Always Forever

      Чон У болен. И от этой болезни вряд ли найдётся лекарство. Он болен своим сумасшедшим, но таким притягательным соседом, болен его улыбкой, его сверкающими безумием глазами. Эти глаза… в мире нет более гипнотизирующего взгляда, и этот взгляд всегда направлен лишь на Чон У, будто бы кроме мальчишки, всегда уверенно идущего прямо в объятия тьмы, ничего другого для него не существует. И для Со Мун Джо действительно ничего больше и не существовало, как и для самого мальчишки, ведь образ Мун Джо ни на минуту не оставлял его развинченный разум. Он сделал Чон У своим без остатка, заразил этой больной любовью, которая уничтожает остатки его души. Хотя Чон У уже не уверен, существовала ли она когда-либо вообще.       Впервые осознание того, что он полностью и бесповоротно сошёл с ума, посетило его в ночь, когда он очутился в комнате Мун Джо, не помня своего имени, будучи ведомым лишь своими призрачными желаниями. И всё бы ничего, но он пришёл в себя, сидя верхом на оголённых, идеально бледных бёдрах соседа, вырисовывая языком невидимые слова на чужой шее, а затем… Это повторилось. И стало очередным подтверждением потери головы.       Но он так и не смог остановиться. А Мун Джо совсем не возражал, напротив, был счастлив, судя по его перманентной ухмылке. С каждым разом это заходило всё дальше. И даже когда казалось, что дальше некуда, Мун Джо всё же находил способы его удивить. Секс становился жёстче, а чувства невыносимее. Хотелось больше, оба не могли насытиться друг другом. Казалось, они могли утолить свою жажду лишь разорвав друг друга на куски. И ответить на вопрос «Это любовь или одержимость?» никто из них не мог, потому что, когда их взгляды пересекались, в их радужках все понятия сливались воедино.       И даже сейчас, когда Чон У молчаливо стоит на крыше Эдема, прижавшись спиной к парапету и прикрыв глаза, он не может ответить. И вряд ли вообще когда-либо сможет. Парень глубоко вздыхает, чувствуя, как тёплый ветер нежно обволакивает оголённые участки кожи, как взлохмачивает и без того непослушные волосы. Он чувствует присутствие Мун Джо и размыкает веки. Перед глазами плывёт до боли знакомый образ, тонкий изгиб месяца чётко виднеется на беззвёздном, почти чёрном небе, а размеренные шаги заставляют сердце зайти в сбивчивом трепыхании.       — Я искал тебя, — мужчина подходит вплотную с привычным любопытством вглядываясь в лицо напротив. Чон У может думать лишь о том, насколько тот красив. Его мягкие, обсидиановые волосы спадали по обе стороны от глаз, отражающих в себе тусклый блеск засыпающего города, а его сердцевидные губы будто безмолвно просили о поцелуе.       — Нашёл? — с усмешкой спрашивает Чон У, медленно, словно не по своей воле утопая в нём. Снова.       — Нашёл, — вкрадчивый шёпот заставляет покрыться мурашками, а ощущение его губ на своих — невольно превратиться в тряпичную куклу, принадлежащую одному лишь Мун Джо. Чон У кажется, что он падает. Падает на самое дно. Дно моральное и дно физическое, в самый дальний угол земли. Падает на ледяное дно Коцита в руки самого дьявола. Но он не боится разбиться, потому что дьявол и есть тот, кого он желает больше всего на свете.       Мун Джо кусается, с силой оттягивая корни его волос, а Чон У кусает в ответ. Их поцелуи всегда были похожи на борьбу. Только вот не ясно: друг с другом или с самими собой.       Вкус крови отрезвляет, но не сильнее, чем холодные пальцы, сомкнувшиеся тугим кольцом на шее. Один миг — и Мун Джо перекидывает его через парапет, удерживая за шею. Чон У цепляется за проржавевшую балюстраду, пока в его спину впивается жёсткий металл. Он задыхается. От неожиданности, от страха, от катастрофической нехватки воздуха. И всё в нём переворачивается, а Мун Джо лишь наблюдает, по-садистски наслаждается выражением красивого, но такого испуганного лица, стоя между стройных ног, слегка оторванных от земли. Мужчина ведёт свободной рукой по чужому колену всё выше, ныряя под иссиня-чёрную футболку. Он выводит узоры по нежной, горячей коже мучительно медленно, наконец добираясь до ореола правого соска. Мун Джо ослабляет хватку на шее, на секунду позволяя Чон У как следует вдохнуть.       — Сукин сын, — на выдохе слышится чуть дрожащий голос парня, которому снова тут же перекрывают доступ к кислороду. Руки затекли, а балка всё больнее врезается в позвонки.       — Может я и сукин сын, но тебя это возбуждает, — безумно скалится Мун Джо, сдавливая его сосок, а затем, достаточно помучив, переходит к другому. Чон У не может с этим поспорить. То ли потому, что ему тяжело говорить, то ли потому, что чувствует, как натягивается серая ткань его спортивных штанов.       Мун Джо наклоняется ниже, их тела соприкасаются вплотную и теперь Чон У кажется, что ещё немного и он упадёт.       — Полетаем?       Вопрос из губ в губы. Чон У надеется, что это шутка. Но если нет, то он хотя бы умрёт в руках своего дьявола, который яростно исследует его рот своим языком, так мокро и бесстыдно, будто этот поцелуй и вправду последний. Рука скользит от шеи к загривку, пальцы путаются в волосах. Мун Джо отрывается от сладких губ и в еле достающем до них свете уличных фонарей выглядит как псих. Он наклоняется к уху Чон У и начинает напевать глубоким, пробирающим до дрожи голосом так тихо, будто боится, что это услышит кто-то, кроме них двоих.       — You and me always forever…       Слова растворяются в воздухе, но навсегда отпечатываются где-то на подкорке. Чон У закрывает глаза, мир вокруг ощущается фильмом в замедленной съемке. Одним резким движением Мун Джо тянет парня на себя и тот теряет равновесие, но расслабляется, чувствуя землю под ногами и оказываясь в тёплых объятиях, окрашенных едва уловимым оттенком опасности.       Опасность — вот как бы Чон У охарактеризовал нахождение рядом с Мун Джо. Он в хронической опасности, но ему это нравится, потому что там, где опасность, там и манящая неизвестность, от которой он заводится. А следом заводится и Мун Джо. И потом они обязательно трахаются, грязно и бессовестно. Как животные. И этот раз не станет исключением.       — Испугался?       — Вовсе нет, я всего лишь мог умереть, — саркастически, даже как-то злобно отзывается Чон У, что совсем ему не свойственно, но кровь словно накалилась, а сердце до сих пор стучит в ушах. В нём отозвались исключительно отголоски уже давно приглушенного здравого смысла и слишком яркое осознание той самой опасности, которое в этот раз напугало сильнее, чем обычно.       — Я бы не убил тебя, — шепчет Мун Джо, медленно облизывая губы. — Ты нужен мне.       Это не звучало как признание, скорее как скрытая угроза. В действительности почти всё, что когда-либо говорил ему Мун Джо звучало именно так, поэтому это не было чем-то новым в их неясных отношениях.       — А вот я нужен ему, — продолжает мужчина, скользя руками по его животу, спускаясь всё ниже и ниже. Мучительно плавно, почти невесомо. Он оттягивает резинку штанов, обнаруживая, что на Чон У нет белья. Мун Джо никак это не комментирует, лишь отмечает про себя как же сильно раскрепостился Чон У с момента их первой встречи. Он выпустил демонов наружу, и мужчина был этим доволен.       Его руки холодные и нежные — Чон У стонет, подаваясь навстречу размеренным движениям. Но этого недостаточно.       Он не успевает заметить, как приземляется на сырой грязный бетон. Колени ноют, а руки судорожно разделываются с ремнём, пока пряжка возбуждающе звенит. Парень, наконец, доходит до молнии, но Мун Джо его останавливает.       — Зубами, — приказ въедается необъяснимым азартом в каждую клетку тела, распаляет всё сильнее. Чон У подчиняется, зарабатывая одобрительную улыбку. — Хороший мальчик.       Мужчина грубо хватает его за волосы, придвигая ближе к паху. Выражение лица меняется: Мун Джо теперь смотрит надменно, с усмешкой в глазах, безмолвно прося о большем. Хотя это сложно назвать просьбой, он насильно его направляет. Боксеры и брюки уже давно соскользнули к голеням, а язык Чон У неспешно проходится по мелким венам, но попытки быть неторопливым мгновенно пресекаются, и Мун Джо небрежно толкается в его горло. Чон У распахивает глаза от неожиданности и хрипло стонет, ощущая как член врезается в стенку горла. Мужчина ускоряется, оттягивает тёмные волосы всё сильнее и не даёт Чон У ни единого шанса на контроль. Парень давится, чувствует, как по подбородку течёт слюна, но поддаётся, пытаясь больше расслабить горло.       Мун Джо такой всегда: резкий и дикий. Но глубоко внутри Чон У знает, что если бы его сосед таким не был, то он бы так не заинтересовался, не смог бы получить того удовольствия, от которого непроизвольно подгибаются пальцы ног, а из горла вырываются вскрики и всхлипы. Только с ним Чон У понял, что он не хочет простого секса, а уж тем более не хочет обычной любви, он хочет быть оттраханным до боли, хочет быть грязной сучкой, шлюхой, да кем угодно, только бы оказаться во власти Мун Джо. И только в миг, когда их тела едины, Чон У чувствует себя настоящим. Чувствует себя живым. С него слетают все маски, и Мун Джо может видеть его насквозь. Умоляющим и жаждущим подчинения.       Мун Джо сдержан, тяжело дышит, еле слышно хрипло рычит, но никогда не стонет. Лишь закусывает нижнюю губу, когда кончает Чон У в рот.       — А теперь проглоти и слижи всё до последней капли, — очередной приказ обдаёт жаром. Сперма течёт из уголка губ, когда он послушно сглатывает, явно этим наслаждаясь. Чон У слизывает остатки с головки, а затем вытирает рот большим пальцем, облизывая и его. Он плавится от напряжения, отчаянно ищущего выход наружу. Кажется, что он совершенно не может терпеть. Член изнывает, требуя прикосновений, но Мун Джо не торопится, упиваясь его агонией.       — Прикоснись, — он умоляет, глядя снизу вверх в глаза, горящие каким-то зверским озорством. — Мун Джо, прошу, прикоснись ко мне.       Мужчина непробиваемый, на него не действуют эти щенячьи глазки, но, тем не менее, эти жалобные мольбы жуть как возбуждают.       — Открой рот, — он наклоняется, сжимая пальцами горячие щёки и ждёт, пока Чон У выполнит просьбу. — Шире.       Его зрачки расплылись по радужке, заполняя её всю чёрным, как и губы расплылись в очередной ухмылке. Он плюёт мальчишке в рот и от этого так чертовски хорошо. Хорошо им обоим, потому что Чон У позабыл о гордости, принимая всё до последней капли.       И вновь бледные руки на шее, а губы на губах — терзают, разъедая остатки самообладания.       — Хочешь мой член? Хочешь быть оттраханным? А, малыш, хочешь, чтобы твои крики услышала вся округа?       — Хочу… ах… пожалуйста, — Чон У хнычет, цепляясь за ворот его рубашки. — Пожалуйста, Мун Джо.       — О, милый, как низко ты ещё падёшь? — лукаво нашёптывает мужчина, до покраснения прикусывая мочку его уха.       «Пока не достигну самого дна», — думает Чон У, когда его резко разворачивают. Мун Джо наскоро стягивает его спортивки, без предупреждения вводя в него два пальца, не особо беспокоясь о должной подготовке. Но, по всему видимому, Чон У всё устраивает. Он хватается за всё ту же баллюстраду и протяжно стонет, отводит бедра назад, желая большего.       Мун Джо и сам больше не в силах ждать, растягивать сладко-горькую пытку и мучить себя вместе с ним. Пара скользящих движений по собственному члену и он входит, впиваясь зубами в мягкую шею. Он оглаживает каждую часть хрупкого тела, оставляет алые отметины ударов на ягодицах и бешено вбивается, вслушиваясь в несдержанные стоны, переходящие в сластные крики. На секунду ему кажется, что Чон У плачет. А он действительно плачет. Потому что эмоции ищут выхода, потому что Мун Джо сжимает его бока, насаживая всё сильнее, потому что это всё, чего он когда-либо желал.       Потому что он по-прежнему падает.