Гомон, словно роились мухи, копаясь в мусоре. Отвратительно. Несправедливо. Обидно.
«Это неправда… Это всё ложь! Мой дедушка не такой! Он никогда… Он бы даже и мухи не обидел!» — и даже в таких ситуациях, зарывая в себе страх, бедняжка заступалась за единственного родственника, слыша столь ужасные сплетни, которые не только порочили её репутацию, но и портили жизнь дедушке.Они не имели права говорить таких слов. Это всё враньё.
Им пришлось уехать в тихую деревеньку со скромным названием «Солнечная», где они старались начать всё заново. И это из-за нападок, ведь ситуация ухудшилась, когда над их маленькой семьёй решили устроить самосуд. Над ни в чем неповинными людьми. Лишь из-за каких-то предрассудков и слухов, которые никто не мог подтвердить весомыми доказательствами, кроме как ебаным треплом. Верно, нужно найти козла отпущения. Нет, были и хорошие люди, но что они могли сделать со своей мягкохарактерностью среди толпы дикой стаи голодных волков? Ничего. Преступные группировки, словно мафия вернувшаяся прямиком из 90-х, помимо существ терроризировали населенные пункты, но даже среди наемников нашлась человечность, дабы помочь несчастным людям убраться из того опасного места, прямиком на захваченном поезде. Везение или нет, но удалось выжить. Удалось спастись под выстрелы в невинных пассажиров, спрятавшись в будке водителя. Работу учительницы, естественно, пришлось бросить и попрощаться с детьми, к которым она так привязалась. И Дьявол с усмешкой изучал её прошлое, копаясь в воспоминаниях, как в личном дневнике. Прелестная, занимательная история. Но даже она не сломила её. Таких как она, бесспорно, на его памяти было не мало. Но именно Аврелия цепляла — девчонка оказалась единственной святой в такое тяжёлое время. И стала единственным выжившим человеком, как бы иронично это не звучало. А потому ему стало интересно вдвойне… ибо Аврелия не ведает о своей святости, как предыдущие, которых избирали люди, а не Бог. Тут отчётливо ощущалась рука Создателя. И для каких же таких целей? Для чего она была создана? Шумное дыхание, точно дунул сквозняк, пробежавшись завыванием по трубам. Людей Дьявол презирал с самого их сотворения. Он считал их не лучше животных и ему была противна мысль, что его сравнили с этими букашками. Он могущественнее, он прекраснее, он достойнее всех творений вместе взятых, но… Люцифер был готов пойти на уступок ей, переступив через свою гордыню.Истинное зло не обмануть.
Ему было весело наблюдать, как дева тщетно старается выращивать цветы, с каким трудолюбием и любовью к делу она вкладывает свои силы в маленький огородик в плотно закрытой теплице за домом, в которой уже успело поспеть парочка красных аппетитных гроздей. Вся её жизнь и без того захудалая, а ко всему прочему добавился апокалипсис. Со смешком, лжеархангел извиняется за это, прикрывая ухмылку ладонью, как хулиган, который только что разбил любимую мамину вазу. Светлые брови сводились всякий раз у её переносицы, когда лепестки увядали. Его рук дело, решил позабавиться. Вой ветра ночами в тишине, стуки по трубам создавали нагнетающую атмосферу, напряженную и жуткую. Но она продолжала молиться находясь в окружении икон по всему дому, даже завешала окна какими-то вениками и пахучими травами. Нечисть любит играться, а уж тем более на людях. Шугать её неожиданными звуками и разбитой посудой тоже было потешно, однако… Гавриилу стало мало и этого. От него исходит смрад, запах гнили, смерти и холодная, липкая паутина ужаса с жужжащими мухами. Кто-то переступает порог дома, когда Аврелия, выходя за помидорами, возвращалась обратно. Она уронила корзину на траву, увидев его. Плоды рассыпались, нещадно лопаясь и размазываясь в жидкое месиво. Высокий силуэт стоял в дверях, скрестив пальцы рук и смотрел на неё этим нечеловеческим, мрачным и не мигающим взглядом. Что-то не так… Это ведь его она видела в храме? Он преследует её? Что ему нужно? В области плеч заныло, стало тяжело дышать, желудок сворачивается в трубочку и кажется, что буквально через считанные секунды съеденное утром выйдет обратно. Не успела та опомниться, как лицо оказалось в ладонях Гавриила. Сквозь развалины и покошенный забор пробираются, переламываясь, альтернативы. Он смотрит на неё пристально чёрными точками, прошибая насквозь и, казалось, выбивая дух из тела. Колени задрожали, всё начало кружиться. Гляделки длились мучительно долго. Их уже успели окружить тени, с некоторым любопытством наблюдая за происходящим со стороны и она, смотря только на лицо, на прекрасное белое лицо, что стало неприлично близко, с ужасом отмахнулась, когда её отвлекло гулкое завывание. Та подняла руку, чтобы ухватиться за его плечо. Он реален. Оттягивая ткань одежды, лукавый сбросил с её головы капюшон тёмно-синей накидки и погладил мягкую бархатную кожу, уткнувшись носом в светлые волосы. Вдыхая аромат мёда и парного молока, оставил едва влажный поцелуй на лбу. — Кто вы? Вы ангел? — Шёпотом спрашивает Аврелия, не веря своим глазам. Не веря в то, что всё взаправду. — Конечно, дитя моё. — Поглаживая и накручивая на палец локон, усмехается Дьявол. — Я всегда считала, что у ангелов есть крылья и нимб, где же ваши… — Спрятал. Ты же не хочешь лишиться рассудка, увидев мой истинный облик? Когда она моргнула, то он не исчез, как раньше, а продолжил стоять и ласково оглаживать пальцами щеки, будто изучая её кожу на предмет изъянов. Девушка восхищена им, что безумно льстило. А иначе и быть не могло, ведь всё-таки он всё ещё оставался самым прекрасным творением Бога, самым первым из архангелов, Денницей, чья красота была настолько ослепительной, как свет от утренней звезды, что влюбляла в себя человеческих женщин по щелчку пальцев. И Аврелия тоже попала под эти смешные чары. Его внешность была основой для других архангелов, вот почему Люцифера разозлил тот факт, что братья Михаил и Гавриил оказались сотворены по его подобию. За что поплатились сполна, в особенности Гавриил, чьё лицо он содрал и вернул обратно себе. А после и других. Уже потеряв истинное Я окончательно в безумии этого мира. Никто не имел права быть на него похожим, ни в какой мере. И плевать, сколь различимы братья были между друг другом по заветам Отца — это не отменяло печального факта, что Дьявол не прощал ошибок. Даже своему Создателю.***
Трепетные моменты, приятные и нежные, столь необыкновенные под его зорким глазом. Лже-Гавриил действительно казался самым настоящим ангелом с той заботой, с которой относился первое время к бывшей преподавательнице. И так ещё несколько дней подряд. Он то исчезал, то появлялся. Всё это походило на какой-то странный сон, в период которого с каждым разом девушка привязывалась только сильнее, ожидая на пороге званного гостя с блеклой надеждой, что он обязательно вернётся. Руки дрожат, приступы участились, лекарства не помогали и только он, такой тёплый и заботливый, мог её спасти. С опасением, что однажды он перестанет приходить, ведь наверняка таких, как она много, Аврелия выходила за границы личного комфорта, ища его. Ошибается. Она единственная, на кого пал его взор. И вовсе не жаловалась, стараясь находить позитив даже в этом брошенном шаре из грязи. Ценила те моменты жизни, которые ей даровали, даже если в них было мало хорошего. Тем не менее, уничтожить всё это самое хорошее и оставить только тьму в её сердце — было легко, как отнять конфету у ребёнка. Альтернативы тоже себя показали. Казалось, что их стало намного больше, чем было раньше. Напоминало фильм ужасов «Обитель зла», где планету охватил неизвестный вирус, превращающий людей в озверевших опасных ходячих мертвецов-мутантов, жаждущих человеческого мяса. Вот только это не фильм, после съемок которого актёры переоденутся, получив гонорар и укатив в счастливую спокойную жизнь, а суровая реальность, из которой невозможно спастись, если только не взорвать Землю и не покинуть её, благополучно переселившись на планету-двойник Kepler-22b в спасательном шаттле, что в 2011 году было просто наивной фантастикой. Тени тучно бродили вокруг дома, а иногда даже нагло ломились в двери. Притворяясь людьми, просили впустить. Но девушка, забившись в угол с маленьким кинжалом, который оставил ей дедушка, только беззвучно шевелила губами и молила Ангела Гавриила прийти. Как можно скорее прийти, спасти её от страшных монстров, ведь сама она боится темноты, боится даже пошевелиться от сковывающего животного ужаса. Не может, потому что её трясло, как от лихорадки, а ноги отнимались, лишая возможности трезво удерживать себя на весу. Неужели, это конец? Конец цивилизации, конец света, который предвещали так давно? Она ненавидела себя за слабость, она корила себя за то, что существует и ничего не может сделать, что не то что старика уберечь не смогла, но даже о себе позаботиться не может. Слёзы, всхлипы, паника. А он наблюдал за ней, сидя на стуле и закинув ногу на ногу, скрытый от человеческих глаз. Да посмеивался всё, потешался с этой ситуации. Желудок громко и сильно урчал, ведь она экономила и ела, как птичка с жёрдочки. От этого мерзкого чувства кружилась голова. Рано утром на двери было выцарапано её имя небрежным, рваным почерком. Задом наперёд оставлено исковерканное послание:«ябет тёсапс ен, яилервА, ьвобюл»
Когда она старалась заснуть, то ощущала чужое присутствие — это Гавриил стоял над её кроватью и томно вздыхал, нюхая сладко-пахнущие волосы. Не приторно, а даже очень приятно, забытый запах, который успокаивал, чем-то похож на зефир. И ему не хватало. Хотелось ещё и ещё, пока голова не пойдёт кругом. Пока ток не дойдёт до кончиков пальцев. А потом, следуя за нею в ближайший город, словно тень, Дьявол следил, чтоб ни одна сотворённая им сволочь не коснулась волос его прелести. Девушка искала выживших, что было очень глупой затеей. И как бы Гавриил не намекал ей на это, Аврелия не хотела отчаиваться. Первое время было забавно наблюдать, как она интересовалась его здоровьем и пыталась потеплее одеть в шапку и шарф, словно он был маленьким ребёнком. Такие нежные моменты заставляли забывать его, зачем он вообще сюда пришёл. Ресницы запорошило снегом. Что ж, сидеть с ней на крыше хрущёвки и смотреть на закат, по истине, было романтично. Не хватало завершить эту волнительную сцену поцелуем, как в каком-нибудь дурацком сопливом фильме. Но они не делали ничего. Они просто сидели, провожая взглядом последние лучи Солнца, а он просто обнимал её, шепча слова, которые, по определению, никак не могли быть поддержкой. Просто давил на неё, желая расколоть скорлупку, предупреждая, что следующая вылазка обойдётся ей дорого. — У тебя красивые глаза… ты знала, что глаза — зеркало души? Очнувшись на кровати в родном и уютном домике заброшенной деревушки, в этот раз… в этот раз она почувствовала на своей шее тяжесть. Кто-то душил, а она отпихивалась, дёргала ногами, рыдая во всё горло. Расписной ковёр, который наверняка был у каждого, двоился и шатался перед глазами. Когда молодая учительница увидела лицо ангела, нависающего напротив себя, то замерла, вцепившись израненными пальцами в кожу. Она не понимала, как снова оказалась в деревне, из которой с таким трудом выбралась. Они же с архангелом остановились в городке, в полуразрушенной от бомбы хрущёвке на каком-то из шести этажей. Так почему? Как? Пламенный огонь горит в груди, обжигает стенки сущности, заставляя испытывать невыносимую муку. Почему она смотрит на него этим странным взглядом? Почему в голубых очах нет ужаса, желания отомстить, разочарования? Почему она смотрит на него с этой противной любовью? Раздражает. Он бы порвал её пополам, выпотрошил, сожрал внутренности, а после её душу, не поведя и бровью, но… Улыбка исчезает с его лица и пальцы размыкаются. Он продолжает сидеть на девушке и смотреть на неё безучастно, пока та откашливается, держась за шею. И когда уже собрался вставать, та схватила его за кисть руки и прохрипела слабое «не уходи». Сморгнула с ресниц слезинки, умоляя его не делать так больно. — Моё возлюбленное дитя хочет, чтоб я остался? — Притворно шепчет искуситель, прищуриваясь. — Д-да… Умоляю вас… — Просит его почти навзрыд, пока из глаз гроздьями сыплются остатки здравого рассудка, поблескивая в тусклом свете её души. — Останьтесь, прошу… Только не уходите… Гавриил усмехнулся и склонился, роняя шелковистые пряди и щекоча ими лицо. Даже после того, что он сделал, она хочет остаться с ним. Бедная, глупая овечка. Ему нравилось обладать и подчинять, пусть сделает снова… пусть поклонится ему. — Скажи это ещё раз. Ну же, Аврелия. Скажи, что я нужен тебе… — Д-да… Нужен. Я… Я не хочу оставаться одна, умоляю вас, Гавриил! — Поддавшись на уловку, она заглотила наживку и больно прорезая свои внутренности, разрыдалась, словно маленький ребёнок. — Не покидайте меня… Пожалуйста. Это эгоистично, я знаю, но прошу! Всё что угодно, лишь не оставляйте меня одну! Мне так страшно… Я не хочу умирать… Я не хочу умирать, не хочу… Этого более, чем достаточно и весьма удовлетворило его. Видеть, как святая унижается, лежа под ним и плачет, так ласкало слух. — Что ж, как пожелаешь. Она слишком добрая, слишком хорошая, слишком манит. Всего этого было в ней «слишком» — раздражает. Хотелось сжать этот комочек света и раздавить. Но тогда больше не останется никого. Ничего. Неизвестность пугает, и не только людей — эта неизвестность была самой сутью мироздания, которой даже сама смерть не смогла бы противиться. И, пусть Дьяволу было чуждо многое человеческое, оно не было лишено смысла и каждый раз затягивало, словно вредоносный наркотик. Лже-Гавриил впился в плечи девушки пальцами и подняв над собой, усадил на деревянный стол. Что будет, если она вдруг исчезнет? Пропадет бесследно? Растворится, словно туман, в его руках… Он нахмурился от этих мыслей, ведь не хотел бы потерять её — свой маленький комочек счастья, который принадлежал лишь ему и никому более. Прижимает к себе плотнее, гладит её по голове, пытаясь успокоить и свалить всю вину на монстров, которых сам же и создал. О которых она слышала из новостей и с которыми не единожды, лично, сталкивалась. Дьявол путает её, кружит в танце из обмана и ложных воспоминаний, ведя от светлой тропы к Богу всё дальше вниз. Руки плавно опустились на талию, он прошёлся оценивающим взглядом сверху вниз по её телу, по этой мягкой, белой ткани сорочки, что скрывала от него все девичьи прелести, по вздымающейся груди, по кудрявым светлым волосам, которые приятно касались его кожи, а затем посмотрел прямо в глаза. Вдыхать всё тяжелее, Аврелии кажется, что ещё чуть-чуть и она задохнётся, но холодные пальцы, которые знали каждый уголок её тела, водят по коже и заставляют панику стихнуть. До прихода Гавриила она вовсе топила печь в определенные промежутки времени и прогревала дом, чтоб не отбросить коньки от морозов. Спала под кучей тёплых и колючих одеял, обмотавшись в зимнюю одежду, как капуста в сто слоёв и проклинала холода, которые наступили так невовремя. Что, в общем-то, даже с тем иммунитетом который в ней был, не спасало от оставшегося вороха вирусов и этого противного, вездесущего насморка. Ведь как только Архангел Гавриил пришёл, стало тепло, даже можно сказать, жарко, как в печке, оттого ему посчастливилось увидеть своими глазами всё то, что раньше было скрыто от его глаз под толстой тканью оранжевого свитера. Она тоже изучала его, а когда понимала, что это замечают, то неловко уводила взгляд в сторону, делая вид как рассматривает узоры на тюли. Когда сарафан задирался до пояса, открывая худенькие бёдра ему на любование, девушка смотрела на своего спасителя с подозрением. Эти чувства чужды ей. Она не понимает, чего от неё хотят. Она нервничает. Ангел не может ведь хотеть от неё такой любви? Порочной, грязной, похотливой… Он не такой. Он Вестник Бога. Он просто проверяет её на благочестивость. Ничего плохого. Ничего. Следы от пальцев синими пятнами, как от удавки, расползлись по шее, а потом он оставлял синяки и на ногах, сжимая мягкую кожу и осторожно лаская кончиками пальцев после болезненных стонов, всё причитая, что она должна терпеть. Ради своего же блага, ради спасения, в которое так слепо верит. Это заставило лжеархангела по другому посмотреть на святую. Что-то не давало покоя, что-то заставляло внутри всё гореть, пылать страстью. Зубы скрипят, мужчина прикусывает губу и понимает, что его сущность снова испытывает что-то подобное. Многим легче надежды, многим горче отчаяния… любовь или одержимость? Людские чувства так многогранны, что ему уже давно стало всё-равно на их определения. Хотелось до скрежета в зубах вдавить девушку в столешницу и лишить невинности с улыбкой на лице, словно именно для этого она и была создана. Но держит себя, ведь куда слаще будет сделать это после того, как пташка всё осознает. За окном начался дождь, из-за освещения казалось, точно на помещение накинули полупрозрачную дымчатую пелену. Не удержался. Поцелуй в уголки губ. Затем ещё один, в оголённое предплечье, и ещё один в нежные ручки, которые она мазала перед сном увлажняющим кремом, и ещё в шею, и ещё, ещё, ещё… Но Аврелия останавливает действия Гавриила, которыми он покрывал её неосторожно приоткрытые участки кожи и отводит взгляд голубых глаз. Поцелуи в определённые места — было невинным делом, но даже это смущало девушку. Для него — забавная реакция, признать, даже несколько милая. Она слишком похожа на неё. — Нет, нельзя… Я не могу. — Я разрешаю. — Кивает мужчина и чмокает её в лоб. — Ну же, посмотри на меня, Аврелия… Моё драгоценное дитя. — Мне так плохо, Гавриил… Мне очень плохо. Действия, взгляды, дыхание говорили всё вместо тысячи слов. Атмосфера накалилась, когда девушка прижалась к нему своим маленьким, хрупким тельцем и провела пальцами по худой спине. Его обдали мурашки, которых он давно не испытывал. Приятно, очень тепло, умиротворяюще, как во сне. Мир давно развалился, превратившись в заброшенные руины и она, наверняка, понимала, что её обманывают. Что никакой он не спаситель, принесший когда-то благую весть. Такое давно забытое чувство. Но она его знает. И не хочет вновь обжечься, ведь Утренняя Звезда готов буквально сжечь её душу дотла. Сердце стучит медленно, размеренно, тепло и Аврелия совсем не боится. Наоборот, с какой-то нежностью гладит волнистые гладкие волосы и смотрит в пустоту, пока веки тяжелеют, да прикрываются. Показалась слабая, едва уловимая улыбка. Эта улыбка была ей к лицу. Одержимость девой стала невыносимой привычкой. Он делал больно, а после приятно своими объятиями, короткими разговорами, присутствием, а потом исчезал на день, два, три, заставляя всё больше тонуть в пучине отчаяния, дабы святая сама возжелала встреч с ним. Словно извиняясь, лжеархангел приходил вновь и гладил, смотрел этим глубоким взглядом, после чего широко, слишком широко улыбался, покусывая чувствительные участки на коже острыми зубами. Он шептал её имя, которое словно было соткано из тысячи священных писаний — «Аврелия». Когда он топил её в пруду, а потом, вытаскивая, впивался в дрожащие губы, что было самым настоящим кощунством, она хлюпала носом, до боли в мышцах сдавливала его за плечи и прерывисто дышала. Она упиралась и кашляла, стараясь ухватить кислород и непонимающе смотрела на лицо, на мрачное и полное презрения лицо, которое навсегда отпечаталось в памяти. Сама не проявляет инициативу, а ему надоело терпеть. — Открой рот, дыши глубже, медленно, вот так. Теперь всё хорошо, это был лишь ночной кошмар. — Врёт, но она верит ему, потому что больше никого нет. Никого, кому бы она могла довериться. Денница пропускает между пальцев мокрые, пахнущие сыростью волнистые локоны Аврелии и прикладывает свои уста, словно два нежных лепестка к ним. Приятный, такой знакомый аромат. И смотрит своими хитрыми, лисьими глазами, которые, точно чёрные сапфиры, сияли от блеска на воде. Лёгкие жгло, вода до сих пор нещадно выплёвывалась. Больно, всё внутри пылает. Хочется скорее избавиться от ростков, пробивающих грудную клетку. Но она тянется и обнимает, дрожа от холода и слушая монотонный шёпот на ушко. — Верь мне, я желаю тебе только лучшего. И я никогда не брошу тебя. — Х-х-холодно… так х-х-холодно, Гавриил, ты… почему? Берёт на руки и уносит куда-то, не удосужившись ответить, да и скажи он что ещё, она не поймёт, ведь разум отключался, а тело сводила лёгкая судорога. Так приятно, прижимать к себе столь крохотное создание. Ему интересно, сколько ещё душа святой будет ему противиться? Аврелия явно знает, что он не тот, за кого себя выдаёт, но почему-то продолжает надеяться на какие-то… чудеса? Оттого не менее забавно. Ночами девушка плакала в подушку, зовя покойного дедушку и умоляла не оставлять её одну. Гавриила злило это. Злил этот чёртов старик, который всё никак не мог оставить девчонку в покое, к которому были столь нежные родственные чувства. От них тянуло блевать. Почему она не звала его, своего единственного спасителя, почему не молила со слезами на глазах остаться? Он проникал в сны и, хватая руками, шептал что-то неразборчиво на ухо, уводя всё дальше и дальше от родного дома, в сторону темноты, чем заставлял трястись и вырываться белую голубку из своих цепких когтей на свободу. Его любимая игра, пожалуй. Пусть страдает, пусть впадёт в такое отчаяние, что больше никогда не посмеет смотреть ему в глаза с этой противной любовью. Бог есть любовь. А он ненавидел Бога. Сам не понимает, почему это так злит, ведь именно любовь для него оставалась непостижимой. Вопреки всему, ему хотелось испытать это бесполезное чувство, хотя бы ещё раз… Неужели, то его наказание? Хорошо, раз так… Дьявол создаёт для своей жертвы красивую иллюзию в одиночном саду, где-то далеко, в светлой долине берёз. Видя её сверкающие глаза, Гавриил посмеивается и позволяет лечь к себе на колени, пока сам сверху любуется милым ангельским личиком святой. Она просыпается. И с удивлением обнаруживает, что лежит на его коленях ровно так же, как и во сне. Нежно обнимает его, как самое родное, самое нежное и близкое, что только есть для её сердца. Безумно льстит, как Аврелия проникается к нему всё больше, и, что греха таить, противоречит изначальным планам. Претит вся эта нежность, но и отрекаться от неё было поздно. Это приносило не меньшее удовольствие, чем её душевные истязания. Запах роз и хризантем привлекает внимание Аврелии, когда она, выдыхая клубы пара, проходит в заброшенный сад на окраине леса с разбитыми стеклами и разбросанными высохшими растениями. Горьковато-приторный, сырой аромат цветов и холодной земли. Выпал первый снег, иней покрыл стекло, сказочными узорами расползаясь по поверхности, как по холсту. Она ловит снежинки ресницами и прикрыв глаза, снова молится Богу о благополучии всего человечества. Ещё даже не подозревая, что кроме неё не за кого больше было молиться. На лице Гавриила привычное отсутствие эмоций в такие моменты, ведь взор обращен не на него. Скучно, что даже зевать хочется. Нужно было придумать новое развлечение. Высокий и тощий чёрный силуэт с вытянутой пастью склоняется и мычит что-то неразборчиво, пока златовласая робко и неуверенно, но протягивает к нему ладонь, чтобы потрогать. Тёмная тень облизывает пальцы, после чего довольно улыбается в неестественно-широком оскале, похрустывая шеей. Это было жутко и мерзко, но Аврелия не кривила лицом, а лишь тяжело дышала, пытаясь отыскать что-то в чёрных зияющих глазницах некогда бывшего соседа из дома напротив. Страшные монстры, которых она так боялась, теперь, когда рядом был он, не позволяли себе лишнего. Ей хотелось понять… Как вернуть их назад? Почему Архангел Гавриил так спокоен? Почему он не помогает им? Она помнила жителей этой деревни, она помнила милых старушек и ворчливых стариков, помнила каждую морщинку, каждую тяжкую историю, которую рассказывали жители, когда ещё были живы. Когда ещё не были тварями. Ей хочется помочь. Ей хочется спасти всех, и осознание беспомощности убивает её. Для принятия отчаяния Аврелия недостаточно сильна. Скрестив пальцы, тот лишь наблюдает, как его создания, проникшись добротой Святой Девы даже не пытаются напугать, свести с ума, сделать что-то ужасное, а наоборот, подбирают те крупицы тепла, которые она дарит своей непорочностью и прикосновениями и ходят кругами, как муравьи, запутавшиеся в хороводе. Она гладит их, словно котов, которые тоже его предали, когда решили начать посещать домик в поисках Аврелии. Раздражает. Он прогоняет их прочь ярким светом, а затем, переполненный ненавистными чувствами, направляется в сторону недоумевающей Константиновны. Широкие, серые крылья распахиваются за спиной, перья летят по ветру, пугая своим внезапным появлением. Хмурость Лже-Гавриила приводит её в замешательство и он пользуется этим. Схватив за плечи, лжеархангел смотрит угрожающим взглядом, после чего сжимает челюсть девы, которая замерла, боясь даже пошевелиться. Аврелия расширяет голубые очи и начинает тяжело дышать, упираясь в его широкую грудь ладошками, соскальзывая по ткани хитона, пока мужчина, глубоко и влажно целует, изучая длинным языком потаённые уголки и мягкие щёки, сплетаясь с её маленьким, неопытным. Точно голодающий зверь, кусает алые губки и довольно сопит от удовольствия. Солёно и влажно. Когда поцелуй прерывается, он, широко улыбнувшись, проводит по шее рукой, чем заставляет свою красавицу смутиться. И даёт следом смачную пощёчину, след от которой ожогом отпечатался на её светлой коже. Звон до сих пор стоял в ушах шокированной девушки, которая посмотрела в смятении на своего ангела. — Что за порочные желания? Ты хуже животного. — Цокает мужчина, сдавливая до хруста кисти миниатюрных рук. — Так ужасно поступать, Аврелия… Ужасно. Ты разочаровываешь меня. Она захныкала, а когда хватка ослабла, то отошла в сторонку, не зная, как быть. Что сказать. И Гавриил рычит, взмахивая крылом и разбивая стоявшую каменную скульптуру головы Ленина со звоном, отчего Аврелия тут же убежала в домик, сверкая золотыми локонами. Дьявол только молча хмыкнул, оставшись смотреть ей вслед из заброшенного сада. И плевать, что это была его инициатива, что он напугал её, теперь, уже сам. Тучи затянули небо, когда девушка решила вернуться и поговорить с ним. Извиниться за своё поведение, за то, что посмела разозлить. Она не должна вести себя так невоспитанно. Бедная, сколько же скверны в юном сердце… Сколько же она продержится? Лже-Гавриил тоже хотел, в кой-то веки, признать ошибку. Признать, что погорячился. И сейчас был самый подходящий момент, чтобы извиниться, как тот давно и планировал. Взять её прямо в этом чёртовом месте, на этой поганой земле, опрокинуть на только выпавший снег, ранить об осколки и трахать. Трахать так, чтоб крики выходили из её горла, чтоб украденное им имя брата-архангела срывалось содроганием с губ, пока она бы смотрела в его чёрные глаза и молила не останавливаться. Это лицо, эти золотые кудри, эти глаза… Бывшая преподавательница невероятна в своей решимости, так напоминает ему о георгинах, об этих красных душистых цветах, которые он положил бы к ногам молодой женщины букетами. Заставляет её ощущать вину: скребущую, неприятную, слизкую. Оказавшись посредине, голубка осмотрелась, но красивого создания нигде не было. Её душа сияла настолько сильно в этот момент, настолько была переполнена пёстрыми переливами, что Гавриил не смог долго стоять в стороне, дразня её своим отсутствием. Куда слаще тянуть момент, дабы после плод оказался ещё более желанным. Создатель сам виноват, что позволяет ему вытворять это. Ведь наверняка всё спланировал с самого начала. Как только лжеархангел выходит и расставляет руки в стороны, готовый принять возлюбленное дитя Господа в свои опасные объятия, она робко шагает по снегу, что хрустит даже под её лёгкими ножками. И когда тянет руки в ответ, болезненно улыбаясь, его хитон окропляется брызгами, а глаза, минуту назад переполненные притворной нежностью, сменяются на осознание. На неприятное осознание. Девушка рассыпалась в ничто, в бесформенную субстанцию прямо ему на ладони. Красный. Густой. Вязкий. Что же пошло не так? Что он сделал? Гавриил, смотря на свои руки, сел на колени и бездумно вторя «Аврелия» начал собирать ошметки жижи, обмазывая ими лицо, шею, волосы. Золотые пряди спутывались между пальцев, липли к коже, рвались и тянулись. Вылизывает каждую крупицу и прижимает к губам, лишь бы почувствовать её запах как можно сильнее, лишь бы забыть это неприятное чувство жжения в груди, которое усилилось после её кончины. Души в этом теле нет. Просто пустой сосуд, размолотый в кашу. После стольких дней совместного сожительства и вот так, в один миг, она всё-таки исчезла. Из его губ вырвался болезненный смешок. Он ворвался в дом, разбросал с рёвом каждый шкаф, опрокидывая аккуратно составленные тома каких-то книг классической литературы в потертых желтых обложках, разбивая на осколки зеркала криком, и разбивая фигурки с посудным сервисом из чистого хрусталя, доставшегося Аврелии по наследству. Святая Дева… Что она вообще забыла в этой глуши? Как она тут оказалась, как смогла долго держаться? Почему он сразу не обнаружил её, столь яркую, чистую и славную? Была ли она на самом деле? Гавриил ощутил пустоту. Он помнит только голубые глаза и её красивую душу, которой так хотел обладать. Которую хотел бесконечно пытать, поедая белые и сладкие участки, слушая молебные крики. Она скачет где-то на задворках сознания, водит руками по воздуху и перемещается с места на место под звон колоколов, не позволяет до себя дотянуться. Эта душа исчезает в светлой долине в грациозном танце, пока он, прикованный цепями к своим грехам, лежа во тьме, беспомощно смотрел на неё. Дьявол бесцельно бродит по Земле в её поисках, ведь она не могла исчезнуть вот так, не могла сбежать от него. Он бы собрал её обратно, если бы сделал это по своей воле. Нет, это не его Аврелия, что с улыбкой встречала на пороге, предлагая выпить чай, это не та златовласая милая девушка, верующая в Бога и цепляющаяся за жизнь всеми способами, даже когда её окружало полчище тёмных существ ему на потеху. Это не та Аврелия, плачущая с котом в руках, которому было всё-равно на её страдания. Это не та манящая своим телом и душой дева, с которой так славно было лежать рядышком и ласкать её ветерком, шепча лживые слова о спасении. В те моменты он ненавидел жизнь, что била из неё ключом, ненавидел благосклонность, с которой она слушала его обещания. Но теперь, когда она бесследно исчезла не сказав ни слова, даже не попрощавшись, он заскучал. Ему стало одиноко. Стало тоскливо. Не хватало касаний, объятий, не хватало чувств, которыми он стал одержим с первой встречи, и этого долгого зрительного контакта, которым она так трепетно обменивалась только с ним. Знакомым взглядом, о котором он хотел бы забыть, но не мог. Тот взгляд, который напоминал о ком-то некогда близком, кто не отверг его даже тогда, когда все были против. Какая-то хандра накатила на него, необъяснимая, глубокая, словно море, и потеряв счёт времени, пока искал Аврелию, он, казалось, так же потерял и цель своего существования.