«Ну привет, любовь неразделённая».
Феликс, кажется, сотни раз репетировал их встречу. Что он скажет, как и когда. Но все планы полетели к чёрту, как только он увидел Хлою в аэропорту. Она правда ждала его? А ведь прошло шесть лет.
— Кого я вижу? Феликс Фатом собственной персоной! Какими судьбами, дорогой друг?
Она была прямо перед ним. Он был выше её примерно на полголовы. Мило, она на шпильках. Он всё ещё помнил то время, когда еле доставал ей до плеча. Её волосы заметно отросли, они были уложены во что-то слишком сложное и запутанное. Но её глаза по-прежнему были светло-голубыми, почти как ясное небо. В Лондоне Феликс никогда не видел такого чистого цвета.
— Хло, пока меня не было, ты явно разучилась шутить.
Он думал, что забыл, каково улыбаться. С ней легко вспомнить. Её улыбка непозволительно красивая. Заразительная.
— Правда? А моему парню нравится... Что ты делаешь такое лицо? Я шучу.
Феликс старался не подавать виду, что его задели её легкомысленные слова. В конце концов Хлоя всегда отличалась беззаботным поведением.
— Действительно, твоё чувство юмора без меня притупилось. Ничего, заточим!
Её тонкие губы немного дёрнулись. Он, конечно, заметил.
— А ты не изменился.
— Ты не рада? — пока Феликс насмехался, каждая клеточка его тела напрягалась лишь больше.
Давно он не чувствовал тревоги и волнения. Вообще чувствовал что-то.
— С возвращением, Ликси.
Инфальтильно, в духе Хлои использовать смешные обращения. Им было по пять, когда она придумала ему это. Тогда она говорила так же тепло, как сейчас.
— Ещё раз назовёшь моё глупое детское прозвище, и я тебя задушу.
— О, ты не посмеешь.
Ха, она смеялась?
— Хочешь проверить?
— Сначала догони меня!
Она смеялась! И убегала. Оборачивалась, щурилась от солнечного света, манила рукой. А он бежал за ней, шепча, точно сумасшедший:
— Я дома.
Тоже улыбался.
***
Феликс говорил: «Ты можешь плакать. Это нормально чувствовать грусть, гнев, боль. И выражать эти чувства тоже нормально».
Хлоя ему верила. И плакала в голос, с надрывом или же тихо, поскуливая, как побитая дворовая собака, и кричала истерично, и злилась, и смеялась, когда он был рядом. Чувствовала так много всего, что с трудом способна была выразить.
А он улыбался своей угловатой слабой улыбкой, точно устал вывозить эту чёртову жизнь, в которой у него нет права выбора. В которой его мать склонялась перед мертвым отцом, а он, Феликс Фатом, подчинялся прихотям дяди. Хлоя об этом не знала, но часто угадывала его тяжёлые мысли.
— Знаешь, тебе не обязательно делать всё это, — однажды сказала она, неопределённо обводя рукой пространство кафе, где они пили обеденный американо, — я имею в виду учиться в бизнес-школе, чтобы вести компанию твоего почившего отца к светлому будущему, или чем ты там занимаешься в Лондоне не по своей воле. Ты имеешь право выбрать быть тем, кем ты хочешь.
Феликс горько усмехнулся.
— Ты тоже.
***
Они лежали на траве в Центральном парке и смотрели на солнце. На белых брюках Хлои наверняка останутся отвратительные зелёные пятна, но ей было совершенно плевать, ведь рубашка Феликса будет в таких же пятнах.
— Слишком ярко, — пробубнил Феликс, перевернувшись на бок и прикрыв глаза.
От его тёплого дыхания у Хлои горели ухо и щека.
— Отодвинься, — непривычно робко попросила Хлоя, отталкивая Феликса.
Он молча взял её за руку, несильно сжимая.
Его пальцы очень холодные. Мертвецки.
— Ты всё равно уедешь? — вдруг с замиранием сердца произнесла Хлоя. — Даже если я скажу, что люблю...
Феликс приподнялся и мягко поцеловал её в уголок губ. С грустью прошептал:
— Я тоже. Я тоже.
