Смотри не споткнись

Один день с Гектором – и ты мечтаешь о том, как вы соберёте группу, взорвёте толпу своим свежачком и будете играть и петь душа в душу, пока не умрёте, ах да, ты же уже, а я тут проходом, чёрт, да как же... да бля-я-я-ять! Вечность с Гектором – и ты отчаянно лелеешь надежду наконец-то выскользнуть из его тени и начать представлять из себя хоть что-то. – Мигель! – в его голосе, как обычно, ни тени раздражения или злости, лишь искреннее волнение, с каждым разом всё больше походящее на отцовское. Мигель не хочет, чтобы Гектор начал относиться к нему как к сыну, как к младшему брату – тоже, вообще никакой подобной хуйни не надо, они лучшие друзья, они пара, они – на равных! «На равных? Ну перестань тогда искать поводы посраться и начни уже пить чё-нибудь крепче пива, для начала хотя бы ОБЫЧНОЕ пиво, а не фруктовое». Мигель взбегает по лестнице на второй этаж и демонстративно громко хлопает дверью собственной комнаты. Гектор прибегает с задержкой в пару-тройку секунд и замирает около неё в нерешительности. – Мигель... – зовёт виновато. Гены Имельды ревут в Мигеле так громко, будто он – не пятое после неё поколение, а второе. Он так же беспощадно вьёт из него верёвки, осознаёт это, клянётся себе измениться – но стоит наступить завтра, и всё по новой. Гектор терпит все его выходки так же, как терпел выходки Имельды, когда они ещё были юными. Потому что и любит он его так же сильно, как любил тогда её, дуру. А ещё у него характер такой – со всеми по-доброму, всех понять и всех погладить по голове, жалея. У Мигеля волосы становятся дыбом и изо рта вырывается угрожающее шипение, когда Гектор протягивает к нему свою руку. – Что? – процеживает Мигель сквозь зубы. – Попробуй постоять на вокале, – говорит Гектор. Мигель издаёт смешок. «Это одолжение?» Дело нихуя не в вокале. Точнее, и в нём тоже – потому что Гектор певец хоть куда, а Мигель все шесть лет тупил и даже не пытался развивать связки. У него врождённые данные, но это же не гарант идеального попадания в ноты, во многих местах проступает фальшь, короче, учиться, учиться и ещё раз учиться, но дело, ёб вашу, не в вокале! – Ты, блять, партии за меня пишешь! – Мигель резко открывает дверь и чуть было не разбивает Гектору нос, но тот успевает вовремя отойти. – А я их играю! Смекаешь? Ты. пишешь. за меня. партии! У Гектора такие серьёзные песни – а вне сцены соображает едва ли. – Хорошо, – он даже не пытается спорить; сразу сдаётся. И голос его звучит по-прежнему мягко. – Пиши партии сам. – Я хочу сказать, что... – Мигель сначала заминается, нервно смачивая языком губы, а потом судорожно выдыхает и отворачивается, закрывая лицо руками. Гектор лучше. Он во всём лучше: умелее управляется с инструментом, поёт красивее, тексты песен у него намного более складные и глубокие; он прожил век – и этим всё сказано. До Гектора даже если бежать сломя голову – лет, как минимум, через пятьдесят он только замаячит перед глазами, и то – малюсенькой точкой на горизонте. Гектор – океан, Мигель – капля. Капля, которая упала в эту большую воду и стала абсолютно невидимой среди миллиардов таких же капель. Мигеля всё ещё знают, как «пацана, который пересёк границу Мира живых и мёртвых, даже не сдохнув». Какая разница, чем он там сейчас занимается, он наебал грёбанного Бога! Мигелю хочется, чтобы в нём в конце концов увидели музыканта. Не того музыканта, который играет на ритме партии, написанные чужой рукой, и обрисовывает этими партиями чужие песни, а самобытного. М-у-з-ы-к-а-н-т-а, во всём масштабе этого слова. Но стоит ему подняться на сцену – и его лицо как будто заблюривается. Все смотрят только на Гектора. ...и это, в принципе, справедливо – потому что за авторством Мигеля не значится пока ничего, чтобы он имел право требовать внимания публики. Всё только обрывки песен, большая часть которых отправилась в мусорную корзину. Потому что где-то на периферии сознания всё время бьются мысли о Гекторе и о его безупречности, и всё, что сочиняется под аккомпанемент этих мыслей, кажется несусветной лажей. – Давай я помогу, – предлагает Гектор. – Нет! – из глаз Мигеля в его сторону могли бы полететь молнии, если бы мир был чуточку фантастичнее. – Мне не нужна помощь! Я хочу сам! «Тогда уходи в сольную и заканчивай уже ебать ему мозг!» Мигель смотрит на него внимательным взглядом. Смотрит. Смотрит. – Ищи нового гитариста, – наконец озвучивает он свои мысли. Немного помолчав, Гектор отвечает: – Ладно. Грустно и в то же время совершенно смиренно – как будто знал, что этим оно всё и закончится. Ладно. Ладно, да, ладно, вот и решили, Мигель чувствует неловкость и отводит глаза, сказать больше нечего. Гектор принимает удар на себя: – Там... шоу начинается, – он бросает взгляд на запястье, обтянутое часами. – Пойдём? Днём Мигель лежит на его груди, уставившись в телевизор, пока Гектор нежно перебирает его волосы пальцами, а ночью- ночью Мигеля стукает по башке, и он решительно переворачивает нависавшего сверху Гектора под себя, резко и грубо дёргая его ноги в стороны и впечатываясь между ними возбуждённым членом. – Воу, – выдыхает Гектор с лёгким резонирующим смешком, когда его подбрасывает вверх на кровати. ««Воу?» Это всё? Я вытрахаю из тебя душу». Из Гектора вытрахивается всё: душа, бархатистые стоны, стыд – и всё это сквозит кайфом, и блять стоп. Не так. Заново. Не то чтобы Мигель хочет, чтобы Гектор страдал и плакал от унижения, но ему бы определённо доставило удовольствие знать, что он чувствует себя хоть немного, ну... Беспомощным. Подчинённым. Жалким. Но Гектор пребывает в экстазе – и Мигель потом часов до шести утра не может уснуть. Думает. Жалко, что самоубиться второй раз нельзя – придётся жить с этим отвращением к самому себе. Гектор его искренне любит – а у Мигеля в черепной коробке одна хуйня. Непроглядная. Однажды Гектору уже позавидовали. Блять. – Прости, – глухо говорит Мигель, когда они сидят в пустой кухне, пьют утренний кофе, и Гектор курит. В воздух выпускаются полупрозрачные струйки дыма. Гектор смотрит на него слегка удивлённо. – За что? Мигель поджимает губы. Слова встают комом в горле, но он собирает волю в кулак и заставляет себя открыть рот: – За то что... За то что тебе завидую. Гектор молчит несколько секунд. – Пойдём. Он зачем-то поднимаются на второй этаж, в его комнату, и подходят к старому зелёному шифоньеру. Мигель непонимающе глядит то на Гектора, то на этого матёрый шкаф. Гектор придвигает к его дверям табуретку, встаёт на неё, распахивает верхние дверцы- Вместо одежды на антресоли лежит бумага; много бумаги; ОЧЕНЬ много бумаги, ею забита буквально вся площадь полки, и Гектор говорит: – Пожалуйста, отойди подальше. Мигель отходит. В то же мгновение целые стопки бумаги начинают пикировать на пол. Перед Мигелем разворачивается какое-то бумажное сумасшествие: бумаги, в большинстве своём старой и пожелтевшей, так много, что она стремительно оттесняет его к стене, а ковёр очень скоро оказывается погребён под несколькими её слоями. Глаза у Ривера больше напоминают блюдца. Только когда Гектор скидывает на пол последнюю стопку, Мигель решается наконец спросить: – Это что? – Песни, – отвечает Гектор, упирая руки в бока и с высоты оглядывая созданный им бардак. – Неудавшиеся и из-за этого так никогда и не выпущенные. Я хотел сказать, что... Я простой человек, и у меня периодически вянет мозг... Ну, вот, за сто с лишним лет он вял примерно... не знаю, миллиард раз? Я расколашматил от злости на самого себя не одну гитару. Это я к тому, что... брось, Мигелито, тут нечему завидовать. Я не волшебник. Меня однажды так хлопнуло, что я ничего не писал пять лет. Целых пять, я почти поверил, что музыка – не моё... А потом оклемался. Главное уметь спорить с самим собой. И не требовать от себя идеальности... Мигель съезжает вниз по стене. – Гектор. – Да? – А моя тупость – это не навсегда ведь? – Мигель... – Мало ли, – он тянется к самому близкому из листов и ложится на спину на свободное от них место, поднимая его над собой. Замечает среди строк своё имя. – О! Это про меня! – Э-э! А ну положи! – Ка-а-айф, мне ещё никто не посвящал песен! А чё ты не говорил? – Мигель, я серьёзно! Вечером Мигель невозмутимо хватает Гибсон и выходит из дома на пару с Гектором – по понедельникам вечером репетиция, а он вообще-то ритм-гитарист. Гектор приобнимает его за плечо, чуть улыбается и молчит. Ну да, ни о каком уходе из группы ритм-гитариста ни шло и речи.