Никаких вопросов

Были, конечно, всякие дурацкие вопросы. Типа «когда всё началось-то?» или там «а как я понял вообще?». Но Марк этих вопросов не любил и поэтому даже не пытался себе их задавать. Толку, на самом деле, никакого в них не было. Но, наверное, он мог бы взять за точку отсчёта Сочи. «И я готов расцеловааать город Сочи за то, что свёл меня с тобой», ага, разумеется. Хе-хе. Если так подумать, Петина рубашка к короткой даже потянула бы в каком-то смысле на синее платье. Хотя бы верхнюю его часть. Короче, были Сочи (надо предложить Димке или Макару эту рифмочку для рэпчика), был пьед, были фотки рядом. Был почти триумф: хрен с ними, с двумя оборотами в каскаде, зато лутц, прям лутцяра, ух ты! Марк даже собой гордился, хотя обычно к таким вещам спокойно относился: прыгнул и прыгнул, ты в следующий раз не вальни, героище, тоже мне. Но тут порадовался. И произволка чистая, правильно сменили. Вот. А ещё были Петины поздравления в подтрибунке. Спокойные, аж жуть, ну он вообще всегда такой был, Петя. Спокойный, аж жуть. Ну да ладно. Короче, он Марку тогда руку пожал, улыбнулся так тепло, неофициально совсем, не как на пьеде, и внезапно выдал: — Баттл как-нибудь не хочешь? Твой лутц против моего? Фига он, конечно. — А можно, — воодушевился, разумеется, Марк. За любой движ, чего там. — Только мы будем баттлиться на то, кто больше приземлит или кто больше вальнёт? Петя заржал, чуть сильнее сжал ему руку и кивнул чему-то своему: — Ну, видимо, всё-таки приземлит. Давай на прыжковом. — Если регламент позволит. — Марк тоже улыбнулся. С Петей он как-то общался… маловато, особенно если сравнивать со всеми остальными, а тут… ну, в общем, как-то хотелось стать поближе и наладить контакт. В конце концов, почему нет, пьеды вон делить начали, классно же. — Подожди, это вызов? Петя ухмыльнулся и как-то глазами стрельнул непонятно; Марк задумался на секунду, а потом выкинул это из головы. Ну его, разбираться сейчас ещё… — Ты уже посчитал, что вызов. Потому что принял. Удачи в Самаре. — И тебе удачи… —- Марк растерянно хлопнул глазами, а когда отхлопал своё — Пети и след простыл. Только ощущения остались: странные, непонятные, да ухмылка его ещё очень запомнилась. Кот, тоже мне, Чеширский, тьфу. Ну вот. А потом Москва была у Пети, и так это было, надо признаться, круто, что Марк очень жалел о всяких там контрактах и прочей херне, которая не позволила ему присутствовать на трибунах. Он очень хотел бы видеть это лично. Пете с прогами повезло, ну то есть Морозов в принципе херни бы не поставил, но Пете морозовские проги ещё и шли. Особенно, Марку казалось, короткая. Прямо ух. А ещё он почитал соцсети и вычленил почему-то общую идею комментариев. «Гуменник выебал». В общем, перефразируя классику, не стоило Марку читать за завтраком советских интернетов, потому что ему совершенно ни к чему было внезапное смутное ощущение абсолютного согласия с комментаторами в этих самых интернетах. А впрочем, от этого он тоже тогда отмахнулся. Ну согласие и согласие, бывает. От Петиной энергетики на льду действительно дух захватывало, и если эти ощущения, эээ, упрощать — реально дойти мыслями до этого простого и лаконичного «выебал». Всё просто. И вообще, у него Самара на носу. *** В Самаре хреново. Очень хреново, и главным образом не из-за бронзы, естественно, чушь какая; и даже не из-за боли. Нет, просто Марк, честно сказав о своих ощущениях Светлане Владимировне, видит в её глазах такое… такую… ну проще говоря, такие страх с напряжением, что хочется зарыться под лёд. А лучше превратиться в тонкий слой снежка у самого бортика, чтоб не мешать никому. Она же это уже с Сашкой проходила: и лутц, и спину. Блин. Но она когда-то взяла с Марка обещание, что он не станет молчать о таких вещах. Это ещё тогда было, когда его коленки мучили, а он пытался сделать вид, что всё нормально. Магнитофонов она тогда не била, но лучше бы уж била, наверное. Короче, произволку он катает кое-как. Точнее сказать, падает. Лезет на пьед, даёт пятюню Андрею, у которого жопа ещё хуже случилась, потом как следует перед ним извиняется, слушает справедливые упрёки в том, что он идиот («нашёл, за что извиняться, ты мне что ли, этот крючок расшатал?»), получает щедрую порцию поддержки от Артура и уходить страдать. То есть, лежать, но больно — жуть, поэтому приходится страдать. Светлана Владимировна пишет, что связалась с врачами в Москве, что слышать ничего не хочет об отсутствии госпитализации, и в её сообщениях Марк с тоской угадывает всё те же страх и ярость — пусть не на него. И он ничего не может с ними сделать, даже наоборот: начни он убеждать, что всё нормально, и ярость Светланы Владимировны возрастёт стократно. Магнитофонов не напасёшься. Поэтому он пишет в ответ, что всё понял, что обязательно поедет в больницу, как только они вернутся в Москву, ну много чего пишет. И вот пока пишет, на экране всплывает новый увед. От Пети. Марк так балдеет, что едва может пожелать Светлане Владимировне спокойной ночи. Открывает Петино сообщение. Привет. Скажи мне, пожалуйста, ты с ума сошёл? Марк трёт глаза пальцами. Буквы не исчезают — ни строчные, ни заглавные. Знаки препинания тоже. Кто вообще пишет в телеге со знаками препинания? нет в финал хотел Петя отвечает очень быстро — значит… ждал, пока Марк наберёт?.. Я и говорю С ума сошёл Кажется, что он и правда малость с ума сходит. Они с Петей совершенно точно не в таких отношениях, чтобы тот писал ему подобные штуки после неудачных сорев. мне обезбол дали разрешённый и массаж я подумал Он не успевает написать, что именно подумал — Петя отбивает своё: Тебе укол нужен хороший, а не массаж Думаешь, я не помню, как это у меня было? Почему-то чуть колет сердце, зато мозг расслабляется. Петино беспокойство становится понятным: он просто вспомнил свой случай. Когда же с ним такое же было, со спиной? В начале ковидного сезона? Или прошлого? Блин, как-то неловко: он за Марка переживает, а тот даже вспомнить не может… Телефон коротко жужжит: Не обманывай. Ничего ты не подумал. Подумал бы — снялся. Марку дико. Чувство такое, будто его отчитывают, причём блин, ну… волнение волнением, а всё же кажется, что Петя не очень имеет на это право. Они не друзья, между ними максимум лёгкое приятельство, и чтобы так… Но почему-то не хочется, чтобы это прекращалось. Петин упрёк в чём-то справедлив, и на самом деле, он в своих выражениях почти вежлив, и… ну, наверное, Марк даже заслужил такие упрёки. В принципе, это даже приемлемо от тех, кто испытывал что-то подобное. ты тогда с опов тоже не снялся вообще-то 😜 Петя внезапно исчезает из сети, и Марк хмурится. Обиделся, да? Он же смайлик поставил… или всё-таки вспомнил неправильно, или это были не ОПы?.. Но Петя возвращается — наверное, неполадки с сетью. Следующее сообщение заставляет Марка хихикнуть: Так и я тогда не особенно думал)) Ско-боч-ки. Нет, Петя его, конечно, старше, но не совсем же он дед!.. значит понимаешь может и правда не стоило но я в финал хочу правда Почему-то хочется поставить запятую, и он исправляет последнее сообщение. Ой, блин. Я уже понял Ты сильно врал журналистам? Марк зависает. Очень хочется уточнить, в чём именно, но он просто отписывает: и да, и нет мне реально хреново но СВ нашла врачей я сразу по прилёту лечиться поеду Петя, судя по всему, печатает быстро — следующее сообщение прилетает едва ли не через мгновение, и Марк вдруг не к месту вспоминает, какие у Пети длинные пальцы. Ой. Хорошо Только не сбегай из больницы)) Марк смеётся. Почему-то эта странная, неожиданная, диковатая переписка делает ему в разы легче. Наверное, это окончательный эпизод выдоха — после всей поддержки Сашки, Андрея, Артура, Сони и Светланы Владимировны. И Сашиной всё-таки, наверное, тоже. Ладно. постараюсь 😂😂😂 Петь Спасибо Он даже пишет это с заглавной буквы. Чтоб весомее было. Ответа он ждёт минут пять: Петя вывалился из сети — наверное, отвлекло что-то — но дожидается: Пожалуйста. И никаких вопросов? Марк зависает на добрых две минуты. Вопросов у него, на самом деле, дохера, и главный из них — «нахера?», но он решает спросить попозже. При личной встрече. На прыжковом вот, например. нет потом разве что баттл отменяется? Петя снова молчит, хотя висит онлайн. Марк даже успевает начать нервничать, прежде чем под именем контакта возникает строчка «…печатает». Отменяется. Только я не твой тренер и не твой врач, чтобы решать, будто отменяется из-за твоего состояния. Считай, что я сам струхнул))))))) Потому что у меня лутц адово нестабильный)))) Марк фыркает в голос и тут же утихает, когда с соседней кровати доносится негромкое, но оттого не менее недовольное ворчание Козловского. Ух блин, император гневаться изволит, хе-хе. — Извини, — шепчет Марк и ныряет под одеяло с головой, чтоб совсем не мешать. И пишет: принято 🤪🤪🤪 увидимся? Увидимся, конечно) Постарайся выспаться Марк жмурится. Это уже совсем ни в какие ворота. спасибо? Ты меня спрашиваешь, спасибо или нет? 😂 Считай, что поблагодарил И выходит из сети. Марк для верности ждёт ещё пару минут, скользя пальцем по их переписке, случайно ставит лайк сообщению «Увидимся, конечно)». Случайно, но не убирает. Петя не возвращается, и Марк откладывает телефон. Объяснять себе ничего не хочется. Может, Петя просто захотел наладить контакт и выбрал такой вот способ. Ну а что, Марк же тоже хотел сблизиться. Почему бы этому желанию не быть взаимным? Боль успела приесться — а потому совсем не мешает заснуть. *** Они ещё и на следующий день переписываются — Марк предлагает баттлиться сальховами, Петя со смайлами пишет что-то про детский сад, Марк притворно возмущается (пару раз подчеркнув на всякий случай, что шутит). Спина болит уже меньше, и он даже заикается об этом Светлане Владимировне, но получает такой от ворот поворот, что в больницу по прилёту действительно едет как миленький. Диагноз не то чтобы страшный, но муторный, предполагает кучу процедур и — самое неприятное — сильно щадящий режим нагрузок. Вот прям очень сильно щадящий. Ни о каком прыжковом речи быть не может, и подвисает даже вопрос снятия с наца. Марку страшно. Страшно не из-за диагноза — он будет послушным мальчиком, честно-честно, он сделает всё так, как говорят врачи, он не будет селфхармиться этим (не)изощрённым способом, но… страшно. Страшно пропускать, страшно не попасть в сборную. Страшно, что если чему-то суждено пойти не так — оно пойдёт. Ещё ему страшно от цифр, прописанных в контрактах на шоу. Там, где говорится про уплату неустойки. Пиздец, просто пиздец. Деньги-то у него, может, и есть, но терять их оч-ч-чень неохота, а если восстановление затянется, быстро ему брешь в бюджете не закрыть. Значит, надо хотя бы к шоу восстановить хотя бы тройные и надеяться, что всем этого будет достаточно. В голове бьётся ехидная тоскливая мысль: а могут некоторые орги некоторых шоу за четверные доплачивать?.. Марк даже сам себе удивляется. Ему обычно не свойственны подобные… выпады, даже наедине с собой. Совсем оскотинился, конечно. Стыдоба; как ты смел, кем ты стал… Больничные стены, звуки, запахи и особенно почему-то освещение никак не способствуют позитиву. К нему приходит Саша, и Марк ей, пожалуй, рад — даже сториз с «милым навестителем» постит абсолютно искренне. Саша неплохой друг, а во что они оба влипли… ну, авось, утрясётся. Как-нибудь. Может быть. На следующее утро он смотрит на список процедур, расписание посещений, быстренько сопоставляет даты и пишет Светлане Владимировне. Просто фоткает листки и пишет: «Скажите там, пожалуйста, про прыжковый». А потом неожиданно для себя открывает совсем другую переписку. привет короче сальховы наши накрылись извини Он начинает печатать объяснение, но замечает, что Петя вышел в сеть. И тупо хлопает глазами — стоп, что? Чего? У Пети на него уведы, что ли, стоят?.. Не, наверное, так совпало просто. Привет Ты снимаешься, так? Марк глубоко вдыхает, едва успевает вбить пальцы в «д» и «а», как прилетает ещё одно сообщение: И если будешь извиняться, мне придётся сказать тебе, что ты очень глупишь. А я не хочу так говорить. Это что вообще такое?.. ну я ладно просто ну мы же договорились Петя печатает довольно долго, но вместо какой-нибудь тирады на пять строчек Марк видит в его сообщении одно только короткое: И что? Марк закрывает глаза. Петя ведёт себя, на его вкус, пиздец странно, но вообще это всё, наверно, потому, что они только чататся. Может, такова его дружба (какова — такова?), может, он просто в сети не такой, как в жизни. Это потом… разберутся, короче. Тираду он всё-таки получает: Можно отменить любую договорённость, если кто-то один не может её выполнить. Если причины от него не зависят. А твоя спина от тебя не зависит. И не говори, что это не так. И не извиняйся. Пока Марк пытается осознать, что ему только что наговорили, Петя дописывает: Пожалуйста. Он несколько раз глубоко вдыхает и выдыхает. Он не привык к такому. К такому вот рационально-спокойному разбору его слов и ситуаций по полочкам. Причём быстрому: кажется, что Пете все эти выкладки ничего не стоили. Умный жесть. Так это всё просто потому, что он так привык? я ладно не буду чёрт, я не знаю что сказать Петя печатает, тормозит — стирает? — опять печатает… Я тебя задел? Чего-о-о-о-о? нет! ты что чем? я офигел просто 🤪🤪🤪 я не привык ты очень ну как-то серьёзно Петя отправляет ему стикер в виде ржущего кота. Офигенный стикер, офигенный кот. Марк сохраняет набор, а Петя уже ответил: Скажи ещё, “по-взрослому” 😂 Марк хихикает. Сосед на процедурах, и своим смехом он никому не мешает. ну и так тоже 😂 В палате тихо, даже дворники за окном не шуршат лопатами, разгребая снег — дошуршали минут десять назад. Тишина… как это там говорят… угнетает. Марк задумчиво скользит пальцами по экрану, сначала не решаясь, а потом выдыхает и быстро бьёт по клавишам: слушай если ты не занят можешь мне позвонить? Фигня. На кой ему? Тишины испугался — так надо врубить музыку или подкаст какой, или… Он не успевает придумать что-то ещё — Петина аватарка высвечивается на весь экран, телефон вибрирует, а внизу горят кружки — зелёный и красный. И Марк дёргает большим пальцем влево. — Привет. — Привет. — У Пети жесть низкий и жесть спокойный голос. Приятный. Марк в своё время этому голосу жутко завидовал, потом бросил эти глупости, теперь ему просто нравится. — От уныния сохнешь? — Сохну. — Марк вытягивается на койке. От всего, что делают с ним доктора, ему легче, но иногда стрёмно шевелиться. Вдруг где замкнёт. Сейчас обходится, слава тебе господи. — А ты как? Неохота спрашивать, зачем Петя ему пишет и даже звонит, охотно и мгновенно откликаясь на просьбу. Неохота объяснять, зачем он сам попросил позвонить. Неохота вообще в этом копаться — в конце концов, на кой копаться, если сейчас ему просто приятно, на него перестают давить тишина и больница, а Петя, получается, не испытывает ничего плохого, если сам звонит и пишет? Никто же не заставлял его это делать, он связывается с Марком исключительно по своей воле, это его выбор, так чего страдать об дурацкие сомнения? — Да нормально. — Петя чем-то шуршит на фоне — похоже, меняет позу, лёжа на кровати. Звонок без видео, так что Марку остаётся гадать. — Собирался вот обед себе нарубить. — Ты готовишь? — Это почему-то изумляет, хотя вообще-то должно быть очевидно. Петя же швец, жнец и на дуде игрец; Марку иногда кажется, что кличку «Пострел» в сборной дали неправильно, Пете бы она больше пошла. Ну или Жене. Но нет, Пете больше. Ещё и пианист. Петя усмехается. Тихо и мягко. Необидно. — Да какая это готовка. Курицу в духовку в пакете, овощей сверху, а пока жарится, сиди делами занимайся. — Печётся, — с напускной важностью поправляет его Марк. — Жарится — это на сковородке. — Или на решётке, — подхватывает Петя. — Или если это шашлык… …Они говорят о готовке, немного о жратве вообще, потом немного о Петиной учёбе, и тот с забавной досадой жалуется на ошибки в коде, который преподу нужно отправить завтра, а когда Марк пытается заикнуться о чём-то вроде «так я тебя задерживаю», отмахивается: «Не бери в голову, успею». В общем, минут двадцать они трындят на кучу пожизнёвых тем, ни словом не касаясь ни прыжкового, ни ЧР, ни проблем со спинами, и это здорово. Чёрт, это пиздецки здорово, потому что Марку не хочется сочувствия — этого и без Пети хватает; не хочется сожалений о соревах — толку-то от них?.. Кажется, Петя в каком-то вью рассказывал, что когда видится с друзьями-фигуристами, то говорит с ними о чём угодно, кроме фигурки. Кажется, Марк сейчас испытывает на себе все прелести такого подхода, и это действительно прелести, неиронично. Отвлекает, радует. Даже… оживляет. Пиздец. Дверь палаты скрипит очень не вовремя, Марк едва успевает согнать с лица досаду, чтобы сосед не увидел. — Ладно, — прерывает он собственную реплику о непонятной популярности в этом сезоне плюшевых гусей, — я тут уже не один, не могу говорить. Иди пеки свою курицу. — Ага, ладно. — В тоне Пети — тщательно скрываемое сожаление, ну или Марку просто хочется думать, что не ему одному грустно завершать разговор. — Хочешь, книжку скину интересную? Охренеть. Нет, ну просто охренеть. А хотя от чего тут хренеть? Разве что от прямоты подхода? А даже если и охренеть, то эта прямота Марку, пожалуй, нравится. Он никогда не был таким уж поклонником всяких социальных танцев, так что… Захотел написать — написал, захотел позвонить — позвонил, захотел книжку скинуть — предложил. Круто же. Нафига люди всё усложняют?.. — Скинь. — Марк улыбается. Ему очень хорошо сейчас. — Петь, я… короче, спасибо тебе. Правда. У Пети на фоне стучит, кажется, кухонный ящик и шелестит пластик пакета. Для запекания, наверно. — Да чего там, «правда», — бормочет Петя. — Ты не из тех, кто будет говорить «спасибо» из вежливости. Если вот так, лично. Так что… Обращайся. Отчего-то вспыхивают щёки. Петя правда о нём так думает, да? Что при личном общении он всегда искренен?.. Это чем он так… когда он успел дать это понять? — Обращусь, — вырывается у Марка. И он не ругает себя — решил же, что теперь он тоже за прямой подход. — Пока тогда? — Пока. — В Петином голосе чудится улыбка; на короткий гудок завершения звонка хочется наорать или как минимум нашипеть. Книжка прилетает минут через пять — пдфка, название которой совершенно убила кодировка. Марку, конечно, интересно, но лекарства и всякие размышлизмы дают о себе знать: клонит в сон. И он вырубается, успев ещё зафиксировать, что с его лица никак не хочет сваливать широченная лыба. *** На ЧР ему не до лыбы. Треня идёт из рук вон, можно даже сказать, летит, а не идёт. Летит прямо как он сам с квадов. И даже с тройных иногда. Петя не в его группе (почему он об этом думает?), они успели друг другу по полслова сказать вчера перед жеребьёвкой, но это нормально. Они щас соперники, тут всё остальное — на второй план, а то и на третий. — Сынок, сниматься надо. — Светлана Владимировна говорит серьёзно, но мягко. Понимает, что Марк и слышать не может о снятии. И вообще, вдруг если снимется — проблемы будут… какие-нибудь. Она это тоже знает. И понимает, скорее всего, куда лучше, чем сам Марк. — Надо, — соглашается он, зажмурившись до кругов перед глазами. Пусть болят глазницы, пусть хоть как-то отвлечься от спины. — Но помните, я говорил — если что-то смогу, надо выходить? Я же что-то могу?.. Он осознаёт, насколько жалобно скулит, и пофиг ему на это. Кто сказал, что нельзя? Светлана Владимировна щурится, потом устало машет рукой: — Что-то ты и впрямь можешь. Только без лутца, понял? В заявке напишем, но там хоть кваксель, прости господи, можно написать. — Понял. — Марк кривится, пытаясь улыбаться. — Не совсем дурак. Она выдаёт ему дежурный материнский тычок в лобешник, и он отъезжает катать дорогу. Дорогу катать полегче, хотя очевидно, что в проге он выше второго уровня живым не наскребёт. Но лучше живым, чем третий уровень. И даже лучше, чем четвёртый. Повзрослел, что ли. …К моменту выхода он уже знает, что Андрюшка молодчина, а судьи чего-то… того; что Женя тоже молодец, что Сашка отжёг, у Димы всё лучше, чем могло быть, и что круче всех — Петя. Марк рад его баллам так, как радовался бы своим, потому что уже заранее уверен: своим радоваться не придётся. Зато теперь Петя — в их компании «сотников», это здорово. Жалко, что Андрей не там же, но ещё ничего, ещё натянет. На падении с тулупа, кроме боли, его простреливает мыслью: лучше бы без каскада остался, на самом деле. До бортика он едва доезжает, лепит на лицо кривой оскал, машет трибунам, толком ничего вокруг себя не видя, висит на Светлане Владимировне и принимает баллы как данность. Компы высоковаты, он бы себе снял за такую жесть. С журналистами он говорит честно, как есть. Да, болит. Да, первый с больницы четверной прыгнул совсем недавно. Да, да, всё да, спасибо, пожалуйста. Добравшись до номера, он закидывается обезболом, тщательно считая миллиграммы — нет, не превысит — долго стоит под душем, чтобы горячая вода сделала свою часть работы и помогла хотя бы каким-то мышцам расслабиться — и в итоге падает на кровать, замотавшись в отельный халат, который легко можно было бы обернуть вокруг него трижды. Охота скулить, но Тёмыч тоже уже вернулся, а сочувствия Марк сейчас просто не выдержит. Тёмыч классный, добрый и заботливый, но Марку не хочется раскисать сейчас под чьей-либо добротой и заботой. Он открывает телегу. В чатах шквал сообщений, он смахивает их в сторону — прочитано, прочитано, прочитано, да прочитано, я сказал, чего ты выёбываешься… Отписывает Жене и Андрею поздравления с промежуточными местами в тройке. Отписывает Артуру слова сожаления. Отписывает Светлане Владимировне, что до койки добрался и таблетки принял. Потом только открывает чат с Петей, зачем-то перечитывает собственные восторги от его каскадов на прыжковом и их общий ржач над экспериментальным флипом в финале. Вздыхает и пишет: ты крут охуенно просто я пока не видел но на 104 трудно накатать хуёво 🤪💪💪💪 Петя не отвечает и даже не читает пока. Интересно, у них ещё пресска, или он в душе?.. Марк успевает честно рассказать Светлане Владимировне о том, как себя чувствует, перекинуться парой реплик с Тёмычем и зависнуть над Сашкиным сообщением: «Вот куда ты такой, а?», прежде чем Петя ему отвечает: Спасибо. Надеюсь, тебе там плохо хотя бы умеренно. И это Марка разъёбывает. Враз, за мгновение, потому что это — не дань вежливости, не идиотское «как ты?» — да лучше всех, блядь, вы чо! — и не глупое «надеюсь, ты в порядке». Он видит в Петиных словах то, что видеть желает — абсолютное, стопроцентное понимание, и от этого ему выть хочется. Не потому, что его понял именно Петя, не потому, что кажется, будто больше никто не понимает — нет, таких идиотизмов в его башку с бедой не лезет, слава богу, просто… просто это Петино понимание какое-то совсем точное. Как выстрел, наверное. Марк натягивает на голову одеяло вместе с покрывалом — и слышит ещё, как понятливый Тёмыч скрипит кроватью и обещает погулять часик. Марк едва успевает вякнуть глухое «спасибо», как закрывается дверь, и можно придушить себя не только тканью, но и слезами. Пизда всему. Спине, нервам, ему самому. Пизда. Телефон во время его истерики вздрагивает несколько раз, но Марк не обращает внимания. Потом. Все всё поймут. Хорошие они у него. Кое-как успокоившись, он вытирает морду всё тем же одеялом, выныривает подышать — хотя бы одной ноздрёй, пока вторая забита из-за рыданий — и снова врубает экран. Ответь, пожалуйста. И пару минут спустя: Сейчас соревы Так что это, наверно, странно Но я беспокоюсь Ещё есть сообщение от Светланы Владимировны — всё о том же, о снятии. Марк уже и сам понимает, что это неизбежно. Что если он завтра встанет на коньки, то будет как в том меме: «Если я встану, я лягу». Но это такой пиздец, это такое тяжёлое решение, на самом деле; каждый раз сниматься очень трудно. И пусть ему сколько угодно твердят, что он никого этим не подвёл. Не верит. Сначала он пишет Сашке, что наверное, теперь уже никуда. Что дурак. Что всё понял, но должен был понять именно так, на своей шкуре. И, подумав чуть-чуть, рискует попросить Сашку не приводить в пример себя. Сашка быстро отвечает — со своей до костей обнажённой честностью, что вообще-то он собирался, но раз «малой» говорит, что всё сам понял, то не будет. И даже предлагает самому поговорить со Светланой Владимировной, но Марк шлёт в ответ кучу разных отрицающих смайликов, и некоторые из них даже в ужасе. Что ему, пять лет? Прежде чем написать Светлане Владимировне, он решает ответить Пете. Не хочется заставлять его беспокоиться. Совсем. извини что молчал я просто это Он зависает. Что он «это»? Он, вообще говоря, того. Марк Хотя бы умеренно? Марк протяжно шмыгает носом. Ноздря горит, надо пойти высморкаться нормально, что ли… да Петь ты извини разъебало Петя в ответ записывает голосовое, и Марк ждёт его, признаться, с некоторой… то ли оторопью, то ли отчего-то предвкушением. На самом деле, он знает, как бы его утешал Артур, как бы это делали Макар, Дима; знает, что бы сказал Сашка, вздумай Марк всё-таки просить у него утешения. Даже предполагает, что сказали бы Женя и Андрей, но вот что он услышит от Пети, понятия не имеет. Да и будет ли это вообще утешение? Сообщение аж на сорок три секунды. Марк зачем-то втыкает наушники и жмёт на треугольник в круге, едва дождавшись синхронизации. — Я подумал, будет нелишним тебе это вслух сказать. — Петин голос внезапно одновременно обволакивает и пробирает до мурашек. Какого хрена?.. — Я примерно представляю, каково тебе. Я знаю, что в таком состоянии может разъебать. Причём с любой невинной херни. И да, я беспокоился, но это не значит, что я не мог подождать, понимаешь меня? Так что… Марк, прекрати извиняться. Ты не обязан отвечать мне сразу. Хорошо? Отдыхай. И… блин. Тоже извини, если я давлю, ладно? Всё. Отдыхай, пожалуйста. Под конец он почти шепчет. Марк ловит себя на том, что закрыл глаза где-то на слове «примерно», и что Петины голос и интонации заставляют его начисто потерять суть его, собственно, слов. Сообщение приходится переслушать. И ещё пару раз, чтобы закрепить эффект: оно успокаивает. Марку кажется нечестным отвечать безликими буковками, так что он прочищает горло и дёргает вверх значок микрофона. — Я… я понял, я не буду извиняться. Спасибо. Теперь самое важное, о чём надо сказать: — Не, где ты давишь? Ты ничего не давишь, всё хорошо. «Р» он и вовсе глотает, даже не привычно раскатывает. Жопа нервам, жо-о-опа. — Петь… — Сознание смешивается, и Марк посылает всё к чёрту и несёт подряд то, что приходит в голову. — Я не знаю… Я, в общем, не знаю, чего ты делаешь и как ты это делаешь, но… спасибо тебе, мне легче стало. Я отдохну. Честно, отдохну. Правда. Правда, я обязательно отдохну. Петь, спасибо. Ну всё, я тебе надоедать… Стоп-стоп. — Так, — прерывает он сам себя, — так-так-так, ты просил так не делать. И хихикает. Остатки истерики, разумеется, рвутся наружу, но он хочет быть честным и искренним. — Спасибо. — Которое это уже? Ладно, плевать. — Ты тоже отдохни. Тебе ещё лидерство удержать надо. Я за тебя болеть буду. Вот. Он шепчет последнее «спасибо» и поскорее тыкает в стрелочку — чтобы совсем не разъебаться. Опять. Петя отвечает спустя пару минут. Текстом: Заладил)) Я-то отдохну, не переживай Я правильно понимаю? Ты снимешься? Марк глубоко вдыхает, выходит в список чатов и быстро пишет Светлане Владимировне: да знаю снимаемся Добавляет ещё привычное «простите», думает пару секунд — и стирает. И ему почти за это не стыдно. Дождавшись ответа Светланы Владимировны — она бурно радуется появлению на его плечах головы и обещает разобраться с федрой — Марк возвращается к переписке с Петей: уже только что написал СВ я тебе щас конечно не конкурент 😅😅😅 но Петя перебивает его: Даже не думай говорить, что мне радоваться надо из-за уменьшения числа соперников)) Неудачно пошутишь, если скажешь Не сейчас Марк втягивает воздух. Это какие-то очередные причуды организма, не иначе, но ему дышится легко. ладно не буду завтра приду на трибуны если меня там не сожрут раньше, буду на тебя смотреть 🤩🤩🤩 Петя шлёт в ответ видеостикер с самим собой — он там поднимает вверх большой палец. Блин, а классная идея: кидать стикосы имени себя. Спасибо)) Пойду отдохну Джетлагом кроет, сволочи Сволочи. Марк с удовольствием жмурится, словно Петя может это увидеть. А Марк хотел бы, чтобы он увидел. я тоже пойду ну как пойду 😅 полежу в эту сторону Петя снова кидает ржущий стикер, только на этот раз там не кот, а банан. И отписывает: Молодец 😅👍 Лежи-лежи И зелёная точка на его аватарке гаснет. «Был только что». А, ой. Что-то в его последних сообщениях Марка цепляет, но он совершенно не может понять, что именно — да и не хочет. Потому что цепляет как-то не неприятно, просто заставляет задуматься, хотя, опять же, непонятно о чём. Ну и нафиг это. Потом разберётся. Сейчас и правда лучше полежать в сторону отдыха — обоим, между прочим — а потом пережить день произвольных. А там можно будет наконец нормально и классно поговорить. И обняться. Потому что с Петей очень-очень хочется обняться. *** «”Мать-мать-мать”, — привычно откликнулось эхо», — звучит у Марка в голове всё время с момента объявления итогов чемпионата в мужской одиночке. А ещё «пиздец», «ядрёна вошь», «да как так-то?!» и много мата из лучшего репертуара Светланы Владимировны. Марку почему-то обидно так, словно серебро досталось ему. Говорят, всё в целом честно, Женя в произволке и правда был лучше, но блин, блин, ну да как так-то? Женю Марк, разумеется, поздравляет. Как можно быстрее, чтобы это над ним не висело, да и в принципе он за него, пожалуй, всё-таки рад. Хотя мелькает мыслишка, что будь он сам на Женином месте (свят-свят-свят!), точно не захотел бы никаких поздравлений. Но не поздравить будет неправильно, и вообще, как это там в мемах — они разные. К Пете почему-то страшно подойти. Ну не страшно, ладно, просто… просто Петя какой-то непредсказуемый, Марк ни хрена не уверен в том, как он отреагирует. На что угодно вообще. Поэтому он, дождавшись окончания пресски, сначала накрепко сжимает в объятиях Сашку, за которого без единой купюры тупо счастлив, восторженно орёт что-то про то, какой старший у него супер — что суперагент, что просто — обещает принять горячее участие в новогоднем обмывании бронзы («”Буратиной”, Маркуш, и не проси», — смеётся Сашка), и только потом с некоторой опаской оборачивается к Пете. А тот спокоен что твой удав, да только он всегда такой. Ни хрена это не успокаивает самого Марка. — Привет, — говорит Марк и протягивает руку. И сжимает неожиданно тёплые Петины пальцы. И не понимает, чего он жмётся. И не хочет понимать. — Привет, — негромко отвечает Петя, задерживая рукопожатие. Марк недоумевающе моргает, и Петя медленно расцепляет их ладони. Так, ладно. — Не поздравишь? — А надо? — вырывается у Марка. — И вообще, я даже не знаю, с чем. — Ну… — Петя хмыкает, и его, кажется, не слишком заботит, слышит ли их кто-то ещё. Например, тот же Женя. — С пьедом, получается. С медалькой. Он улыбается. Не только губами, но и глазами, хотя Марку приходится некисло запрокинуть башку, чтобы это увидеть. Но когда он видит, странный колкий лёд, метафорически сковавший его несчастное тело, разлетается на куски от одного Петиного взгляда. И он, облегчённо выдохнув, шагает вперёд и исполняет своё давешнее желание — обнимает, утыкаясь подбородком в плечо. Какой же Петя высокий, пиздец. — Тогда поздравляю. — Голос падает почти до шёпота. — С медалькой. Петя тихо смеётся у Марка над макушкой, и это почему-то… круто. Это ощущается как-то… очень тепло. Теплее даже недавнего взгляда. — Если хочешь, потом поговорим, — отвечает он тоже очень негромко. — Скажешь мне, что ты об этом думаешь. Мне интересно, но не здесь. — Ничего хорошего, — честно отвечает Марк. — Ну то есть… блин. Треклятое разобранное состояние мозга не даёт ему ничего сказать. Потому что и за Женю он рад, и за Петю расстроен, и судьям хочет насовать в панамку, и ебучий кодекс этики никто не отменял, и ещё как-то даже вне этого кодекса хочется хотя бы попытаться сохранить внутренний баланс уважения ко всем. И вот последнее не удаётся вообще никак. — Марк, — Петя даже чуть наклоняется, совсем шепчет, едва ли не в самое ухо, — говорю же, не здесь. По спине зачем-то начинают ползти мурашки, и Марк не уверен, что это связано с болью, массажем и последствиями вчерашнего проката. Твою мать. Твою мать. Мало ему проблем. Хорошо хоть, эти мурашки невидимые, да и почувствовать их может только он сам. А то неловко бы вышло. Петя размыкает объятия первым, едва дождавшись, пока Марк кивнёт, почти протаранив ему плечо своим подбородком. Ещё раз жмёт ему руку и уходит куда-то вглубь подтрибунья. Сашка рядом покачивает головой и широко улыбается. И Марк цепляется за его улыбку как за что-то спасительное и родное — чем она, собственно сказать, и является: — Пошли к СланВладимирне, ну, я нас всех нафоткаю, вообще ты такой кайф нам всем доставил, Саааш, ну Саш, ну пошли! Сашка всё ещё улыбается, и Марк даже подумывает, что улыбка эта связана не совсем с его бронзой — но отметает эту мысль как излишне опасную и дикую. Потом. Не здесь. Петя, чтоб его, очень прав. *** ЧР этот будто срывает какую-то последнюю плотину — они с Петей начинают переписываться куда чаще и активнее, хотя Марку местами странно, местами страшновато — мурашки он помнит долго и не хочет списывать их на обычную физику, от личности Пети никак не зависящую — но всё же общаться с Петей без малого круто. Интересно. Увлекательно. И ещё куча хороших эпитетов, ага. А раз так, Марк заставляет себя не заморачиваться. Ну мурашки и мурашки. Если в следующий раз при личной встрече это повторится, тогда и будет опасаться всерьёз. Поздравляя его с Новым Годом, Петя шутливым тоном велит ему «не слишком усердствовать на шоу», и Марк протяжно вздыхает в ответ — то есть, не в ответ, конечно: микрофон у него выключен. Ему и хочется, и не хочется «не усердствовать». Потому что с одной стороны щадящий режим и прочие правильные вещи, а с другой — как-то… живым себя почувствовать хочется. Ага, лишь бы потом не стать мёртвым. Фигурально. Или не очень. Шоу гастролирует по городам, и в Питере Марк оказывается очень скоро, скорее, чем успевает хоть как-то утрамбовать в голове всю шелуху и опилки последних недель. Ему бы к Аверу, на самом деле, с такой головой — самое то играть Страшилу. Но он фигачит прыжки в образе тёмного мага (кто это придумал, ну в самом деле, это не его роль!), потом отдыхивается у бортика, даже не стирает макияж, с трудом отвязывается от болел, Саши, журналюг и многих других и вываливается на парковку, мечтая только о двух вещах: чтобы автобус стоял недалеко, и чтобы в отеле получилось быстро отрегулировать температуру воды. Он слишком поздно замечает на своём пути долговязую фигуру, потому что под ногами — колдобины льда, и смотрит Марк в асфальт. Миф это, что фигуристам гололёд не страшен, наоборот: они же к глади привыкли, а не к вот этому вот. Ну и, короче говоря, Марк замечает Петю уже тогда, когда практически в него врезается. Ой. Падения удаётся избежать — в основном благодаря Пете: он очень быстро хватает Марка за плечи. Сам Марк неуклюже цепляется за его полурасстёгнутую куртку, видит на ткани толстовки аккреду-випку на шоу и слишком поздно складывает в уме простые числа. Мда, он вообще сегодня тормозит. — Мог бы и сказать, — бормочет от вместо приветствия. От Пети веет странной смесью опасности и тепла, и почему-то у Марка под капюшоном начинают гореть уши. И мурашки тут как тут, ага, никуда они не делись. Списать бы на холод, да заебался он уже врать себе, если честно. — У меня машина рядом, — отзывается Петя тоже абсолютно невпопад. — Садись. Довезу. Марк вскидывает голову. Стоит отметить вообще-то, что они до сих пор не расцепились — его руки у Пети на куртке, Петины — у него на плечах. А ещё он касается правым коленом левой ноги Марка. Вообще-то секунду назад было холодно. — Да там автобус, — заикается было Марк, но ответный Петин взгляд буквально проезжается по нему асфальтовым катком. И это почему-то круто. Пиздец. — Садись, — с едва заметным нажимом повторяет Петя, отступая чуть в сторону, и ненавязчиво — а действительно ведь ненавязчиво! — тянет за собой Марка. И тот, конечно, идёт. Ну в самом деле, куда как приятнее вот так, чем в автобусе. Ага, привет, самый компанейский чел в сборной, куда же ты?!.. Петя открывает багажник самого банального седана — комфорт-класса, конечно, но безо всяких выебонов, и это почему-то ему очень идёт. Марк и сам придерживается мнения, что выёбываться надо там, где… где тебе это нравится, короче. — Адрес говори. — Петя подносит свой телефон к его губам — микрофоном, и Марк, стараясь сделать речь почётче, исполняет его просьбу. Навигатор сообщает, что маршрут построен, Петя блокирует телефон и приглашающе кивает Марку на багажник. Тот быстро закидывает туда чемодан, юркает на переднее сиденье и пристёгивается. В машине приятно пахнет ненавязчивой травяной отдушкой, бензином и чуть — цитрусом. Последний запах становится сильнее, когда Петя влезает за руль и до конца расстёгивает куртку. Косится на Марка и хмыкает: — Тебе не могли нормальную маску сделать? Тканевую? Или мешает? — Мешает, — охотно отзывается Марк. Лучше поговорить о шоу, чем гадать, какого хрена Петя здесь делает — во-первых, и особенно почему он решил лично доставить Марка до отеля — во-вторых. — Там и корона ещё эта, ты прикинь, столько всего сразу, у меня бы уши отвалились. Петя усмехается, плавным движением кисти заводит мотор… Марк только спустя пару секунд понимает, что конкретно залип на его руки. И вместо того, чтобы резко отвернуться, как сделал бы, разумеется, любой нормальный человек, мысленно посылает всё подальше и продолжает пялиться. Уже, наверно, спалился по всем фронтам — чего уж теперь дурака валять и отворачиваться. Если Пете неприятно будет, он скажет. Марк точно уверен: они такое уже пару раз прошли в переписке. Марк мог что-то брякнуть дурацкое или пошутить неудачно, или просто затронуть какую-то тему, которую Пете обсуждать не хотелось — и за Петей никогда не ржавело тут же сказать, что, мол, не надо так. Он Марка этим даже немножко пугал. Осознанный слишком. Иногда казалось, что между ними пропасть, а потом какая-нибудь ситуация случалась с обратным знаком, и Марка ещё и хвалили — типа умник, молодец, границы защищаешь, а то… Марк потом таки добился, что «то» — Петя, оказывается, опасался, что у Марка плохо с границами. После тех его опасений Марк завис, потому что и сам не знал, насколько Петины опасения… того, оправданы. И очень странно было, что Петю это вообще волновало. Не, вообще тему границ он со многими друзьями обсуждал, особенно часто с Макаром, но как-то… больше теоретически, чем применяя к своей скромной персоне. А тут — друг, переживавший за его, Марка, личные границы. А, что, э, ы? Ыыы. Марк качает головой, ёрзает на сиденье, по привычке сжимает ремень, втискивая его ребро себе в ладонь. Петя ведёт хорошо, спокойно так, на дорогу смотрит внимательно, дворники включает сразу, как снег начинается. Марк медленно выдыхает. Хочется потянуть ашку, ананасовую достал наконец, вкусную, но не в чужой же машине. — Ты поговорить хотел? — нарушает он тишину. Петя коротко вздыхает: — Хотел. Только я не люблю говорить за рулём, так что… когда приедем, хорошо? — Ладно. — Марк дёргает плечом. Это нормально. — Поднимешься? Петя косится на него — ровно на секунду, потом снова возвращает всё внимание дороге: — Если ты приглашаешь. Учти только, что я не навязываюсь. Не хочешь, или сосед у тебя — можем в машине поговорить. — Да не, нет соседа, — бормочет Марк, почему-то сбиваясь, — я одноместный снял, и… хочу. Хочу тебя пригласить, у меня и чай есть, и вообще… — Ну и хорошо. — Петя улыбается, и Марк опять залипает, в этот раз — на его спокойный профиль. Ямочки, блядь, на щеках. Как он так влип-то? И как до сих пор умудрился не спалиться? Или всё-таки не умудрился, но Петя вежливо делает вид, что ничего особенного не происходит? Что всё тип хорошо, да? Деликатность, мать её… — Можно я покурю? Петя дёргает бровями — ну ты и… — и плечом: — Если это не какая-нибудь слишком приторная дрянь. — Ананас, — сообщает Марк, доставая ашку. — М? — Тогда можно. — Петя опять — сама сосредоточенность, и Марк, откинувшись назад и зажмурившись, набирает полные лёгкие пара и медленно его выдыхает. Хорошо. То есть, его всё ещё потряхивает от всех этих опилок в голове и прочего душевного бардака, от близости Пети, от всей ситуации, от неизвестности — тему-то разговора Петя ему не объявлял! — но в то же время он чувствует себя с какой-то другой стороны спокойно. Парадоксы, мать его, сознания. Когда ему с Петей успело стать спокойно, они после Сочи только раз и виделись, не считая сегодняшнего дня… …Петя паркует машину, вылезает первым, открывает багажник, пока Марк примеривается ботинком куда-нибудь на ровный кусок асфальта, а не в колдобины. И когда наконец выходит, то обнаруживает, что Петя уже вытащил его чемодан и запер багажник. Пищит сигналка, Марк перехватывает свои вещи и кивает на вход в отель. Ключ-карта от номера в кармане — классно, что не проебал. — Садись. — Марк сковыривает кроссовки носком о пятку, кивает Пете сразу на кровать — что, она удобнее кресла! — и ныряет в ванную хоть руки помыть. Душ придётся отложить, потому что он-то подождёт, а вот разговор откладывать очень не хочется. Но приходится, потому что сраный грим до конца не берут ни мыло, ни мицеллярка, и Марк вываливается из ванной минут через пять, сам себе напоминая ебанутую панду. Не Бин Дунь Дуня, конечно: тот ебанутым не был. Петя, успевший тоже разуться и стянуть куртку вместе с аккредой, пристально наблюдает, как Марк мечется по номеру, набирая воду в чайник и шурша разноцветными пакетиками с заваркой. Ждёт. А чего ждёт? — Ну, — Марк неловко нарушает тишину, — так что ты хотел?.. И затыкается — потому что Петя вздыхает очень коротко, но очень как-то внушительно. И даже чуть досадливо. Ой, блин. — Ты мне вот что скажи, — неторопливо и вполголоса начинает он, — тебе хоть что-то сложнее трикселя сейчас скакать можно? Марк вцепляется зубами в нижнюю губу. Петь, вот это ты… вот на кой? Опять это твоё беспокойство хреново, невесть откуда и невесть зачем взявшееся? Он с удивлением понимает, что злится. — Я бы не скакал, если бы было нельзя, — отвечает он, пытаясь говорить спокойно. — Я не знаю, каким идиотом ты меня считаешь, но я уже не… я… короче, я не собираюсь откатать один постолимпийский сезон и свалить переломанным! — А иногда похоже, что собираешься. — Петя смотрит куда-то мимо него, в дверцу мини-холодильника, и злость внезапно захлёстывает Марка с головой. Он всего этого наслушался и начитался, с него хватит, чтоб ещё и Петя, будь у него там триста раз благие намерения… — А ты какого хрена меня отчитываешь? — Марк срывается на крик. Вода в чайнике бурлит, собираясь закипеть. — Тоже мне, главный мозг сборной! Сам вон в ковидный… и… вообще… Чайник щёлкает, они оба смотрят на него — Марк переводит дух, что там делает Петя, непонятно. — Я уже говорил тебе и от своих слов потом не отказывался, — какая же он сволочь, даже тон не изменился, — я за тебя переживаю. — Почему? — орёт Марк. Нервы в хуй, его всё это достало — собственный неопределённый то ли краш, то ли что; подсчёты прыжков на шоу; головоломка о том, как совместить эти нагрузки и лечение спины; подвешенный статус; непонятки с КПК… и шапочкой, блядь, на чайнике — вот это вот необъяснимое Петино, мать его, беспокойство. Пиздец, пиздец, пиздец. Его несёт. — Почему ты переживаешь?! Что тебе до меня в этом смысле, все травмируются, так или иначе, откуда, нахрен, такое внимание мне одному?! Петя рывком, пружинисто поднимается с кровати — и в пару шагов оказывается рядом. Блядь. Марк шарахается, налетает лопатками на стену, но это ноль помогает — Петя очень, блядь, рядом, пиздец близко, и от него несёт этим ебучим цитрусом и чем-то ещё таким… грозовым, и это страшно и круто. Одновременно. Марк ненавидит конфликты. Он не умеет ссориться, он не выносит на кого-то орать, да и по сути, Петя воплей не заслужил, обо всём этом можно было спросить спокойно, и… Щёки горят, хотя извиняться не хочется. Пусть, наверное, и надо. Марк смотрит куда-то Пете в левую ключицу — и вот потому, что в левую, пропускает момент, когда Петя вскидывает вверх правую руку и с неожиданной осторожностью приподнимает его голову за подбородок. Марку кажется, что он сейчас рухнет либо в обморок, либо просто — потому что это похоже на два выстрела в колени одновременно. Ноги реально подкашиваются, про мурашки он даже не думает, они ваще очевидны. А ещё он забывает закрыть глаза, или не забывает, а это просто почему-то не получается сделать, и остаётся только смотреть Пете в лицо, которое сейчас даже не кажется непроницаемым. Оно… там что-то… хрен его знает, но лицо у Пети сейчас… нежное, что ли? Мягкое какое-то. Оно… утешает. Наверное, так. — Марк, — тихо-тихо, — ты действительно не догадываешься, по какой причине я за тебя беспокоюсь и даю тебе столько, как ты сказал, внимания? Тебе одному. Действительно? Это пиздец. Это полный абсолютный пиздец. Этого просто не может быть, просто потому что это не-мо-жет быть. Не с ним. Не так. Не от Пети. На краю горы опилок шевелится блядская личинка, шепчущая что-то про шансы и прочие «а вдруг», и Марк жмурится. Вдруг так вдруг, сейчас и проверит, а Петя вон умеет… защищать границы и помнит, где дверь. Надо ему пакетик чая сунуть с собой, Марк же обещал ему чай. Петя всё ещё никуда не убрал пальцы с его подбородка, но вот когда Марк закрывает глаза — убирает. Но только для того, чтобы… бля… блядь, чтобы погладить его по щеке. Очень коротко, но не оставляя ни шанса на неверное, мать его, трактование ситуации. Чёрт, чёрт. Чёрт. «А вдруг?» Ага. Вдруг. Марк шумно вдыхает носом пересохший отельный воздух и, неуклюже подавшись вперёд, от души лепит поцелуй. Ну потому что это иначе как «влепил», не описать — такое только лепят, неуклюже хватая своими губами чужие, даже не видя, что и как делать, прижав локти к бокам, не пытаясь шевелить языком… Так, вот щас, по классике жанра, один из них должен отскочить, обматерить другого и хлопнуть какой-нибудь дверью, а потом написать в телеге с просьбой забыть. Только Марку некуда отскакивать, а Петя явно не согласен считать себя — да и Марка — персонажами клишированного романчика или рассказика. Потому что вместо того, чтобы разрывать поцелуй, он перехватывает инициативу — кладёт ладонь Марку на затылок, обвивает другой рукой его плечи, шепчет что-то бессловесное — что-то вроде «ш-ш-ш», с общим посылом то ли успокоиться, то ли не спешить, и Марк, позволив себе тихий всхлип ему в губы, приоткрывает рот. На самом деле, Петя казался ему человеком, который берёт, что хочет. Такое ощущение от него, ага, такой вайб — вот и пусть берёт. Да только обманывать себя Марк не собирается и забывать, что он и сам хотел, и вообще всё это начал — тоже. У Пети губы ласковые. Нежные. Хотя и твёрдые и уверенные при этом; он Марка ведёт, но ведёт осторожно, он вообще пиздец аккуратен, словно пробует, исследует, чуть-чуть посасывая нижнюю губу, чуть-чуть касаясь её при этом языком, чуть-чуть перебирая пальцами волосы, чуть-чуть сильнее сжимая плечи, но всех этих «чуть-чуть» с лихвой достаточно — на данный момент. Отстраняется Петя тоже первым, и Марк тянется к нему, повисает, тычется лбом в плечо — спина колесом, колени — вата, а по-другому щас и никак. А Петя гладит его между лопаток, и хочется куда-нибудь улететь, с ним, подальше от этого всего, где нет сорев, контрактов, подсчёта прыжков и оборотов, нет обязательств, бабла, федры и… — Значит, догадываешься. — В голосе Пети — мягкая усмешка, и Марк ржёт в ответ. Плевать даже, если смех истерический. — П-прости, — картавит он, жмурясь как следует. — Я зря наорал. — Да ладно, наорал, — Петя вздыхает, — это ты ещё не наорал. Даже хорошо. Нервы? — Нервы. — Марк шмыгает носом. — Правда, прости. Петя коротко хмыкает, а потом неожиданно серьёзно отвечает: — Хорошо. Принято. Марк поднимает голову. Ему снова хочется пальцев на подбородке или на щеке. — Вот так? Разубеждать не будешь? — Не буду. — Петя смотрит очень спокойно и опять мягко, да что ты будешь делать, что ты непонятный такой… — Тут… лучше принять твои извинения, чем говорить, будто извиняться не за что. Не поверишь. Хуже будет. Марк мотает головой и, решив, что ебал он сейчас эти психологические тонкости, прижимается щекой к Петиному плечу. Толстовка у него пипец уютная. Он весь уютный, и отпускать его не хочется, и плевать даже, что кровать довольно узкая… — Ты чай хотел заварить, — напоминает Петя, заправляя Марку за ухо прядку волос, и мурашки опять бегут по шее. — Заваривай вот. Я, честно, не хочу выяснять, давно ли у каждого из нас это, и что теперь будет. Пусть будет, как будет, ладно? Марк моргает. Признаться, от рассудительного Пети, просчитывавшего в своей жизни вообще всё, он такого не ожидал. Но ему нравится. — Ладно, — отвечает он, через силу отстраняясь. Руки, что удивительно, даже не ходят ходуном, и он не заливает кипятком ни себя, ни стол, ни пол, ни Петю. — Останешься? Петя хмыкает: — Останусь. — Подхватив чашку, он снова садится на Маркову кровать. — Если твоей спине будет нормально после такого сна. — А чёрт её знает, как ей будет, — радостно отвечает Марк, падая в кресло. Спине ваще похуй, она не болит, как будто там всё это время росли крылья, и вот — выросли наконец. — Но щас ей хорошо. Это потому что всему мне хорошо, наверно. Петя тихо смеётся, глядя Марку в лицо поверх кружки. И глаза у него нежные-нежные. Чёрт, Марк вообще не думал, что его можно так… что к нему можно так относиться. С таким вот чувством, которое заставляет смотреть на него с такой вот нежностью. — И никаких вопросов, — бормочет Марк, повторяя Петины слова из переписки. Когда это было-то? В Самаре, что ли?.. — Мне нравится. — Мы ж ещё когда договорились, — улыбается Петя. — Чай вкусный. — Ну это не моя заслуга, — фыркает Марк, — это обычный стандартный чай из пакетика, что… — Какая разница. …Они лежат потом на боку — Петя на левом, Марк на правом — и обнимаются крепко-крепко, и очень уютно утыкаться в Петю лицом, лбом, носом, губами… и можно улететь куда-то далеко и хорошо, чувствуя его дыхание в макушку, и как будто немножко останавливается время, и всякие контракты-шоу-бабло-федра действительно ненадолго остаются за скобками. Петя иногда легко запрокидывает Марку голову и целует, и тот отвечает, цепляясь за Петю всеми руками и ногами, но дальше заходить пока как-то не хочется. Решили же — как будет, так и будет. Главное — что оно будет.