Выйди из комнаты

Да нет, хуйня какая-то. Если свет теплый, то тень должна получаться холодной, а полутень надо размыть водой. И ещё надо добавить рефлекс, но вот куда... Эна грызет конец кисти и наконец швыряет её в стену. Сердце жжёт керосином, она снова злится на рисунок и злится на себя за эти неоправданные обиды. Она сидит в комнате уже третьи сутки, дома нет ни отца, ни надоедливого старшего брата, только она и множество холстов, красок, кистей и полупустых стаканов с чаем. В одном из них торчит беличья кисть на четырнадцать, Эна перепутала чай и стаканчик с водой. Очередной набросок к покраске которого она уже успела приступить снова казался каким-то не таким, слишком неестественная поза, не гармоничная композиция и плохо выстроенный свет. Все это заставляло Шинономе словно маленькую девочку прятать голову в коленях и обнимать себя руками, чтобы не дай бог снова не заплакать. Она не уверена что получится ещё раз. Карие глаза уже припухли от слёз которые она устала вытирать с рук и щёк, кажется что за стенами этой квартиры вообще ничего не существует, что только здесь она ещё способна находится, а солнечный свет уничтожит её, точно маленькую бабочку под колесами автомобиля. Эна вздрагивает, то ли от холода, то ли от нервов и отпускает свои колени. Вынимает из стакана другую кисть и продолжает рисунок. Если тут полутень, то рефлекс выходит темнее, так оно и должно быть. Кисть делает пару неосторожных штрихов, теперь тень выглядит смазанной, руки дрожат и как бы девушка не пыталась успокоиться у неё ничего не получается. Глицин который она принимала утром нихуя не работает, хотя на пачке обещали помощь при стрессе и девиантном поведении (хочется пошутить, но шутка застревает в горле). Она достаёт из блистера ещё одну таблетку, кладет под язык и принимается ждать когда лекарство подействует. Время тянется предательски долго, Эна не знает который час на улице, да и предположить не может, все окна плотно зашторены. Пыль летает в маленьких солнечных лучах, потом оседает на полу, стенах и самой Эне. Девушка думает что зря она не спала предыдущие дни, ей кажется что стены начинают оживать и надвигаются на неё со страшной скоростью. Её снова пробирает крупная дрожь, она расставляет в стороны руки, как бы пытаясь остановить их сближение, но ничего не происходит. Комната остаётся собой, запущенным помещением с маленькой уставшей художницей с красками на лице и руках. Шинономе не понимает как вообще рисует при таком освещении, и ответ накатывает удивительно быстро, ударяет в голову. Она не рисует, а просто пачкает холсты, кисти и изводит стаканы под чай, ей кажется что чувство жгучей ненависти к себе уничтожит её тут, задавит упавшим с потолка роялем, удушит собственными кишками. Страшно. Страшно и очень холодно. Голова раскалывается, руки чешутся от невероятного желания ударить себя по лицу. Вместо этого девушка хватает канцелярский нож и наносит бесчисленные удары по неудавшейся картине. Раз, раз раз. От картины остаются только жалкие лоскутки и обрывки материи, но легче как ни странно не становится. Эне хочется вонзить нож себе в руку, потом в ноги, в грудь, в глаза, в сердце, в шею, в живот, в голову. Только бы не чувствовать отвратительного стыда за свое существование. Вот она испортила очередной холст, молодец Шинономе, для этого их тебе и покупали, конечно. Для этого Акито бегал по художественным магазинам чтобы найти нужный размер, для этого она тратила накопленные деньги и выносила взгляды отца, которые просто плохо скрывали презрение. Конечно. Художница хуева. Рука с ножем неприятно подрагивает, это больше похоже на тремор потому что Шинономе не в состоянии ее остановить, с чувством какой-то немой обыденности и такого же пустого отвращения задирает рукав кофты. Нож тянется к руке, проводит пару смазанных царапин и Эна наконец находит в себе силы уронить его на пол. Такое ощущение как будто слезы замерли где-то рядом с глазницами и под языком и только и ждут возможности вырваться. Тишина. Хотелось бы конечно сказать тишина и покой, но покоем тут даже и не пахнет. Глицин ведёт себя просто отвратительно, максимум что он сделал, так это вызвал чувство тошноты, добивая Шинономе. Спасибо. Её итак от себя тошнит, да ещё вдобавок ей хочется есть, но кажется что если она возьмёт в рот хоть кусочек какой-то еды, то её немедленно вырвет. Нет сил взять новый холст. Нет сил открыть пару баночек с краской. Нет сил на карандашный набросок. Эне просто хочется исчезнуть. Раствориться в этой каше из слов, эмоций, пыли, крови, красок и ненависти. Ей кажется что её уже не существует. *** Мизуки не нравится то с какой интонацией Эна три дня назад сказала: —„Оставьте меня в покое! Такие счастливые, у вас всех есть талант, вы всего так легко добились, даже не смотрите на тех кого оставляете за бортом!” Тогда она сильно расстроила и Мизуки, и Канаде с Мафую. И совсем скоро перестала появляться в аудиочате. Какое-то время они были слишком расстроены чтобы озаботиться её исчезновением, но Мизуки заволновался первым. Вчера он провел пару часов в секае, где они с Мику искали Шинономе, но нашли только Лена, который трагично смотрел куда-то в пустоту. Так что теперь стояло только два варианта, либо Эна заперлась дома, поскольку в школе она тоже не появлялась, либо наложила на себя руки. Хотелось, конечно хотелось верить в первое, да и маловероятно все это... Но всё равно страшно. Мизуки старается не думать об этом, отговаривает себя от подобного ужаса, но сердце все равно стучит как мотоцикл на старте, до боли в груди и слабости в ногах, ему хочешь верить в лучшее. Ключи от дома Шинономе Мизуки получил ещё давно, причем не от Эны, а от Акито, который мотивировал это тем что так ему будет спокойнее и он будет уверен в том что всегда попадет домой. Наверное он понял что Мизуки ему не верит, ведь сам Акито дружит с Аояги, Шираиши или наконец Тенмой, так что Мизуки тут совершенно не при чём. Возможно предусмотрительный брат выдал ему ключи именно на такой случай. Спасибо. У дома Эны Мизуки на какое-то время замирает, не решаясь войти в подъезд. Ему откровенно страшно. Эна там? А если нет, то что тогда? А если он найдет её там но уже не живую? Он общался с Акито, отец в отъезде, сам Шинономе живёт у Тои и возвращаться домой не желал уже несколько дней, принимая это за некие каникулы. Аояги по этому поводу выглядел невероятно счастливым, правда своим счастьем он не спешил делиться с Акиямой, так что подробностей он не знал. Но результат один. Входить до жути страшно. Он пытается, всеми силами пытается заставить себя поверить в то что ничего не случилось и сделать хоть шаг вперёд, но ничего не получается. Дышать становится тяжело и он прислоняется к стене, голова кружится и ноги не хотят держать его вертикально. „Вот ведь паникующий придурок Мизуки, с Эной что угодно могло произойти, а я беспокоюсь только о своём страхе.„Акияма отклеиваются от стены и решительно заходит в подъезд, едет на лифте до нужного этажа и решительно стучит в дверь. Внутри квартиры что то шуршит и у Мизуки гора с плеч падает, значит Эна там, вполне живая. И дышать сразу становится легче, и ноги больше не трясутся, и даже сердце не режет. Ничего сразу не болит и не кружится, на губах бессознательно выступает улыбка, а глаза закрываются, он вслушивается в этот тихий шорох и понимает что самое страшное уже позади. Крикнув что-то вроде:—„Это я, Мизуки!” Он вставляет ключ в замок и пару раз быстро поворачивает, дверь распахивается и являет неожиданному гостю абсолютную темноту. Возможно не совсем абсолютную, постепенно глаза привыкают к таким маленьким источникам света как электронные часы, экран телевизора, на котором бессмысленно мелькали какие-то люди, полосы света пробивающиеся сквозь плотные шторы. –Эна-чан? С тобой все хорошо?— Мизуки проходит дальше в квартиру, но дверь оставляет открытой, а то он нечаянно обо что нибудь убъется в этом мраке. Не дождавшись ответа, он проходит в комнату Эны, и застаёт саму художницу. Она сидит на полу обняв свои колени, на полу разливается лужа из остывшего чая, а в самом помещении стоит явный запах крови. Перед девушкой большой холст, он разодран и располосован, так что нет и шанса разглядеть в нем картину, у стены валяются кисти, а пол усыпан листами бумаги, некоторые из них скомканы и являют собой обычный мусор, другие, видимо, содержат на себе рисунки, точнее Акияма не видит. –Шинономе-чан, тебе плохо? Давай уйдем отсюда, пожалуйста, прогуляемся, воздухом подышим...— Мизуки садится на корточки рядом с Шинономе и осторожно, точно боясь сломать, трогает ее за рукав. –Не надо, Мизуки-чан, все хорошо, я, я просто рисовала тут немного,— Эна дёргается как от резкого холодного ветра, после истерично всхлипывает, плечи её трясутся.— И вот, как видишь.. Порисовала... У Мизуки сжимается сердце, он встаёт и резким движением раздвигает шторы, впуская в комнату свет дня. Первое время глаза слепит, потом он снова привыкает и смотрит на комнату во второй раз. Свет придает всему ещё менее радостный вид, на кровати валяется блистер с парой таблеток, рядом с ним нож, кисти разбросаны по периметру комнаты. Одежда Эны покрыта краской и кажется пылью, она поднимает заплаканные глаза на Акияму и снова опускает голову на колени, её только трясти начинает сильнее. –Прости, прости меня пожалуйста. Я, я не должна была говорить вам всего этого, мне лучше исчезнуть, правда?— Она вздыхает, хватается руками за голову и Мизуки кажется что сейчас Эна развалится на куски, там рука, тут голова, в углу ступни ног. Она выглядит побитой и уставшей, Акияме кажется что он не выдержит видеть её такой.— Прости меня за то что я существую. Мизуки ничего не отвечает, только садится рядом и обнимает Шинономе, надеясь хоть как-то выразить ту поддержку которую так хочет оказать. Потому что он не умеет поддерживать словами, ему самому порой кажется что его жизнь рушится, так что единственное что он может сделать, так это гладить Эну по голове и шептать ей что-то успокаивающее. –Дурочка ты, Шинономе-чан,— Мизуки упирается подбородком в плечо Эны и терпеливо ждёт пока она перестанет дрожать.— Ты восхитительная, и я никогда не устану восхищаться тобой. Спасибо, тебе за то что ты существуешь. Мог пройти час, могло и несколько минут, Акияма не следил за временем, но со временем Эна и вправду успокоилась, подняла голову и устало улыбнулась. –Спасибо, Мизуки-чан.— Она поднимается, стоит пока нетвердо, но Мизуки берет её под локоть и ведёт прочь из этой мрачной комнаты, хочет забрать её далеко-далеко, туда где они ещё не были, где солнце светит ярче, где зимой теплее и не наступает апатия, туда где творчество Эны наконец признают достойным восхищения, а Мизуки смогут принять таким какой он есть, туда где они сами поймут кем на самом деле являются. Чтобы это место навсегда стало для них домом, где ничто бы их не тревожило и не нарушало бы спокойствие жизни. Чтобы там каждый день казался праздником, а жизнь—вечными летними каникулами. Он обещает себе что когда нибудь, они найдут такое место, а пока главное двигаться вперёд.