***
Снова она чувствовала себя растоптанной грузными подошвами. Как осенний сухой листок. Заслужила. Плакала как дура в обнимку с плюшевым розовым медведем, потому что Уэнздей после занятий покидала комнату до позднего вечера. Инид мучала совесть. Извинения темноволосая игнорировала, волчица для нее теперь как шум надоедливого телевизора с отключенным кабельным. Серый экран, раздражающая рябь, громкие помехи. Так мучительно пытаться докричаться, говорила как сквозь невидимый пузырь с шумоизоляцией. На нее не смотрели, хоть бы одна лицевая мышца дрогнула, хоть что-то, что даст ей понять, что слова ее значимы, что она не пустое место. Ей хотелось знать наверняка, что Уэнздей отойдет. Инид думала, что раньше было плохо, но теперь боль такая невыносимая, что все силы уходили на пробуждение, дела до уроков ей не было никакого. Порезы пекли, любимые пластыри с единорогами кончились, да и с корабликами последние два она недавно использовала. Пришлось купить скучные с машинами, такие же безрадостные, как и она сама. Но в магазине остались только они и стандартные бледно-рыжие, навевающие своей скудной расцветкой нехорошие мысли. Лучше с машинами, подумала она с горькой усмешкой, ведь это не то, что должно ее волновать на данный момент. Если Уэнздей нужны ответы, Инид их ей даст, лишь бы вновь слышать ее литературные монологи и сухой сарказм. Она хочет смотреть в ее глубокие темно-карие глаза и видеть осмысленный взгляд, а не пустые темные радужки, обращенные в стену перед собой. А еще ее восхищенную улыбку, когда действиями своими шкодливыми поражала темноволосую наповал. Да, возможно Аддамс на нее не очень хорошо влияла, но слабый бунт приносил больше пользы, чем вреда, сказать честно. Бегать за Уэнздей, все равно что ловить мышь в месте, где есть где спрятаться. Ты ее видел мимолетно, слышал тихий шорох, но стоило тебе двинуться — и след простыл. Прошло еще долгих пять дней. На улице резко похолодало, ветер пробирал до костей, и щеки вместе с носом стремительно краснели. Хотелось пролеживать матрац сутками напролет. Осенний дождь разбивался каплями о каменную поверхность балкона, апатия внедрялась крепкими корнями в тело, но так искусно, что не беспокоила. Сидеть на предпоследнем уроке было в тягость, дождь снаружи клонил в сон, а зевки в классе вызывали за собой то и дело цепную реакцию. Она бросила делать записи в самом начале, сидела подперев голову рукой, закрашивала клеточки на чистой страничке, справа-налево, сверху-вниз. Клетка за клеткой. После оглашения домашнего задания Инид прижала к груди тетрадь и ручку, не удосужившись сложить все в рюкзак, и вышла из класса. Не пойдет она на оставшийся урок. В последнее время сил нет даже на единственную вещь, которую она могла поддерживать — свой внешний вид и поведение. Жизнь постепенно тухла в ее кобальтовых глазах, обращая цвет в глухой серо-синий. Скоро она сама стала избегать всевозможных разговоров, пытливых взглядов. Она устала. Светловолосая вяло передвигала ногами, она вошла в комнату и все ее тело ныло и ломало от сильного желания слиться с одеялом. Дождь только усилился, тучи сгустились и в комнате стало заметно темнее. Девушка постояла какое-то время на месте, глаза ее были обращены к витражному окну, пара красно-желтых листочков прилипла к стеклу, ветер заставлял их трепетать. Она отрешенно наблюдала, как один из них смыло дождем, учебные принадлежности все также прижимались к груди неподвижными руками. В комнате мертвецки тихо, не считая бушующей стихии за окном. Темно, холодно и пусто. Руки отчаянно и совсем жалобно подняли тетрадь к опустошенному лицу. Ее губы мгновенно скривились в тоскливом всхлипе, обложка холодила лицо, девушка сжала челюсти, вдохнула поглубже, но чувства такие горькие, что она просто рухнула на кровать, заливаясь слезами скорби. Она видела эти взгляды, полные сочувствия и возмутительного понимания. Они думают, что понимают, но это ни черта не так. Ни на секунду, ни на сантиметр и гребаную йоту, они не знают нихрена. Ее выкручивало наизнанку от того, что стоило пару дней побыть тихой, все сразу начали ее жалеть, Инид не нужна жалость, она избегала этого. Хрупкая фигурка подрагивала от плача на кровати, Инид начинала легонько раскачиваться из стороны в сторону из-за тихой истерики. Она не думала о том, какая она разбитая. Лежа на постели, свернувшись клубочком, она думала о ее соседке, когда горячие капли неприятно пересекали переносицу, она думала о своих словах. Когда она встала переодеться в домашнюю одежду, всхлипы не покидали ее. А когда села сгорбившись так сильно, что ключицы стали чувствовать напряжение, слезы капали на персиковые спортивные штаны, оставляя за собой мокрые пятнышки. Кап, кап… Она вертела в руках испачканное кровью от прошлого раза лезвие. Не удосужилась даже протереть или взять пластыри, взгляд такой пустой. Вид перед собой размывался, она прижимала к глазам рукав свитера, чтобы слезы не раздражали кожу, но все равно уже все щипало. Небеса продолжали плакать вторя ей, будто в сочувствии. Первый медленный порез чуть ниже линии сгиба запястья. Она поморщилась слегка, шмыгнула носом. На второй руке подвернула рукав, чтобы изнаночной стороной промокнуть капли крови. Второй порез вышел более глубоким, и кровь тут же наполнила ранку, она не успела опомниться, как струйка крови потекла вниз и капнула на светлую ткань. — Боже… — вырвалось плаксиво, Инид подняла запястье вертикально, позволяя струйке изменить направление. Все же пришлось встать и залезть в ящик тумбы за ватными дисками. Ей было безразлично на свитер, ведь кровь не проявится на лицевой стороне, только испачкает внутреннюю часть, а вот штаны жалко. Ничтожная, глупая, глаза вновь как реки в сезон дождей наполнились слезами. Есть ли вообще какой-то смысл во всем этом? Сколько бы она ни пыталась, все тщетно. Стоя прямо у плетеного кресла, глотая слезы, она резкими движениями разрезала свою кожу с глухим звуком еще три раза. Раны вышли глубже, Инид всхлипнула. Внутри пореза поверхность более розовая и бледная, по краям выступали маленькие красные капельки и стремительно, как расползающиеся мокрые пятнышки от слез на ткани, заполняли собой пространство и выливались наружу. Наученная опытом, она подхватывала капли ватным диском, улавливая железный запах крови. Без пластыря не обойтись теперь, она машинально подумала, и достала нужную вещь, пока кровь снова намеревалась сбежать и остаться напоминанием на разноцветном коврике. Мягкая подушечка пластыря слишком коротка для новых кровоточащих линий, но ей главное остановить этот беспорядок и не запачкать все вокруг. Светловолосая не переставала плакать, она чувствовала, будто полна слез, как фарфоровая ваза. И не было конца и края. Жидкость все выливалась, выливалась, а опустеть сосуд никак не мог. Когда она убирала следы недавней слабости, ей казалось, что за ней появлялись лужи от нескончаемых слез, как в дурацком мультфильме. Ее сердце будто резко сжали в кулак, она услышала звук открывшейся двери и мгновенно сделала несколько поспешных шагов. — Уэнздей, поговори со мной, — почти выкрикнула сквозь слезы, она знала, что выглядела ужасно, что ее нос и глаза красные, опухшие слегка; знала, что круги под глазами такие большие, что можно было подумать она болела. Но она и болела, сердцем болела, душу в заплатках внутри носила, но и выдержать больше этой болезни не могла. Темноволосая затормозила в дверях на секунду, но возобновила путь к своей стороне. — Я все что угодно сделаю, пожалуйста, Уэнс, поговори со мной. — Уэнздей встала, как вкопанная, плачь ее подруги врезался в лопатки. Гром внезапно загремел, сотрясая стены, ситуация уныния и печали топила их в безнадежных зыбучих песках. Все так далеко зашло. Инид плакала в голос так обреченно и горько, не было сил справиться с пыткой. Уэнздей повернулась и подошла к девушке, что нервными движениями подхватывала руками соленые капли. — Прости, пожалуйста, меня, я не хотела тебя ранить, — девушка жалобно выпалила, пресекая попытку Уэнздей заговорить первой. — Я просто… — Она замолкла вначале предложения, поднесла руку с натянутым рукавом к лицу, потому что фразу не могла закончить с комом в горле. Скривив губы в новом приступе плача, она начала задыхаться от едких чувств. — Не в том дело Инид, — Уэнздей продолжала смотреть не моргая, дожидаясь, когда светловолосая посмотрит на нее в ответ. Руки, теребящие рукава школьного пиджака, с треском выдавали ее беспокойство. Как подступить к ней? — Ты… — глубокий вдох, — небезразлична мне, — выдох. Серые потерянные глаза наконец поднялись на карие. — Ты мне не доверяешь, — продолжала Уэнздей, — а я хочу чтобы доверяла, — взгляда не отрывала, хотела доказать, что говорила от чистого сердца. — Было глупо с моей стороны оставлять тебя, я поступила неправильно и хочу извиниться. — Уэнздей ты не- — Послушай, — оборвала; дождь барабанил по зданию снаружи, в комнате мрак, ни одна лампа не горела, момент тишины пугал своей интимностью. — Тебе нужна помощь, разреши мне стать подругой, которую ты заслуживаешь. Инид до жути страшно, она хотела помощи, так сильно хотела. Но как? Невидимый барьер пресекал все попытки, все мысли и шаги выходили незаконченными. Если она будет молчать, никто не сможет ее добить, никто не сможет обесценить. Больнее получить нож от другого человека, нежели от собственных дрожащих рук. Ей стыдно так сильно, что пришлось опустить взгляд. Уэнздей не торопила ее и не произносила ни слова, терпеливо ждала. Голубоглазая чувствовала сердце в горле, такое быстрое-быстрое, когда пальцами задирала рукава свитера. Ей было нечем дышать, лицо полыхало, она показывала свои руки с множеством заживших шрамов и мелких свежих порезов, единственные три пластыря выделялись на фоне. Вот и все. Она вздрогнула, когда Уэнздей прикоснулась к одному из рубцов. Их взгляды встретились, кареглазая смотрела долго, спрашивая разрешения, несмотря на животный страх внутри, Инид прикрыла глаза с мокрыми ресницами и дала зеленый свет. Уэнздей едва касалась, переходила с одной отметины на другую подушечками пальцев, одной ладонью мягко придерживала изувеченную руку. Инид подняла голову, когда услышала тяжелый вздох. Большой палец Уэнздей поглаживал края испачканного кровью пластыря, а губы ее поджимались. Укол вины в груди Инид заставил поморщиться и отстраниться. Но руки темноволосой схватили нежно за локти и прижали к себе. Синклер обессиленно прильнула в ответ и уткнулась лицом в чужое плечо. Отчаяние перекрывалось, как мазками кисти робкой нежностью. Светловолосая всхлипнула от чувства теплых рук. Поглаживание лопаток затапливало своими касаниями осторожными грудь, заполняя дыры сквозные. — Прости меня, — Инид произнесла в волосы. — И ты меня. Уэнздей прикрыла глаза, растворяясь в объятьях, словно сама ждала этого очень давно. Жизнь внезапно повернули в правильное русло, и недостающая деталь была найдена под шкафом на пыльных половицах. Девушки стояли так какое-то время, им нужно было привыкнуть к тому, что сейчас между ними происходило. Лед, намерзший за долгие дни безмолвных терзаний, стал проворно таять. Почва увлажнялась талой водой, даря новым саженцам место для роста. Аддамс первая вернулась в реальность, отстраняясь совсем нехотя. Руки от девушки она не отрывала, вела от плеч к локтям, а замерев в этой позе, задала вопрос: — Позволишь мне правильно обработать раны? — она молвила приглушенно, мимолетно мажа по голым рукам глазами. Инид встрепенулась, хотела уже было привычно избежать ситуации, но искреннее выражение лица не оставило выбора. Побеждено кивнула пару раз с волнением, позволила вести ее куда угодно и делать все, что заблагорассудится. Она присела на кровать темноволосой, успокаивала себя глубоким дыханием по счету. Вдох. Один, два, три, четыре… Выдох. Четыре, три, два, один… Рядом с ней на кровать опустилась Уэнздей, она поставила аптечку по правую руку и залезла в нее, выбирая только нужное. Затем включила лампу. Руку бледную ладонью вверх протянула в ожидании, а Инид свою, ту, что сегодня покалечила. Из-за чужих пальцев на руке тысячи маленьких иголочек разрядом прошлись от места соприкосновения, загуляли по всему телу и выбрали пристанище на лице. Уэнздей сосредоточенно и очень аккуратно отлепляла грязные пластыри. Светловолосая стиснула зубы от неприятного чувства, когда пластырь, что клейкой стороной закрыл порез, начал оттягивать поврежденную кожу. — Прости, — шепотом. Инид ничего не ответила, лишь махнула головой из стороны в сторону. Она наблюдала за тем, как последний пластырь отклеивался и заранее уже чувствовала себя пристыженной. Рука в местах порезов была испачкана засохшей кровью, а раны получились действительно глубокими. Уэнздей взяла ватный диск, вылила на него перекись и убрала бережно красные разводы, а затем, отложив испачканный диск в сторону, полила порезы. Они покрывались пенкой, немного щипали, но вполне терпимо. Капли жидкости норовили упасть вниз, но не успевали, так как Уэнздей подхвала их чистым ватным диском и промакивала уже ненужную перекись. Следом темноволосая взяла в руки ранозаживляющую мазь и нанесла размеренно на поврежденные участки. Мазь комнатной температуры, Инид хватала заботу, как ртом воздух, когда его панически не хватало. Так была приятна эта нежность, хоть и чувствовала себя не в своей тарелке. Она подняла взгляд на задумчивую девушку. Рассмотрела глаза, частично скрытые за черной челкой, напряженные брови, губы карминные. Уэнздей не замечала или делала вид, она сгребла в руки бинт и неплотно прижала, следом наложив повязку. Когда дело бело выполнено, обладательница черных ногтей и пронизывающего взгляда встала, поспешно собирая все в аптечку и удалилась. Инид сидела неподвижно, разглядывала белые стерильные бинты. Огонечек в груди мигал, подобно угольку от дуновения ветра рядом с костром. Уэнздей вернулась быстро, сняла пиджак и небрежно бросила его на стул. Она повернулась, вперяя взгляд на потерянную мордашку и со вздохом опустилась рядом. Протянув руки к чужим закатанным рукавам, опустила осторожно ткань. Следом она пододвинулась ближе и снова обняла уставшую девушку. Сквозь теплые объятья и руки на спине прозвучало приглушенное «спасибо».***
Время шло, дожди все еще лили какое-то время, заставляя людей передвигаться сонными в вспышке сезонной апатии. Дождь сменился морозным воздухом, листьев на деревьях оставалось все меньше. Хотя погода не располагала своим меланхоличным настроением, у Инид в душе наконец было спокойно. Когда она открылась Уэнздей, часть груза упала с ее плеч. Девушки стали ближе, больше касаний, искренней разговоры. Приходилось постоянно прощупывать почву и спрашивать о каждом шаге, но это того стоило. Уэнздей заметила, что когда ее пальцы зарываются в светлые локоны, дыхание Инид приходит в норму, если та нервничала. Это открытие предстало перед ней не сразу, было сложно отгадать, что именно успокаивало волчицу в момент их близости. Чувства колючей проволоки на шее провоцировали руки на причинение боли. Инид хотелось вернуться в старый порочный круг ненависти, боли и дикой пустоты, хотелось ощутить отрезвляющий адреналин еще один раз. Лезвия все до единого голубоглазая отдала Уэнздей. В момент знакомого чувства безысходности, Инид приходила к девушке за помощью. От коротких объятий они перешли к полеживанию на чьей-то из кроватей. Это происходило множество раз. Сцепленные руки под партой, Уэнздей не менялась никак, смотрела вперед, возможно что-то записывала и только Инид знала, что та поглаживает ее ладонь большим пальцем обхватив запястье. Синклер могла прийти к ней перед сном и залезть в кровать, когда ей было грустно, но никогда она еще не оставалась до утра, Инид было неловко просить о чем-то подобном. В такие вечера Уэнздей и поняла, что оказанные ею ласки помогали девушке быстрее заснуть. Аддамс смотрела на нее мягко, заправляла прядь за ухо сначала, потом перебирала заботливо волосы, оголяя шею. Она могла только наблюдать, как чужие веки сонно прикрывались от настигнувшего сна. Если честно, Уэнздей хотела бы чтобы блондинка уснула в ее объятьях. У них появился свой собственный успокаивающий жест. Темноволосая и раньше отлично подмечала детали, а сейчас и вовсе, все что делала Инид, она почти документировала в собственной голове. Как она выражала свое неодобрение, карикатурно морщась, даже рычала иногда, что Уэнздей находила довольно милым. Как она не могла устоять на месте, прыгая от безудержной радости. Все это и множество других привычек она запоминала с теплом. Один жест она проделывала каждый раз, когда чувствовала себя особенно неуютно, нервно или подавленно. Ее ладонь поднималась к груди и начинала потирать место под яремной ямкой. И однажды, когда они лежали в обнимку после тяжелого дня наполненного контрольными, Инид начала испытывать тревогу. Самое неприятное в этом было, что она совершенно не знала, на какой счет тревожится. Проказница наступала так внезапно, что хотелось закутаться в одеяло и исчезнуть на неделю. Девушка начала ерзать, вздыхать и рука привычно поползла вверх. Уэнздей лежала и обнимала светловолосую со спины, был ранний вечер, но на улице уже темнело. Они что-то обсуждали, Инид делилась переживаниями насчет эссе по литературе. Темноволосая подлезла под руку Инид, заставив девушку остановить ладонь и обхватить Уэнздей за локоть. Она не поняла сначала что происходит, просто продолжила говорить, но когда теплая рука прижалась к ее груди, она растерялась и обернулась. — Это нормально? — кареглазая спросила приглушенно, обеспокоенно смотря на Инид. — Да, просто… — девушка вернулась в положение, накрыв ладонь Уэнздей, все еще покоящуюся на ее груди, чувствуя беспредельный прилив нежности, — неважно. Мне нравится. И ее этот ответ устроил, она уткнулась в чужую шею, вдохнула какой-то свежий запах шампуня Инид, слушая возобновившийся монолог волчицы, и пальцами легко начала потирать пространство на груди. Их обеих все устраивало.***
Какое-то неясное напряжение усиливалось между ними, заставляя щеки расцветать алыми маками. Инид была благодарна, что ее эмоции выдавались лишь внезапно увеличившимися когтями, потому что уверена, виляющий хвост при виде Уэнздей скрыть было бы куда сложнее. Был один момент, который девушка вспоминала, краснея так сильно, что приходилось прятать лицо в ладонях. В тот раз именно Уэнздей вытащила их в Джерико. Коротко оповестила, что ей нужно в книжный магазин, спросив хочет ли Инид с ней. Светловолосая рада была согласиться, она давно уже хотела покинуть стены Невермора, да одной не было желания, а Уэнздей просить она побоялась, та и так делала слишком многое для нее. Не знала что та может взять в обычном книжном магазине, ей казалось, у Аддамс есть на руках все, что она постоянно цитировала. А если говорить о чем-то темном, что стоит скрытое в потайных отсеках старой библиотеки, она не думала что Уэнздей сможет найти что-то подобное в обычном книжном. Хотя она не удивилась бы продавцу, протягивающему Уэнздей что-то запрятанное под прилавком с нечитаемым лицом. Стоя в уютном магазинчике недалеко от того самого цветочного, она рассматривала классическую литературу, прошлась по произведениям сестер Бронте. Книжки стояли дешевле, чем она представляла, хотя этого не скажешь о томе с романами или сборниках. Она так увлеклась, что не заметила, как Уэнздей уже материализовалась за ее спиной. — Интересует творчество сестер Бронте? — Уэнздей спросила, пробежавшись глазами по корешкам, затем вернула взгляд к голубым глазам. — Я читала только «Джейн Эйр» и «Незнакомку из Уайлдфелл-Холла», — ее пальцы скользнули по книге Шарлотты «Джейн Эйр» в мягком переплете, а губы изогнулись в улыбке, — когда-нибудь дойду до «Грозового перевала». Она встряхнула головой, вспомнив что не ради себя находится здесь, да и мысли о покупке новой книги были слишком соблазнительны, деньги могут понадобится в любой момент, она не могла потратить их на развлечения. — Ты нашла, что хотела? — короткие сапожки раздражают деревянный пол; из-за внезапной гиперактивности Инид подпрыгнула на месте на носочках, издавая скрип ботинков и задала вопрос, прежде чем какие-либо слова покинули рот темноволосой. Руки Аддамс уже закидывали кожаный рюкзак на плечи, девушки двинулись к выходу. — Карл Дюпрель, «Загадочность человеческого существа: Введение в изучение оккультических наук», — тембр голоса ровный, бархатистый, взгляд ее устремлен на улицу за стеклами винтажной витрины магазина. — Нужно освежить кое-что в памяти. — О-у… — ее озадаченность вышла через губы трубочкой, но стерлась коротким кивком и улыбкой, когда Уэнздей придержала перед ней дверь. — Если ты собираешься проводить очередной спиритический сеанс, могу предложить мои новые свечи! — Инид вся светиться начинает, как тающие сосульки от яркого весеннего солнышка. — У меня есть с мхом и папоротником, знаю, звучит странно, но пахнет просто обалденно! — Приму к сведению, Инид. Они спешили по асфальтированной дорожке, обходя редких прохожих. Инид тянула Уэнздей за собой, съежившись от скверного ветра, который умудрялся подлезть под теплый полосатый шарф. Тепло помещения приняло их с распростертыми объятьями, приятно отогревало продрогшие тела. Инид наслаждалась легким запахом кофе, перекрываемыми друг друга разговорами посетителей. Ей было уютно здесь несмотря на то, что существо оставившее след не только на ее лице, но и психологическую травму в купе с ночными кошмарами, работало в этом заведении. Она не будет отказываться от того что любит, не снова. Они сидели и грелись в уже давно ставшей родной забегаловке за столиком у стойки. Не рядом с дверью, подальше от туалета и любопытных глаз. Самое то. Кофе латте для Инид, чернее черного и горечью своей отправившей бы волчицу одной каплей в космос — для Уэнздей. Девушки расположились на одном диванчике. Голубоглазая попросила рассказать ей о оккультизме, спиритизме, да вообще о чем угодно, она просто хотела послушать увлеченный монолог и пялиться безнаказанно, ведь теперь будет повод. Ну и слушать ее нравилось, если речь пойдет о каких-нибудь жертвоприношениях, она сможет это выдержать, это же не фотографии, сможет же..? Нарушив идиллию разговора и безнравственно вырвав Инид из грез о желанных касаниях, к их столу подошел Лукас Уокер с неизменной улыбкой, подразумевающую флирт с легкими нотками стеснительности. Он поздоровался достаточно вежливо, только у Инид появилась горечь на языке, хотя сегодня она не прикасалась к напитку Уэнздей. — Я слышал, ты рассталась со своим…ну... — он пошевелил пальцами в воздухе, изображая из-за незнания что-то, что должно было охарактеризовать природу Эйджакса. Не сказать, что он издевался, но это смутило не только Инид, которой эта тема неприятна, но и заставил кровь в венах Уэнздей медленно закипать. — И я подумал, может ты будешь не против сходить куда-нибудь…вместе. Инид озадачилась, раскрыла рот, чтобы что-то сказать, нервно оттянув ткань колготок под столом одной рукой, но была резко перебита. А чужая ладонь переместилась ей на ногу. — Прямо сейчас Инид занята. Ее глаза могли испепелить заживо. Обуять пламенем, как дрова, что полили розжигом, воспламенит маленькая спичка. Она действительно выглядела так, будто находилась в шаге от того, чтобы сломать поочередно грубые мужские пальцы. Но выражение ее лица было сильно отличным от обычного. Это было в мелкой мимике, в горизонтально опущенных бровях, в стиснутых челюстях и в руке, сжатой на ноге Инид. Давно уяснив, что темноволосая не та, с кем можно неуважительно разговаривать, парень лишь понимающе кивнул, сконфуженно глянув на руку, скрывшейся под столом. — Мое предложение будет в силе, мне все еще совестно за ту выходку с краской, хотелось бы загладить вину лучше, — его лицо в независимости от ситуации смягчилось, вероятно его слова были искренними. — Увидимся, — кивнув на прощание, он вышел из заведения. Один неловкий момент сменил другой, когда кожа на бедре Инид начала гореть от неожиданного прикосновения. Уэнздей провожала парня взглядом, пока тот не скрылся из виду. Ее рука без задней мысли поползла вверх по ноге отстраняясь, но мгновенно ее взгляд опустился вниз, когда рваный треск привлек слух. Одна рука светловолосой покоилась рядом на сиденье, а вторая на собственном колене. Колготки были безнадежно порваны, а кожа поцарапана, обивка дивана пострадала ничуть не меньше. Девушки смущенно уставились друг на друга. Если Уэнздей почти смогла скрыть чувства, на лице Инид было все написано кристально чисто. Безобразие заключалось в том, что все это почти что кощунство! То, какие мысли лезли в голову Инид в присутствии темноволосой, что даже собственный организм не мог совладать с собой. Нельзя, нельзя о таком думать! Но как Инид могла поступить, когда они практически всегда были вместе. Угрюмо обе молчали по утрам (обе, потому что голубоглазая терпеть не могла рано вставать, обмолвишься хоть словом после пробуждения, и она буквально рычала на тебя, и движения ее становились резче и жестче; что до Уэнздей, она всегда угрюмая, тут все было в порядке); встречались после разных уроков, чтобы скоротать время до следующих, да и вечера проводили рядышком в уютной тишине на чьей-либо стороне комнаты. Было тепло, добродушно, по-родному. Но всегда не хватало и всегда было мало. Эти неясность и неловкость, казалось, замечали они обе, но ничуточки не хотели углубиться. А вдруг все сломают, вдруг превратят крохотный песочный, даже не замок, а хилый домик, в непонятное мокрое месиво? Так думала каждая, и каждая делала шаг назад, погоняемая страхом потери. По Уэнздей ничего нельзя было сказать наверняка. Ее выражение лица по умолчанию всегда выдавало незаинтересованность. Но Инид чувствовала, когда награждала Аддамс своим присутствием что-то, что волнительно напоминало свои собственные ощущения. Она правда чувствовала! Если не сошла с ума, если все еще осталась в своем здравом рассудке, она нашла взаимность. В чужих кофейных глазах, нежных касаниях, трепетной близости на свежих простынях. Запахе кофе и чернил, горячих руках и глубоком дыхании в шею. Нашла. Инид нашла, а теперь за это стоит побороться.***
— Вы красивые, но пустые, — продолжал Маленький принц. — Ради вас не захочется умереть. Конечно, случайный прохожий, поглядев на мою розу, скажет, что она точно такая же, как вы. Но мне она одна дороже всех вас. Ведь это её, а не вас я поливал каждый день. Её, а не вас накрывал стеклянным колпаком. Её загораживал ширмой, оберегая от ветра. Для неё убивал гусениц, только двух или трех оставил, чтобы вывелись бабочки. Я слушал, как она жаловалась и как хвастала, я прислушивался к ней, даже когда она умолкала. Она — моя.Антуан де Сент-Экзюпери «Маленький принц»
Уэнздей смотрела недоуменно на белый маленький листочек, исписанный черными чернилами от руки. Время обеденное, выходной. В комнате она находилась в гордом одиночестве, лишь ветер завывал, прерывая мельтешащие мысли. Она пришла после прогулки с Вещью. С кем еще можно было обсудить свое больное сердце? Мелкие ветки хрустели под ногами, было морозно и даже тихо совсем, кажется, ветер не хотел мешать потерянной девушке. Ее терзали эти перемены. Признать, что она была в чем-то неправа, выходило болезненным. Еще тогда, когда ее губы соединились с губами Тайлера, ее будто грохнули по башке дубинкой противоречий и разочарований в собственном поступке. А потом парень оказался хайдом и все остальное встало на задний план. Но Инид, она была чем-то другим, особенным. И из-за того становилось в разы страшнее. Вещь, сидя на плече посоветовал плыть по течению и быть искренней, глупая рука, легче сказать, чем сделать. Ее мысли переливались беспокойным вихрем. Как же так? Ранее презираемое сейчас желанно ею больше, чем она могла бы вынести. Но с удивлением замечала, что выносила с каждым днем все лучше, легче и приятнее. Как маслом по сердцу. Девушка перевернула карточку, на ней виднелась фраза, также аккуратно выведенная рукой «Не ищи смысла», и в верхнем правом углу цифра «1». Что это могло значить? По всей вероятности, Инид вовлекла ее в какую-то странную игру, и хоть фраза гласила не искать смысла, шестеренки в ее голове уже не могли остановить процесс. Уэнздей провела подушечками пальцев по краю бумаги, испытывая легкое тепло сама не зная почему. Прямоугольный листочек она вложила в сборник рассказов Эдгара Аллана По и книжку спрятала обратно в ящик стола подальше вглубь, в укромное местечко. Хоть и не залезет никто, да и тайны особой нет, но хочется запрятать, скрыть, совсем как чувства, которых порой она не может не стыдиться. Когда пришла Инид зарумяненная и веселая вместе с холодным воздухом, Уэнздей хранила молчание насчет спрятанной цитаты. Как-то инстинктивно она приняла правила, не осознав, что от нее в итоге требуется. Инид болтала и болтала, возбужденная недавней встречей с друзьями, с которыми она не виделась по причине своего апатичного поведения и нелегкого груза на груди, ее глаза горели огнями детского восторга, как раньше. А Уэнздей сидела, вполуха вникая, и в голове у нее застрял вопрос — кто из них роза, а кто Маленький принц?***
Неразличимая в объяснениях новый темы учителем вибрация телефона потревожила карман пиджака в черно-серую полоску. Слегка затуманенный взгляд опустился в левый нижний угол по направлению места, куда был помещен гаджет. Слегка туманный, потому что звук раздался неожиданно, а урок на редкость выдался интересным (новенькая преподавательница литературы рассказывала увлеченно, будто жила этим предметом, она подавала материал почти также, как подала бы его Уэнздей; хотя в своих речах Уэнздей добавила бы некоторые комментарии по поводу авторов, чьи рукописи лицемерно отличались от их характера и поведения в жизни), поэтому она растерялась, когда вернулась в реальность. Урок все равно подходил к концу и ученики уже медленно собирали свои сумки. Она разблокировала телефон и открыла новый диалог. С неизвестного номера пришло следующее сообщение: Ищу повода поплакаться, но не нахожу. Что само по себе уже повод.Фредерик Бегбедер «Романтический эгоист»
А во втором прямоугольнике была только одна цифра — 2. Ухмылка тронула мягкие губы. Уэнздей подумала, что для Инид фраза вполне говорящая. Она умела выпускать эмоции, несмотря на то, что от других это пыталась скрыть. Но Уэнздей со смущением на бледной шее подметила, что сейчас они близки достаточно, чтобы делиться и утешать друг друга ласковыми прикосновениями. К чему эти цифры, будет какой-то шифр? Она узнает больше потом? Или же это просто подсчет цитат? Но на эти вопросы она точно сейчас не сможет ответить. Остается только ждать и гадать, что для нее придумала одна светловолосая до восхищения жизнелюбивая, вопреки сломленности той самой жизнью, девушка. На протяжении недели она получала такие же с цифрами карточки. Темноволосая находила записи карандашом на тетрадках по учебе. Все время находки читались с трепетом, ей нравилось то, что происходило это считай тайно, хоть и владелица изящных завитков на письме в некоторых буквах была вычислена. Уэнздей все силилась уловить связь в цитатах, проводить параллели и последнее ей удавалось, однако, с первым она терпела неудачу. Инид иногда постскриптум добавляла пару строк от себя. Например под строчками: Счастье — это свойство характера. У одних в характере его всё время ждать, у других непрерывно искать, у третьих — повсюду находить.Эльчин Сафарли «Мне тебя обещали»
она подписала: «внезапно от «других» меня спасли «третьими» и я даже знаю, кому отдать эту заслугу». Намеки между строк дарили надежду, а то, как девушка избегала четких упоминаний о себе, приятно добавляло загадочности, заставляло держать неразгаданную головоломку в неведении. Забава с записками ничуть не мешала и не упоминалась ни словами, ни взглядами. Это покоилось где-то за завесой и нарушать правила пока было рано. Девушки в компании друг друга чувствовали себя все свободней и не краснели по пустякам, только чувство глубокой привязанности затапливало их с головой. Совместные прогулки по лесу могли проходить в безмятежном молчании, их руки были сцеплены в замок. Ветер шаловливо подхватывал шарф Инид, ведь обмотан он был вокруг шеи всего пару раз, из-за чего сильные потоки отправляли то левый, то правый конец за ее спину. В конце концов, Уэнздей останавливала ее, возвращала вязаный конец обратно и завязывала одним узлом, любовно поправляла ткань, чтобы не дуло, и вновь брала за руку, возобновляя прогулку. Инид не то специально, а может и нет, но она никогда шарф не завязывала, а говорила всегда, что ей так не нравится. Но каждый раз благоговейно терпела чужие заботливые руки. Так что шарф был за Уэнздей почти постоянно, но никто не жаловался. Наши сомнения — это наши предатели. Они заставляют нас терять то, что мы, возможно, могли бы выиграть, если бы не боялись попробовать.Уильям Шекспир «Мера за меру»
Здесь на обороте карточки была только цифра, выведена скрупулезно твердой рукой. Цифра 13, как день ее рождения. Отсутствие комментария говорило громче его наличия. Фраза это призыв к действию? Сомнения… На самом деле, их стало только больше. Уэнздей полагала, что это безошибочно призыв, но своевременный. Она понимала, что время еще не пришло, а значит, им еще можно поиграться. Они часто ходили к озеру, когда была хорошая погода, потеплее одевшись, спускались к деревянному пирсу. Сидели на дощечках, слушали спокойную воду, изредка вставляя слово. У воды в любом случае было прохладно, какая бы погода не была благоприятной в это время года, поэтому они высиживали сколько позволяло тело, а следом возвращались в общежитие по дорожке в свете фонарей. В один день, Инид обнаружила на своей кровати «Грозовой перевал» роман Эмили Бронте. Тот самый, что она хотела прочесть. Она осторожно взяла в руки книгу, покрутила перед собой, осматривая каждую деталь. С нежным трепетом она начала открывать грозовой перевал. Треск новой книги приятно щекотал мозг и улыбка, все не сходившая с лица, сменилась блаженным восторгом. Пройдясь пальцами легко, как по самой хрупкой вещице, она вчитывалась в каждое слово, не пропуская и информации об издательстве и год печати. И боже, как сладко от мысли, что Уэнздей ее слушала, она вернулась в этот магазин для того, чтобы купить эту книгу. Для нее. С каждым днем, с каждой секундой, она врастала в их с темноволосой отношения, как крепкие и неприхотливые корни березы. Сначала медленно, не торопясь приживалась к почве, а затем так стремительно, что сама за собой еле поспевала. Уэнздей только выдыхала в чужое плечо, удовлетворенная тем, что ее подарок пришелся по вкусу и сжимала в объятьях намного дольше положенного благодарную девушку. День сменялся ночью, ночь заменял поздний рассвет. И время медленно приблизилось к зимним каникулам. Земля совсем твердая, изо рта выходил пар, когда она передвигалась неспешными шагами по лесу Невермора. В этот раз Уэнздей была совершенно одна, то, что с Инид они любили коротать мгновения, не отменяет того факта, что всем нужен отдых наедине с собой. Холодный воздух свободно вдыхался ноздрями, как и мысли без препятствий складывались в четкие предложения. Скоро они разлучатся, разъедутся по домам к своим семьям. Уэнздей и раньше особых чувств не питала к воссоединению с семьей, то сейчас ей и вовсе по-глупому безрадостно. Она любила свою семью, но просто дома ей было скучно, а сейчас еще и будет…одиноко? Ужас как она поменялась, того и гляди «игры» с Пагсли потеряют интерес. В комнате немного зябко, если тепло не одеться, нос постоянно будет холодным, а пальцы на ногах коченеть. Девушка переоделась в домашнее. Инид с друзьями, поэтому наступил час тишины, предназначенный для продуктивного писательства. Она присела за свой письменный стол. Руки ее послушно опустились параллельно друг от друга на темное дерево, она прикрыла свои глаза, делая глубокий вдох. Чувства обострились, а организм пришел в состояние покоя. Темноволосая улавливала запах свечи Инид с мхом и папоротником, которую она жгла накануне. Карие глаза распахнулись с желанием приступить к работе. Но ее взгляд привлек очередной исписанный прямоугольник, он лежал на чистом листке, вставленном в печатную машинку. В груди приветливо разгорались рыжеватые язычки огня. Небольшие, как от горстки сухого сена, ласковые и теплые-теплые. Она взяла бумажку и принялась читать. — A где же люди? — вновь заговорил наконец Маленький принц. — В пустыне все-таки одиноко…— Среди людей тоже одиноко, — заметила змея.Антуан де Сент-Экзюпери «Маленький принц»
Снова «Маленький принц». Девушка размышляла, хмуря брови с секунду, а потом перевернула листочек. Ее брови сменили стремительно положение и поползли вверх. Задняя часть белой бумаги заполнена почти полностью, в столбик плотно расставлены цифры от 1 до 14, а внизу списка ее имя. Уэнздей Аддамс. И маленьким шрифтом «когда разгадаешь загадку, залезь под подушку и никакого обмана!», последние два слова подчеркнуты одной кривоватой линией. Глаза судорожно читали витиеватые буквы, а душой Уэнздей радовалась вот-вот раскрытой загадке. 1 — 24 слово, 5 буква… Темноволосая воспрянула духом от того, что сохранила все записки. Она подлетела с кресла, подгоняемая азартом игры. Собирая по углам цитаты, тетради с ними же, она спрашивала себя раздраженно, почему не собрала все в одном месте. Разложив все прямо на полу, Уэнздей взяла из стопки чистых листов один верхний и достала из ящика простой карандаш. Руки дрожали, когда она обводила буквы по инструкции и дублировала их на своем листке. 3 — 8 слово, 1 буква… Она нервничала даже не отслеживая, что получается в итоге. Залезала в телефон за сообщениями с неизвестного номера и с неимением физически слов на руках, только записывала буквы. Если честно, ей было на подсознании немного боязно, что даже если получались какие-то слова, она с силой отводила внимание от треклятых букв и продолжала шуршать бумажками, слегка выпрямляясь, прогибаясь в напряженной спине. Нетерпение царапало легкие, отросшая челка лезла в лицо. 13 — 15 слово, 1 буква… Поджатые губы, движения замедлились. 14 — последнее слово, последняя буква… Карандаш отложился в сторону, веки прикрылись одновременно со вздохом. Последней буквой была буква «я». Все тело тряслось от чувств, сердцебиение участилось. Жар стал ощутимей и опалял щеки, плечи, шею. Она вчитывалась в получившуюся фразу, соединяя ее взволнованно со своим именем на последней карточке. «Я влюблена в тебя, Уэнздей Аддамс» Шок, сомнения, трепет, и наконец — любовь. Ее рука коснулась разгоряченной щеки, а следом подлезла под челку. Внезапно, Уэнздей вскочила и рванулась к своей подушке. Отбросив ее в противоположный конец кровати, она нашла там записку. Чувств резко стало так много, что пришлось только стоически терпеть бурные реки, выливавшиеся через края ее берегов. Я влюблена в тебя Уэнздей Аддамс. Рядом с тобой мне не одиноко, как и не одиноко порознь. Ты всегда со мной под сердцем, в воспоминаниях и частых мыслях и если твои чувства взаимны — пирс, 11:00. Уэнздей осталось присесть потрясенно на пастельные покрывала.***
В момент, когда она держала записку в руках, всего пару минут перевалило за десять. В ее распоряжении был почти целый час, час наполненный нервным напряжением и эмоциональными стенаниями. Она пыталась писать, но все задумки мешались с мыслями и текст, как сильная рыба срывался с удочки. Казалось бы, все прояснилось, но мнимая незаконченность как заевшая пластинка играла в собственных ощущениях. Она должна услышать все вживую собственными ушами. Может написать семье, чтобы готовили гроб? Время текло медленно, Вещь наблюдал за тревожными расхаживаниями туда-сюда. Они разговаривали об этой ситуации. Точнее сказать, Уэнздей строго размышляла вслух, не слушая чужие советы, а рука была просто безмолвной поддержкой. Наряд вновь сменился, а стены здания были покинуты. Все в округе было раздражительно шумным, люди, деревья, погода. Покрытая легким инеем почва, глухо хрустела, из-за осенью здесь оставленных веток и листьев. С каждым шагом сердце переставало находить покой внутри грудной клетки и хотело вырваться, найдя убежище поспокойней. За голыми деревьями виднелся пирс, шаги невольно стали тише и медленней. Уэнздей появилась в поле зрения и на миг встала, сжимая руки в кулаки. Светловолосая макушка сидела по-турецки, лицом к безмятежной воде. На голове черная шапка с ушками (она обмолвилась как-то, что шапка напоминала ей о Уэнздей), в руках она теребила ручки сумки и выглядела печальной. А Уэнздей в этот момент подумала, как бы она не замерзла, сидя на холодных досках. Когда она подошла к началу пирса, Инид повернулась на звук и мягко улыбнулась. — Ты пришла, — голос негромкий, глаза голубые потеплели. — Я думала, ты меня ждала, — Уэнздей скопировала смущенную улыбку и присела рядом. Холодное солнце мелькнуло над ними. Инид перевела взгляд на воду. Озеро отражало в себе голубое небо и по краям серо-коричневые силуэты голых деревьев. — Так получается…- блондинка будто опомнилась, вперила взгляд в чужие глаза, встрепенувшись, — взаимно? — Заставишь меня произнести это вслух? — Уэнздей! Не одна я должна страдать от смущения! Возмущенный всплеск рук разбавил застенчивый воздух, пару смешинок вырвалось из груди Инид и подхватилось игривым ветром. И тут случилось что-то совсем невообразимое, но столь прекрасное, что голубоглазая была в крохотном шаге от падения в обморок. Уэнздей улыбнулась оголяя зубы, опустила в стеснительности взгляд, а затем, как бы усмирив бурю внутри, подняла глаза полные обожания и трогательной привязанности на задержавшую дыхание волчицу. — Более чем взаимно, — она взялась за руку Инид и нежно погладила большим пальцем тыльную сторону ладони. В этом моменте чувства закрепились, пазл сложился. У Инид душа наконец успокоилась, щебечущие птички внутри нее разом замолкли, нежась в лучах теплого солнца. Пальцы Уэнздей в этот раз не только согревали, но и обжигали своей горячностью, уши краснели и горели под гнетом желанных слов. От улыбок остались только чуть изогнутые уголки. Природа будто замолкла, даря девушкам так нужное сейчас затишье. Выражение лица Инид выдавало ее озабоченность, ее острую потребность в близости, которую так давно ждали они обе. Голову Инид наклоняет на бок, становясь запредельно серьезной. — Можно я тебя поцелую? Заданный робко вопрос остался алеть на щеках, свежесть воздуха помогала не задохнуться от испытанного. Уэнздей сама наклонилась к девушке, параллельно переплетая крепко их пальцы, и оставила на чужих розовых лепестках губ поцелуй, искрящийся любовью и лаской. Она предстала пред взором небесных глаз во всей своей слабости. Поцелуй углубился, воздух рвано вдыхался через нос, и редко выполнял свою функцию рот, когда они на десятую секунды отрывались от влажного поцелуя. Кажется они ждали слишком долго, потому что отпрянуть друг от друга никак не могли. Инид обвила свои руки вокруг шеи темноволосой, свободная рука Уэнздей гуляла по бедру девушки, оставляя за собой призрачные следы своей пылкости. Было романтично целовать друг друга на пирсе у ледяной воды в полном уединении, лишь природа была свидетельницей их чувственного откровения. Внутри необузданная страсть, она спускалась жаждой вниз живота. Девушки дышали глубоко и возбужденно. Уэнздей отрывалась от губ девушки и спускалась мокрыми поцелуями по линии челюсти, рука медленно подлезала под юбку, пальцы любопытно поглаживали внутреннюю сторону бедра. Инид резко вздыхала от сильных и беспощадных чувств, когда пальцы подползали все ближе, а поцелуи переходили на шею в пространство, что не было прикрыто шарфом. Шапка давно валялась где-то неподалеку, так жарко, что только пар от них не исходил. — Слушай, мы сейчас либо свалимся в озеро, либо нас застанут раздевающими друг друга в начале зимы, — Инид улыбнулась; она дышала сбивчиво, на взводе. Уэнздей отняла порывисто свою руку от чужих ног с некой досадой, но удивленная своей страстной настойчивостью. — Пожалуй, ты права, — она подобрала черную шапку, пару раз отряхнула и натянула Инид на голову, — заболеешь. — Ты вообще без шапки, где твой снуд?! — Синклер возмутилась, пылающие щеки подстать губам яркие; Уэнздей на вид ничуть не лучше, она перевязала хорошенько шарф и забота принялась без возражений. — Я спешила. Дала уклончивый ответ и поднялась на ноги, протягивая руку. — Пошли греться. — Ну, знаешь, мне что-то как-то жарко, — из груди Инид вырвался смешок, она приняла руку, кротко улыбаясь и встала на ноги. Темноволосая лишь закатила глаза, мысленно соглашаясь со словами. Они уходили под руку и непринужденные разговоры, Инид воровала короткие поцелуи с лучами счастья в глазах лазурно-синих. В душе покой расцветал ранними белыми подснежниками с ярко-зелеными стебельками и листьями. Нежность передавалась через сцепленные пальцы, а любовь посредством соединенных губ. Кто бы мог подумать?***
— На твоей планете, — сказал Маленький принц, — люди выращивают в одном саду пять тысяч роз… и не находят того, что ищут…— Не находят, — согласился я.— А ведь то, чего они ищут, можно найти в одной-единственной розе…Антуан де Сент-Экзюпери «Маленький принц»