Ванильная тварь

Ночь была тиха вот уже как 2 часа подряд. Достойный срок, заслуживающий непомерного уважения, особенно для такого шумного магнита для преступности как Сент-Канард. На немолодом пирсе, на расстоянии не более полуметра друг от друга, восседали двое. Слышались слабые отдаленные стрекотания сверчков и шум накатывающих морских волн, подгоняемый к берегу подводным течением. Один из селезней являл собой маниакальное пристрастие к фиолетовому и всем его оттенкам, а второй, суда по всему, являлся ярым поклонником Германии. Или, как минимум, её флага. Впрочем, никто и не удивился бы, окажись этот мрачный тип фанатом Рамштайна или вовсе злостным нацистом. Для полного совпадения ему в образе не хватало лишь изображения свастики на его плаще. Оба были не в лучшем виде, если не сказать наоборот. У обоих одежда оборвана в некоторых местах, повсюду подпалины и синяки. В фиолетовом плаще зияет приличных размеров прожженная дыра, а чёрно-красный лоскут отсутствовал за спиной его владельца ровно на три четверти, теперь абсолютно не защищая поясницу от поддувающего прохладного бриза. Впрочем, такая ночь по своему отрезвляла и успокаивала порядком расшатанные за жизнь злодейские нервы. Селезни перестали что-либо говорить уже как полтора часа назад. И это уже четвертая ночь подряд, когда они бьют друг другу клювы и выходят в ничью, лишь изматываясь до такого состояния, что не хватает ни злости, ни наглости, ни совести, ни чувства долга. Их, в конце концов, хватало лишь на то, чтобы дотащиться до ближайшего сидячего места и зависнуть там на остаток ночи. В первую "ничью они настолько вымотались, что попадали с лап где стояли и очень очень долго молча рассматривая меж облаками редкие, почти незаметные на городском небе, звёзды. Однако, тишина не могла продолжаться вечно, а потому вскоре раздалось недовольное бормотание. Обладатель хрипловатого, явно прокуренного какими-нибудь несомненно противными, сомнительного качества сигаретами, голоса не поворачиваясь произнес первое, что пришло ему в голову, лишь бы прекратить это слишком уж неясное, странное и вгоняющее в дремоту молчание. -Знаешь, кто ты? -Злодей недовольно поморщился от чрезмерно громко хрипнувшего из-за долгого молчания голоса, после, немного прокашливаясь и, дабы занять чем-то руки, подравнивая некстати обломавшийся во время драки ноготь ножом-бабочкой. Этот жест имел бы угрожающие нотки в иной ситуации. Но не сейчас, не сегодня. Черный плащ лишь молча ел какую-то повидавшую своё, лёжа по карманам геройского, ныне продырявленного, плаща, булку, шурша пакетом и лишь бросил мимолётный взгляд на сидящего сбоку, неспешно жуя и возвращая усталый взгляд на водную гладь. -Тварь ты -Антиплащ, недолго думая, хмуро выхватил хлебобулочное изделие из рук двойника, откусывая кусок и мрачно его пережёвывая, не сразу разобрав привкуса. -Ванильная. "Тварь ванильная" лишь вздохнул, доставая из кармана вторую такую-же булку. Сил, как физических, так и моральных, что-то говорить и о чём-то спорить у Кряка сейчас не было абсолютно, а потому, дабы не давать причин для возобновления мордобоя, Кряк лишь немного сдвинул брови к переносице, усиленно молча. -И булка твоя такая-же. -Не унимался злодей, утоляя голод, а заодно и желание хоть что-то сказать. Он нормально не ел с самого прошлого утра, а его желудок уже утомился и, наверняка, вовсе охрип от такого издевательства. -Отвратительная. И слишком, черт возьми, ванильная. -И зачем же ты её тогда жуешь, остолоп? -Впрочем, вслух Лапчатый ничего не сказал. Им итак уже хватило. Вот, сидят, жуют, вечные клиенты платных поликлиник и больниц. Благо, ещё есть пока что чем жевать, ещё не всё друг другу повыбивали. Было 3 часа ночи. Двое потрёпаных жизнью и друг другом селезня просто молча уплетали мучные изделия, так неестественно спокойно сидя на пирсе, почти что плечом к плечу. Один с усталым, задумчивым видом, не спеша, а второй недовольно, почти не жуя и с какой-то агрессией в движениях, хотя и двигалась, в основном, лишь его челюсть.