каждой клеточкой своего тела

Марк безумно нервничает. Кажется, даже больше, чем перед самим выступлением. Он очень старается непринуждённо болтать о чем-то с Димой, который сейчас безудержно радуется своему серебру, но… но какая-то неведомая сила заставляет все время переводить свой взгляд на победителя турнира. А Петя Гуменник стоит, как каменное изваяние, и даже не пытается уделить хотя бы толику своего внимания окружающим. «И не надо», — мелькает в голове у Марка. Он-то прекрасно знает, каким взглядом его могут одарить. И если по справедливости, то он заслужил. Кондратюк так-то до сих пор себя грызёт изнутри за то, что настолько легко оставил Петю в тот вечер. Как будто мечтал об этом всю жизнь… — И все? Мы разъедемся завтра по разным городам и больше никогда не увидимся? — после нескольких минут молчания наклоняет голову лохматый Марк, сидя на Петиной кровати и внимательно следя за тем, как последний настойчиво и все же очень бережно упаковывает вещи в чемодан. — Если ты больше не планируешь выступать в этом сезоне, то полагаю, что все возможно. — Петя не особо разговорчив весь вечер. По правде говоря, он, вообще, пустил Марка к себе в номер сегодня скрепя сердце. И не смягчился ни на секунду… — Петя, ну, ты же понимаешь, что я не могу её бросить… — Марк чувствует напряжение между ними каждой клеточкой своего тела. Он театрально закатывает глаза и всплескивает руками, предпринимая последнюю попытку хоть как-то разрядить обстановку. Но Петя не смеётся, как обычно, а только многозначительно хмыкает и окончательно отворачивается от парня. Марк прекрасно понимает, что на этом их совсем не сложившийся диалог окончен. Он медленно встаёт с кровати и, тряхнув своими вихрами, делает несколько шагов к выходу. Уже у двери Кондратюк ещё раз оглядывается, но не получает никакой ответной реакции и быстро выходит из номера, громко хлопая дверью, будто ставя жирную точку в их взаимоотношениях. Марк возвращается в реальность, когда диктор громко объявляет о начале награждения мужского одиночного пьедестала. Парень подходит чуть ближе к Пете и чувствует, что напряжение, кажется, все ещё есть. Нет, оно не выражается в словах, жестах или мыслях. Оно просто есть. Висит где-то здесь, в воздухе. Между ними. — Награждается победитель Финала Гран-При России… Пётр Гуменник, — Петя вылетает на лёд со скоростью света. Блистая в свете софитов своей невероятной улыбкой, он светится от счастья. И Марк непроизвольно тоже улыбается, будто ему в ответ. Надо сказать, даже перестает нервничать на долю секунды и ощущает прилив гордости за парня в центре катка. И в этот момент Марку кажется, что есть только они, и ему уже глубоко безразличны все остальные люди вокруг. Кондратюк, однако, ловит себя на мысли, что даже немножко расстроен, ведь на заднем плане играет не романтичная музыка из Жениных дорам, а злосчастный «Аранхуэз». То есть, нет, он ничего не имеет против музыки к Петиной произвольной, но… как-то не особо она подходит для такого романтичного момента. Подъезжая к пьедесталу после своей короткой минуты славы, Марк совершенно не понимает, как ему поздравлять победителя. Он протягивает было Пете руку, но последний ловко перехватывает её и наклоняется, чтобы по-дружески хлопнуть Марка по плечу. Получается, как-то неловко, и Гуменник лишь аккуратно наклоняет голову вправо, как бы показывая, «ну, бывает, что уж, теперь мы все равно просто коллеги». И Марку вдруг становится как-то до жути обидно, когда он понимает, что Петя больше не проводит нежно по его предплечью, как было раньше, как было всегда, как последний раз было в Сочи… Стоять на пьедестале рядом с Петей — отрада для любого уважающего себя мужчины, как считает Марк. Можно любоваться им исподтишка, может аккуратно обнимать его за талию на общей фотографии, а можно просто его чувствовать. И Марк чувствует. Они легко и непринуждённо улыбаются друг другу всё награждение, и какое-то непонятное тепло разливается по телу. Марк невероятно радуется своему первому месту и тому, что Петя стоит рядом с ним: так близко и ощутимо. Но всё мгновенно рушится, когда Гуменник весь вечер не отвечает на его сообщения, а потом долго-долго не открывает дверь своего номера. И только после того, как Марк уже грозится тем, что сейчас начнёт скулить на весь этаж… А он умеет, и Петя об этом прекрасно осведомлён… Дверь резко распахивается, и Кондратюк обнаруживает на пороге злого, запыхавшегося парня. — Угомонись, — и если в Петином голосе звучат нотки горькой обиды, то его лицо не выражает ни единой эмоции. И глаза нервно бегают по полу. — Понял. Зайти можно? — Марку становится не по себе, когда на него смотрят так враждебно сверху вниз. Он изо всех сил пытается понять, что случилось между ними за такой короткий срок, но в голове только глупая обезьянка стучит медными тарелками. Петя не отвечает, а только слегка отодвигается с прохода, как бы давая понять: «ты, конечно, проходи, но помни, что тебе здесь не рады». И Кондратюк аккуратно, практически на цыпочках заходит в комнату. Внутри царит идиллия: почти все вещи аккуратно сложены в чемодан, а оставшаяся часть опрятно сложена по стопочкам на столе. — Когда уезжаете? — Марк осторожно присаживается на самый краешек кровати. Он понимает, что начинать разговор с подобного вопроса, особенно когда на тебя обижены, максимально тупо. Но по-другому просто не может. — Ты уже спрашивал, — Петя не то, что не смотрит в сторону Кондратюка, он, в принципе, делает вид, что это какой-то непонятный голос извне общается с ним. — Ладно. Вы на самолёте? — Марк заходит очень издалека, как бы ощупывая почву. Ему страшно спрашивать напрямую, ведь он не знает, какая будет у Пети реакция. Он никогда не видел его таким злым и обиженным. И поэтому Кондратюк только водит глазами по фигуре парня, наблюдая за его ответными жестами. — Хватит, — Петя злобно швыряет серое худи, который только что взял в руки, на пол. Ковровое покрытие в номере смягчает громкое падение, но Марк все равно слегка вздрагивает от неожиданности. Не попал… совсем не попал… — Ты зачем пришёл? Про самолётики разговаривать? — парень не поворачивается, но Марк замечает кусочек его лица: весь красный и, кажется, вот-вот готовый заплакать. Но Гуменник упрямо шмыгает носом и настойчиво продолжает упаковывать вещи, наверное, чтобы отвлечься. — Хорошо, ты прав. Не за этим, — Марк нервно сглатывает и дрожащими руками ловит Петино запястье. Проходит секунд десять, прежде чем Гуменник нехотя поворачивается и перехватывает руку так, чтобы можно было совершенно обыденно сплести их пальцы вместе. Опускается перед Марком на корточки так, чтобы их лица были примерно на одной высоте. Взгляды встречаются, и Кондратюка как ушатом ледяной воды окатывают. Слова застревают где-то в горле, никак не желая вылезать оттуда. — Ты любишь её. Я не держу. Всё понимаю, — Петя делает огромные паузы между фразами, бегая глазами по всей комнате и пытаясь правильно сформулировать свои сбивчивые мысли, а может просто ожидая какого-то чуда. А к Марку приходит медленное осознание того, что произошло. Он видел. Видел ту фотографию с поцелуем! Хочется провалиться сквозь землю просто за то, что позволил себе подобное на людях, когда где-то совсем рядом был Гуменник. — Петь, я ведь не люблю её, ты знаешь это, — Марк перебивает очень резко, сжимает Петину руку и смотрит ему в глаза с немой просьбой перестать накручивать себя совершенно ненужными мыслями. В комнате становится как-то слишком жарко. Марк шумно дышит носом и уже наклоняется было вперёд… Но Гуменник быстро встаёт в полный рост, вырывая свою руку из его, и нервно продолжает сборы. Боится. Боится, что не сможет отпустить прямо сейчас. — И всё? Мы разъедемся завтра по разным городам и больше никогда не увидимся?.. Всё это Марк вспоминает пока стоит на пьедестале, а Петя почти невесомо обнимает его за плечо. А потом пока они едут круг почета, а перед глазами маячит Петина красивая спина в чёрной рубашке с золотым узором. А потом пока они раздают автографы фанатам, которые скоро, кажется, от счастья видеть своего кумира сломают ограждение. На пресс-конференции Марк не знает, как себя правильно вести. Ведь Петя буквально весь турнир настойчиво делает вид, что ничего никогда между ними не было и, вообще, они просто самые обычные знакомые. Поэтому все, что остаётся Кондратюку по началу — это робко слушать приятный бархатный бас, иногда совсем незаметно улыбаясь, уткнувшись взглядом куда-то под стол. В какой-то момент парень будто забывается и позволяет себе искрометно пошутить про негативные комментарии. Тут же смущенно опоминается и начинает как-то невнятно извиняться, оправдываться, но Петя… Петя просто смеётся и оборачивается на Марка. И последний узнает свой любимый взгляд — взгляд «какой же ты чертяка, но я тебя искренне люблю». Оставшуюся часть конференции оба весело шутят, оставляя полюбившиеся всем болельщикам острые комментарии. Позволяют себе и нежно смотреть друг на друга, иногда как бы невзначай соприкасаясь коленями. Мало ли, вдруг просто места маловато для таких широких и убедительных парней. В общем, пресс-конференция проходит на «ура», и для Марка она, пожалуй, одна из лучших. Он даже готов забыть все эти глупые вопросы про свой относительно провальный (бывало, конечно и похуже) сезон и некультурные комментарии про «натянули», «не заслужил» и прочее-прочее. Финальное фото окончательно добивает Марка, в хорошем смысле. Шутка заходит всем, а самое главное — Пете больше всего. Он смеётся очень звонко и долго, в конце концов, облокачиваясь даже рукой на ближайшего к нему человека, коим оказывается Кондратюк. И у последнего, кажется, живот готов разорваться от количества порхающих в нем бабочек. Когда парни, наконец, поворачиваются к баннеру, утыкаясь в него лицом, для фотографии, Марк бросает короткий взгляд в левую сторону и замечает, что Петя смотрит на него и улыбается. Кондратюк осторожно улыбается в ответ и получает одобрительный подмиг, от которого уши, хорошие запрятанные в кудрявые вихры, начинают полыхать яркими красками, а внутри снова разливает то непонятное, но очень приятное тепло. «Вы идите, я потом… Я приду! Я просто Петю обещал подождать, мы там… хотели обсудить кое-что», — именно эта смазанная отговорка прозвучала от Марка, когда Дима попытался зазвать его со всей остальной командой потусить куда-то в бар. Когда старший товарищ спокойно кивнул на это и пообещал скинуть адрес, Кондратюк мысленно поблагодарил его. Отвечать на более подробные вопросы он явно был сейчас не готов. Потому что в голове звучали только две мысли: «Что ты творишь, надо убегать» и «Дождись его, поговори, это твой шанс». И Марк вполне уверенно… или не очень, но тем не менее, выбирает второй вариант. Петя удивленно поднимает брови и как-то сдавленно охает, когда на выходе из зоны СМИ он натыкается на Марка. — Привет, — тихо говорит Кондратюк и смущенно поднимает глаза вверх. У него вдруг появляется острое желание убежать и забиться в самый дальний угол, подальше от проницательного Петиного взгляда. Но ноги будто специально становятся ватными и подгибаются при любой попытке их подвинуть. — Привет. А что ты тут делаешь? Твои все уже уехали, — Гуменник явно ищет подвох, то рассматривая смущенного парня напротив, то пытаясь разобрать хоть какие-то скрытые фигуры в темноте коридора. Может это все глупая шутка.? — Петь, а я… я тебя жду, — у Марка вместо уверенной фразы получается какой-то жалостливый «мяу» с петухом в голосе. И он мысленно материт себя за необоснованное волнение, ведь он же не прыщавый подросток, у которого только начал ломаться голос. — Зачем? — Петя совершенно искренне удивляется. Ещё сильнее, чем до этого. — Ну… я это… извиниться хотел, — все внутри резко падает вниз, как будто на аттракционе «Феникс» в том самом проклятом Сочи. И Марку кажется, что он сейчас расплачется как маленькая девочка, которую мальчик дернул за косичку, но она ещё просто не поняла, что тот проявляет любовь. Он шумно втягивает воздух через зубы и выдаёт на последних волевых тихое-тихое «извини». На большее не хватает. Петя немножко ошарашен всем происходящим, и все же он аккуратно кладёт свою руку Марку на плечо и слегка сжимает. — Я все понимаю, Марк, — Петя говорит почти шёпотом, но достаточно для того, чтобы Кондратюк всё услышал и осознал. Он так и не смог простить его, хотя постарался понять и принять — вот основная мысль. Парень накрывает своей ладонью Петину, и это выглядит очень жалко и грустно: маленькая, почти женская ладошка Марка и Петина, которая раза в два, а то и три больше. — Ты молодец сегодня, — Гуменник скромно улыбается, как и всегда, собственно. А потом даёт слабину — переплетает их с Марком пальцы и как-то слишком тяжело выдыхает. — Спасибо, и ты, — Марк отводит взгляд куда-то в сторону, перед этим смешно тряхнув своими вихрами. На самом деле, ему очень хочется кричать, как сильно он мечтает все вернуть или хотя бы попробовать заново. Но смелости ещё и на это совсем не хватает. Парни стоят в тёмном пустом коридоре, держась за руки, ещё пару минут. До тех пор, пока ближайшая дверь не распахивается, и какой-то охранник не объявляет, что последний автобус в отель скоро отходит, и если они хотят на него успеть, то надо поторопиться. Прощаются уже перед отелем, а точнее перед Петиной машиной. Просто стоят и смотрят друг на друга. Без слов. — Ну… до встречи на шоу-программах? — наконец, выдаёт Марк и смотрит Пете в глаза. Тот просто молча кивает и улыбается в ответ. А потом обнимает Марка, нежно прижимая к себе и поглаживая по лохматой голове. И Кондратюк прижимается в ответ, обвивая Петину талию руками и сжимая так, будто боится отпустить навсегда. Как уже однажды сделал, но не повторит больше никогда на свете! Они стоят так на холодной, продуваемой ветром парковке и кутаются в крепкие объятия друг друга. И Марк уверен на сто, нет, на миллион процентов в том, что в их следующую встречу он, наконец, наберется смелости и скажет то, что не сказал тогда. В Сочи. Скажет, кого на самом деле любит каждой клеточкой своего тела.