Жертва

Этот всегда улыбающийся человек по имени Бруно Буччеллати совсем не понимает кто он внутри. Я давно это прознал, разглядел в нем. Всегда доброжелательный, подстраивается под всех, общительный, вообщем — яркий человек, которому все, казалось бы, по плечу. Часто вечером, когда мы остаемся в гостиннице, если на задании, или если мы ночуем дома, не так важно, Бруно запирается в нашей комнате, которую мы делим, пока я чем-нибудь занимаюсь и мне не нужен мой угол, он плачет, не так долго, но почему-то почти захлебывается. Такие выводы я сделал, когда он забыл повернуть ключ и вовсе не закрыл до конца дверь. Хотел ли он, чтобы я узнал об этом, а может он совершенно случайно, в порыве паники забился в угол и не успел закрыться. Я не вкурсе, знают ли об этом остальные ребята, но теперь я специально жду пока волны уйдут и он сам выйдет. Как-то, сильно напившись, мы поцеловались. Он впервые тогда сильно перебрал и вел себя так, как только что попробовавший алкашку подросток, в голове которого нет представления о пьяном поведении, будто бы он «стекл как трезвышко». Про мой опыт сильного опьянения я скажу только то, что действительно более менее контролирую себя, но первое предложение в этом абзаце говорит от обратном. Ну и пусть. Больше между нами связи не было, скорее всего он не помнит или просто молчит. Такие люди часто умирают молодыми, хотябы относительно не редко. Может быть я глубоко ошибаюсь, поправьте меня. Я решаюсь поговорить с ним, но пока ломаюсь, ведь о таком разговаривают только при нужной обстановке, как мне кажется. Я имею право на личное мнение, да? Я хочу сказать ему, что он «жертва». Не та, которую убили. Он психологическая жертва, которой всегда мало любви, ему хочется чтобы его долго уговаривали, пусть он уже давно согласен, но эти умоляюшие глаза просящего сводят его с ума. Он не делает так только по острой необходимости и со стариками. Зато он любит, когда у него все получается. Да, кажется, это не тот Бруно, которого вы себе представляли, я прав? На мои предложения выпить он всегда отвечает «нет» и больше не слушает меня, даже если я начинаю доставать что-то. Пусть, мне понравилась та ночь, я признаю это, хотя не очень люблю так делать, только теперь у меня жажда взаимности, повтора и продления, а не эти тупые взгляды в мою сторону. — Буччеллати, не занят? — я постучался а дверь перед тем как зайти, всегда так делаю, потому что это наша комната и я уважаю этого человека, который живет со мной. Он похоже снова словил волну, только сейчас укрылся одеялом, было достаточно позднее время. — Я? Нет, а что? Только мне надо… — Никуда тебе не надо, — я перебил его, закрыл дверь и подошел к кровати. Жертва должна насытиться, — Рассказывай. — Что? — Не делай из меня дурака, ладно? Я пришел по-хорошему. Выкладывай. Он до последнего продолжал не реагировать, лежать под одеялом и всхлипывать. Теперь я точно не выдержал. Я прижал его одеяло к кровати без доступа кислорода. Он держался, долго и мужественно, а потом я снова начал говорить. — Знаешь кто ты? — из-под одеяла послышалось тихое «Кто?», — Ты — жертва. Ты любишь, когда тебя долго уговаривают, добиваются, ты общительный, любишь разговаривать о чем-то новом или вспоминать о старом, ныряя далеко, в самую глубь воспоминаний. Ты закрываешься тут или в любой другой комнате, если мы не остаемся в Неаполе и рыдаешь. А знаешь почему? — Бруно молчал под одеялом, — Потому что ты боишься чужого мнения, идиот. Плохого мнения о тебе. Как сейчас. Тебе не хватает кислорода и твоя жизнь сейчас в моих руках, я могу прижать тебя и ты больше ничего не сделаешь, потому что я сильнее тебя в несколько раз. Да. Сильно накипело. Незнаю о чем он там думал, но он даже не брыкался, не пытался вылезти, не ругался. Я отпустил одеяло, раскрыл его и на меня посмотрел не тот жизнерадостный Бруно Буччеллати, доброй души человек, а красный, совсем заплаканный идиот, смотрящий на меня, как на ругающегося отца. — Понял? — я его напугал, наверное, но потом ладошками и пальцами рук вытер его слезы и лег рядом, — Таким ты себя никогда не признавал и не сделаешь этого. Прости, мне правда было плохо, просто ты не хотел начинать первый, а теперь, я буду ждать пока выскажешься ты. — Леоне, ты совсем сумашедший. Как же я тебя люблю за это, — он повернулся ко мне и прижался к моей груди, своим горячим дыханием согревая мое сердце. Я обнял его крепче и так бы мы и уснули, только весь наш кайф оборвали парни, услышавшие мои странные ругательства. Первый прибежал этот придурок Джорно. Что он вообще тут забыл? Детям надо спать в это время и стучаться когда заходишь в чужую комнату. Потом свой нос сунул Миста, за ним Наранча. Уважаю Фуго — он никак не реагировал, читал себе книжку в комнате и не лез не в свое дело. Триш давно спала. Я и не заметил как Бруно уснул. Показав средний палец зашедшим, они тут же вышли и потом я еще долго слушал, как они успокаивали Наранчу. Он был старше Джорно, но не умом, поэтому от того, что увидел как мы лежим на кровати в обнимку, его бросило в истерику.

***

Утром я был накрыт одеялом и лежал на кровати Буччеллати один. Долго ждать не пришлось и мой милый мальчик вернулся, заметил, что я не сплю и вернулся ко мне, уже умытый и расчесанный. — Вчера у тебя было похуже, чем у меня, — он мило улыбулся, — Я всегда могу вылушать тебя. — Это вместо «доброое утро»? — я хмыкнул. — Это вместо «я тебя люблю», — мы смотрели друг другу в глаза очень долго, пока он не провел своей мягкой ладошкой по моей щеке, — Пошли завтракать. Ребята уже поели. Потом вернемся сюда. Звучало с большой надеждой и долго уговаривать меня не пришлось. Буччеллати готовил вкуснейшие оладьи, они были такими воздушными и таяли во рту. Честно, я готов всегда ими завтракать, если бы на кухне не было дежурства по готовке. Не готовил только Наранча, иначе бы мы не выжили.