза. Алкоголик несчастный. — Налейте-ка мне выпить, мастер Дилюк, — усмехается капитан кавалерии. — Ещё не всё жалование пропил? — по привычке огрызается Дилюк, всё же начиная смешивать Полуденную смерть. — Ну что вы, на выпивку в вашей таверне у меня всегда отложено, — Кэйа шутливо хлопает себя по карманам, принимая напиток.       Людей сегодня много, и у Дилюка нет времени возиться с братцем, он принимает заказы, готовит коктейли, следит за порядком. Да и Кэйа сидит тихонечко, потягивает напитки, изредка только разговаривает с людьми, подходящими переброситься парой слов с капитаном. — Слышал, у тебя утром тренировка с новобранцами, — произносит Дилюк, когда наконец выдаётся свободная минутка. — Шёл бы ты спать. — Да ладно, тебя-то дождусь. — И снова не выспишься. — Не преувеличивай, я никогда рано не ложился.       С этим не поспоришь: Кэйа и раньше частенько сидел до самого закрытия. Но тогда это не касалось Дилюка. Это и сейчас, в общем-то, не его дело, но он переживает и, хочется верить, имеет право на свои переживания.       Оставшийся час до закрытия пролетает быстро. Дилюк выпроваживает последних пьяниц и запирает за ними двери. Но бармен не может уйти сразу, нужно убраться, посчитать кассу, закрыть смену. А тут ещё нечто, называющее себя капитаном кавалерии, дремлет за барной стойкой.       Дилюк набирает в небольшое ведёрко воды и берёт тряпку, задумчиво смотря на братца. Полы и уборную приходит мыть по утрам уборщица, но вот столы протереть нужно. Чем раньше они закончат, тем быстрее отсюда уйдут. — Эй, Кэйа! — будит он парня, ставя перед ним ведёрко. — Давай поднимай свою задницу, и бегом столы протирать.       Кэйа сонно щурит один глаз, тут же начиная возмущённо кряхтеть: — Я вам денежку плачу за напитки, мастер Дилюк, и я же потом работать должен?! Вот она ваша клиентоориентированность.       Однако послушно встаёт, принимаясь за работу. — Стулья на столы ещё подними, ну ты знаешь, как это должно выглядеть. — Знаю-знаю...       Дилюк встаёт считать кассу, мысленно делая себе пометку в следующий раз не брать с Кэйи плату за выпивку, всё же настолько нагло эксплуатировать его он не может. — Ты закончил? — Кэйа подходит со спины, кладя подбородок на чужое плечо и заглядывая в отчётность. — Да, сейчас пойдём, — отвлечённо кивает Дилюк. — Это хорошо? — спрашивает Кэйа, с любопытством смотря на колонки цифр. — Для буднего дня неплохо.       Дилюк сбрасывает его голову, относит документы и возвращается в зал. Отчёты заполнены, мора убрана в сейф, сам сейф посчитан и заперт, зал приведён в порядок. Можно идти домой. Только вот домой ещё нужно дойти. Дилюк кидает взгляд на часы и снова недовольно начинает: — Тебе действительно имеет смысл остаться в казармах. Пока дойдём до винокурни, пока ляжем, а тебе рано вставать. И сколько спать ты планируешь? Два часа? — Зато я буду спать с тобой, — Кэйа пошло усмехается.       Фигляр. Они оба знают, и что этой ночью будут только спать, и что скорее всего Кэйа вырубится первым, только-только оказавшись в постели. — Это неразумно, — и уже приняв решение. — Идём, отведу тебя в казармы. — Дилюк! — Это не обсуждается.       Когда Кэйа проходит мимо него к двери вид у него донельзя несчастный, и Дилюк не берётся гадать, сколько в этом наигранности. — Тогда останься у меня. — Это запрещено. — Да ладно! Кто может мне что-то запретить? — Джин. — А мы ей ничего не скажем! — задорно говорит Кэйа и, когда не слышит ответа, только ловит хмурый взгляд, продолжает. — Серьёзно, Дилюк, даже рядовые скрыто приводят в казармы своих любовниц, а я как капитан кавалерии, имею полное право водить кого хочу, если не официальное, то моральное точно. — Ничего другого я от Ордена и не ожидал, — бурчит Дилюк. — Это значит да? — Это значит, один раз. А завтра мы обсудим, что тебе не следует переться на винокурню, если поздно заканчиваешь, а утром рано вставать.       Кэйа лишь усмехается. Он ведёт его через задние ворота корпуса, от которых у него, само собой разумеется, есть ключи, потом в свою комнату. Пусть капитанская, но это всего лишь комната, на противоположной от двери стене окно, около него стол, справа кровать, тумбочка и какие-то полки, слева шкаф и дверь в личный санузел — роскошь, доступная только офицерскому составу Ордо Фавониус. — Кстати, всегда хотел спросить, почему ты не снимешь квартиру? — задаёт вопрос Дилюк, пока Кэйа ищет им сонную одежду. — У тебя же есть мора.       Капитанское жалованье вполне себе позволяет снимать жильё, а не ютиться в казарме. — Не знаю. Как-то никогда не было такой необходимости, — Кэйа прикрывает шкаф и поворачивается к нему с двумя ночными рубашками, подходит совсем вплотную, а потом плавно наклоняется за мягким, коротким поцелуем, и ещё одним. — Может, если ты будешь чаще у меня оставаться, я и подумаю об этом, но мне одному и тут удобно.       Дилюк кивает. Они умываются перед сном и переодеваются. Как всё-таки удобно, что они могут носить вещи друг друга: они почти одного роста, визуально даже не считывается, что Кэйа на пару сантиметров выше, Дилюк шире в плечах, поэтому одна и та же одежда смотрится на них по-разному, но вполне себе нормально. Если, конечно, не считать некоторые особо вызывающие рубашки из гардероба Кэйи, те вообще в адекватном состоянии способен надеть только их владелец.       Кровать узкая, поэтому Кэйа пододвигается к Дилюку близко-близко, обвивает его шею руками, их ноги переплетаются под одеялом, Дилюк кладёт одну ладонь парню между лопатками, чуть надавливая. Кэйа приподнимает голову и затягивает его в медленный, неглубокий поцелуй.       Кэйа очень любит поцелуи, вообще любые, но такие особенно. Неторопливые, влажные, тягуче-сладкие, словно мёд, и практически без сексуального подтекста. Он готов так целоваться часы напролёт. Конечно, никаких поцелуев на публике, но стоит им остаться наедине, как он обязательно потянется к чужим губам.       Он отстраняется всего на полсекунды, чтобы вдохнуть немного воздуха, и уже наклоняется обратно, но Дилюк мягко смещает его за волосы вниз, вдавливая куда-то себе в район ключиц: — Спи.       Кэйа послушно затихает. На минуту или две, потом начинает сонно возиться: — Так неудобно, у меня рука затечёт.       Они чуть сдвигаются, немного меняют положение, и Кэйа оказывается наполовину лежащим на Дилюке, всё также уткнувшись лицом в ямочку над ключицей. Удобно. Даже тяжесть Кэйи давит не сильно. — Люблю тебя, — бормочет Кэйа перед тем, как окончательно вырубиться.       Дилюк лишь мягко гладит его по волосам. Он так и не смог сказать эти простые слова в ответ. Они всё крутятся на языке, оседая непонятной горечью, но пока... тяжело. К счастью, от него и не требуют.       Утром никакого разговора не получилось: Кэйа умчался рано утром тренировать новобранцев, бегло проинструктировав Дилюка, как незаметно выйти из комнаты. Оказалось, через окно. Позорище.       Кэйа очень тактильный, безумно любит поцелуи, долгие объятия и, кажется, лежать перед камином, укутавшись в плед, с какой-нибудь книжкой. Когда Дилюк первый раз его так находит, то едва верит своим глазам. Поздний вечер, Кэйа пришёл на винокурню около часа назад, Дилюку доложили, но он, занятый документами, попросил подождать. Спускаясь вниз, он ожидает увидеть что угодно, бедствие какого угодно масштаба, но никак не мирно читающего Кэйю. Такого тихого. Дилюк и забыл, что он таким бывает. — У тебя такое сложное лицо, будто ты всё ещё на свои бумажки смотришь, а не на меня, — привычный сарказм, и привычное лукавство в глазу.       Но и тихие посиделки у камина ему тоже знакомы. Почти забыты, но знакомы. И Кэйа кажется сейчас таким... домашним. Хочется подойти ближе, присесть рядом, а потом и вовсе прилечь, наваливаясь на Кэйю поверх пледа. Хочется. Только вот он и с места сдвинуться не может, смотрит и хмурится.       И Кэйа опять подходит первый. Вылезает из своего уютного гнёздышка, плавно потягивается, подходит к Дилюку и заключает в объятия, обвивая его шею руками, и целует.       Дилюк отвечает охотно. Это то, чего он хотел, это то, что ему нужно. — Пойдём наверх, — шепчет он, поглаживая чужую поясницу и мягко подталкивая к лестнице.       Кэйа смеётся, и это такой приятный звук, совсем не раздражающий, как часто говорит Дилюк.       Они вместе поднимаются наверх и заходят в хозяйскую спальню. Вообще-то, Кэйа мог подождать его здесь. Он же знает об этом? Он же знает, что может находиться в любой комнате винокурни, в какой пожелает? Или это нужно проговаривать отдельно? Архонты, Дилюк правда не совсем понимает, как строить эти их новые отношения. Но плед же Кэйа где-то раздобыл, и явно не в гостиной, да и книга взята из библиотеки, значит, как минимум туда он заходил. По правде говоря, когда Дилюк предлагал оставить у него несколько комплектов сменной одежды, он имел в виду именно то, что Кэйа может приходить когда угодно, оставаться на сколько угодно где угодно и уходить когда угодно. Он же всё правильно понял? — Эй, ты опять не со мной, — мягко усмехается капитан, прислоняясь своим лбом к чужому. — Прости, задумался, — хмурится, возвращаясь из своих мыслей, Дилюк. — О чём же это Вы, господин Дилюк, думаете, пока меня целуете? — улыбка становится лукавой. — Да о тебе же, — бурчит Дилюк и больше не даёт Кэйе сказать ни слова, сокращая расстояние между их губами и недвусмысленно подталкивает к кровати.       Их поцелуи... не сказать, что очень страстные, скорее тягучие и предвкушающие. Это только начало. Такая затравка, когда оба знают, что дальше будет больше, жарче. Кэйа всё ещё чуть улыбается, и Дилюк не спешит на него за это ругаться, потому что улыбка на редкость искренняя. И руки по чужому телу гуляют тоже пока не судорожно-возбуждённо, а мягко, очерчивают знакомые линии, гладят там, где скоро будут сжимать: плечи, грудь, талия, бёдра.       Кэйа сзади упирается голенью в кровать, и садится на неё, разрывая поцелуй и спешно стягивая сапоги. Дилюк тоже быстро разувается, и они забираются на кровать так, что Рагнвиндр нависает над капитаном, который снова растягивает губы в улыбке, на этот раз сладенько-обольстительной. Знает, как привлекательно сейчас выглядит, чертяка.       Дилюк снимает эту улыбку поцелуем, прижимает капитана к себе плотнее и вклинивает колено между его бёдрами. Тот призывно разводит их шире и трётся пахом так откровенно пошло, что крышу сносит.       Пожалуй, секс — единственный аспект их новой жизни, в котором всё прекрасно без лишних разговоров, потому что в юности они исследовали тела друг друга настолько, насколько это могли сделать два здоровых подростка, абсолютно друг другу доверяющих. В общем, чего они тогда только не перепробовали, руководствуясь лишь желанием получить удовольствие и его же доставить. И добровольным участием второго, конечно. Вот тогда разговоров было предостаточно. Разговоров, обсуждений, ласковых уточнений каждую секунду.       И когда спустя годы, они впервые снова оказались в одной постели, всё прошло просто идеально. Руки помнили, где нужно касаться, губы помнили, как нужно целовать, их тела просто заново собрались, как пазл, и всё на мгновение стало правильным. Дилюк и не рассчитывал, когда-то вновь ощутить такое.       Они немного изменились внешне: окончательно пропала подростковая угловатость, зато оформились мощные мышцы, всё же взрослая жизнь оказалась похлеще даже самых смелых юношеских мечтаний. Дилюк стал ощутимо шире в плечах, Кэйа его догнал и даже немного перегнал в росте. Но разве это имело значение? Важно было лишь то, как знакомо скользили подушечки пальцев по плечам и шее, как зарывались потом в густую копну волос, как рождались в груди бархатные стоны, как изгибались в улыбке родные губы, как светились счастьем дорогие сердцу глаза... Кстати, о глазах.       Дилюк тянется к правому, поддевает завязки и останавливается: — Можно? — Ну если хочешь, — еле заметно пожимает плечами Кэйа.       Дилюк проходится по коже под верёвочкой к затылку и легко развязывает узелок, стаскивая повязку и откладывая её в сторону. Из-под чёлки выглядывает второй, незрячий глаз. Он белёсый, поддёрнутый плотной дымкой, за которой еле видно неподвижный зрачок. Под бровью небольшой, но глубокий рубец. Честно говоря, зрелище жутковатое, в большей степени потому, что незрячий глаз не реагирует ни на свет, ни на что-либо другое. Дилюк прекрасно понимает, почему капитан прячет его за повязкой: это не из-за стеснения или ненависти, просто если он хочет производить то впечатление, что он производит, очаровывать женщин и мужчин парой фраз, нужно выглядеть более... мирно. Причём различные слухи о том, что же скрывается под повязкой капитана кавалерии, ничем не портят его репутацию, а только добавляют ему некоего флёра таинственности. Ничего личного, только выгода.       По крайней мере, сейчас причины такие, и Дилюк этому очень рад. А так он помнит и маленькие дрожащие пальчики нового жильца винокурни, прижимающие к лицу грязную тряпицу, лишь бы никто не увидел; и растерянный сонный прищур, когда он заявился рано утром по очевидно очень важному делу будить названного брата; и своё неуверенное мальчишеское "Можно посмотреть твой глаз?"; и спокойно-задумчивое уже юношеское Кэйи "Неужели, в тебе это не убивает желание?".       Нет. Ответ всегда нет. Он целует под глазом, влажно ведёт по щеке вниз и вновь приникает к губам.       Поцелуи всё более необузданные, влажные. Дилюк судорожно расшнуровывает его корсет, затем расстёгивает мелкие пуговицы на рубашке, проклиная моду Кэйи одеваться, как капуста. Нет, серьёзно, одежды много, а ничего не прикрыто. Не то чтобы он хоть когда-то действительно осуждал, но раздевать его стало ощутимо сложнее.       Когда наконец Кэйа остался без верха, Дилюку пришлось отстраниться, чтобы стянуть с него штаны сразу вместе с нижним бельём.       Красивый. Какой же он, сука, красивый. По меркам Мондштадта, внешность Кэйи всегда считалась скорее экзотической, чем заурядной. Дилюк знает, что в детстве Кэйю это раздражало и даже пугало, "как игрушка в кукольном магазине". Поэтому он так удивился, когда, вернувшись в Монд, увидел Альбериха, не просто выставляющего свою внешность на показ, но как будто даже подчёркивающего её необычность. Не сразу он понял, что это просто другой способ спрятаться, другая маска. Ну и пусть. Пока он чувствует себя спокойно и уверено, пока он чувствует себя на своём месте, пусть будет так. Но какой же он, сука, красивый.       Пока Дилюк любовался, Кэйе надоело изображать из себя картину. Воспользовавшись моментом, он схватил его и стремительно перекатил их, с самодовольной улыбкой устроившись на бёдрах Дилюка. — Кэйа... — начал было Дилюк. — Тише, — шепнул капитан.       Он сместился ниже, всё с той же улыбкой расстегнул чужую ширинку и чуть приспустил брюки и нижнее бельё. Взял в руку член Дилюка, последний раз озорно взглянул наверх и опустился ртом на полувозбуждённый орган.       Дилюк чуть не задохнулся в этот момент. Столько раз Кэйа ублажал его, он ублажал Кэйю, и всё равно... Архонты, какой же он!       Кэйа придерживает член у основания, насаживается неглубоко, в основном играясь с головкой. Он с удовлетворением чувствует, как тот твердеет и увеличивается от его махинаций, и капитан специально издаёт мокрые пошлые звуки, распаляя тем самым их обоих.       Пока Кэйа в очередной раз проходится языком по головке, Дилюк вплетает пальцы в его волосы, сначала мягко массирует кожу головы, затем уже жёстко берёт за волосы, направляя вниз. Кэйа тут же напрягает губы, стараясь расслабить всё остальное, упирается руками по обе стороны и послушно следует за движением.       Дилюк размеренно насаживает его ртом на свой член, проникая всё глубже, пару раз достаёт до горла, а потом и вовсе опускает максимально, задерживая на пару секунд.       Это нормально. Они оба любят пожёстче, а Кэйа в своих фетишах и вовсе иногда скатывается в откровенный мазохизм. К тому же, Дилюк его тут же отпустит при малейшей попытке отстраниться.       Но тот не отстраняется, только прикрывает глаза, когда утыкается в короткие рыжие волосы на лобке, и тянется к собственному члену.       Дилюк сам отодвигает его, когда понимает, что ещё чуть-чуть, и они кончат раньше времени. А он тут как бы на полноценный секс настроился. Хватка на волосах пропадает, вместо этого он нежно убирает упавшие на лицо пряди, и проходится большим пальцем по влажным припухшим губам. Грудь Кэйи ходит ходуном — он пытается отдышаться. — Ложись на спину, — тихо говорит Дилюк, сдвигаясь в сторону.       Кэйа ложится. Его дыхание почти пришло в норму, только щёки всё ещё чуть красные, что при его цвете кожи вообще-то показатель. И губы он облизывает слишком часто.       Дилюк быстро стягивает с себя остатки одежды, достаёт флакончик с маслом и немного подогревает его с помощью пиро. Сам же устраивается между разведенных и согнутых в коленях ногах возлюбленного, мягко гладит его по бедру, ласкает член, переходит на поджарый живот. Кэйа запрокидывает голову и едва слышно стонет. Дилюк склоняется над ним и прослеживает тот же самый путь, но уже губами.       Дилюк выливает немного масла себе на пальцы, пристраивает их ко входу, пока что просто массируя сжавшиеся мышцы и пытаясь вспомнить, когда они в последний раз были вместе. Четыре дня назад, но тогда снизу был он, а наоборот... по всему получается, достаточно давно. Дилюк приникает губами ко внутренней стороне смуглого бедра, одновременно с этим начиная вводить пальцы.       В голову лезет воспоминание, как однажды в юношестве он довёл Кэйю до оргазма одними пальцами. Это была его месть за что-то, и он в упор не помнит, за что, помнит только, как зарделся, когда Аделинда, будучи в курсе их ссоры, спросила мальчишек, решили ли они свои разногласия. За него ответил Кэйа, с видом кота, объевшегося сметаны, заявивший, что всё они решили ко взаимному удовлетворению. Кто кому отомстил ещё.       Сейчас он его лишь растягивает, но медленно и обстоятельно, не прекращая влажно водить губами по коже, вдыхая родной запах и слушая частое неглубокое дыхание с вырывающимися тихими стонами.       Наконец он отстраняется, ведёт руками по многострадальным бёдрам, на мгновение сжимает талию, вверх, царапает короткими ногтями соски, получая судорожный вдох, и Кэйа наконец на него смотрит. Видок он из себя представляет... беспорядочный. Разметавшиеся в стороны спутанные волосы, искусанные губы, и взгляд этот, не манящий даже, а подстрекающий. "Слабо залезть на самую верхушку дерева?"; "Принеси нам винограда с плантаций, если не трус"; "Ну трахни, если не боишься". В их первый раз Кэйа тоже был снизу.       Дилюк буквально сгребает его в приливе чувств, притягивая ближе и впиваясь в податливые губы, Кэйа обвивает его шею руками, сжимает коленям бока, ближе, ближе, сильнее. Вот сейчас приходит настоящая страсть, всё, что было до, меркнет, то можно было контролировать, это уже нет, оно как лавина, они двигаются в поцелуе невпопад, иногда сталкиваясь зубами, но не останавливаясь.       Дилюк каким-то чудом нашаривает масло, выливает себе на член, проливая случайно на простыни, и входит одним сильным движением, и после, не останавливаясь, снова тянется к губам, что открылись в стоне, начинает толкаться, мощно и чувственно. Кэйа выгибается ему навстречу, но скорее интуитивно, его руки сжимают широкие плечи, он царапается, и стонет, и тоже целует, и они едины в этом безумном порыве.       Хочется жёстче, и глубже, и... Дилюк выходит, понимая, что так не получится. — Перевернись, — особенно хриплым голосом просит он.       Кэйе требуется секунда, чтобы сообразить. Потом он быстро переворачивается, опираясь на колени и локти. Дилюк кладёт ладони на его талию и снова входит, начиная вколачиваться, быстро и сильно, и так хорошо, Архонты, как хорошо! Кэйа сильнее прогибается в пояснице, и вскоре вовсе падает на грудь, Дилюк смещает руки ему на лопатки, давит, вплетает пальцы ему в волосы, тянет за волосы. Кэйа стонет, уже громко, чаще в матрац, но всё равно громко. И плевать, крыло прислуги в другой стороне, и если и есть привилегии быть взрослыми, то это возможность быть громкими в постели.       Ещё немного, ещё чуть-чуть, Кэйа тянется к собственному члену, быстро и беспорядочно надрачивая, и почти сразу кончает. Дилюк дёргает его на себя, и тоже изливается внутрь.       Кэйа тут же валится на кровать, больше не имея сил держаться на коленях. Дилюк старается осторожно покинуть его тело, мажет взглядом по сокращающемуся входу, в его семени, по белёсой капле, вытекающей из него, и падает рядом, закидывая руку на смуглую спину.       Как долго они так лежат, сказать не берётся никто, но Дилюк слабо пихает Кэйю в плечо: — Там ванна набрана, — и когда в ответ слышит только неразборчивое мычание, продолжает. — Нам нужно в ванну. — Не нужно, — еле различимо бурчит Альберих в простыни. — Нужно, особенно тебе, я в тебя кончил. — Вот почему кончил ты, а в ванну нужно мне? — Идём, — не зная, что отвечать на такое обвинение, повторяет Дилюк.       На пару секунд воцаряется тишина, потом Кэйа просит: — Принеси мне попить, пожалуйста.       На этот раз молчит уже Дилюк. У него так-то тоже сил нет, он надеялся, что Кэйа встанет, а он потом тоже как-нибудь... Такого, правда, никогда не бывало, но всё же возможно.       Спустя ещё какое-то время и, видимо, внутренние уговоры самого себя, Дилюк всё же встаёт, не очень аккуратно перелезает через всё ещё лежащего пластом капитана, и идёт к графину с водой. Первый стакан выпивает сам, второй всё же приносит Кэйе. Ради такого тот даже садится, чуть кривясь. Но ничего страшного, он был хорошо растянут, на утро уже будет чувствовать себя нормально.       Когда они всё же добираются до ванны, забираются туда вдвоём, удобно устраиваясь во всё ещё немного тёплой воде.       Дилюк рассеянно перебирает синие волосы, думая, что он бы хотел, чтобы они снова жили вместе. Но не на винокурне, отсюда Кэйе действительно неудобно добираться до Ордена. Может, снять квартиру? Тогда Кэйа скорее всего заупрямится и захочет оплачивать её напополам, а это ему кажется неправильным, так как и семейный бизнес, и семейные деньги глубоко в душе считает общими и винит себя за то, что несколько лет назад выгнал его из дома, без моры в кармане. Может просто купить в городе дом, и поставить Кэйю перед фактом? Нет, самостоятельно принимать такие решения точно не стоит, это как-то... Нет, нужно будет обсудить это утром, высказать свои предложения, может, у Кэйи есть идеи получше. Но завтра, всё завтра. — Надо будет ещё простынь сменить перед сном, она вся в масле и сперме, — вместо этого говорит он, морщась.       Кэйа полулежит на нём, уткнувшись куда-то в шею. Как только водой не захлёбывается? Он в ответ лишь кивает, зевает и произносит: — Люблю тебя.       Рука Дилюка после этого замирает и как-то напрягается. Кэйа, почувствовав это, хмурится и озадачено смотрит наверх. Что-то не так? Что-то случилось, а он не заметил?       Дилюк как-то напряжённо вглядывается в его глаза, привычный красивый синий и незрячий белёсый. — Я тоже тебя люблю, Кэйа.       И сразу становится легче дышать. Кажется, это то, что стоило сказать давно.       На лице Кэйи расцветает улыбка, искренне радостная, но более понимающая, чем он ожидал. Кэйа знает. После того, как он еле-еле собрал себя по кусочкам после их ссоры и расставания, он бы не пошёл на сближение, если бы не ощущал этого, ведь второго такого он просто не переживёт. Да, не слышать подтверждения чужих чувств было мучительно, но он верил, что когда-нибудь услышит. И он дождался. Он любит и любим в ответ. А со всем остальным они разберутся.