Сюрприз?..

— Работаешь? Керри крутит меж пальцев барабанную палочку, вертит в голове слоги и мотивы, прикусывает губы, злится сам на себя. Ритм из головы тяжко переносится в реальное звучание, бесит до дрожания в пальцах. Это весело. Керри не то улыбается, не то скалится. Выдыхает тяжело и жарко, ему кажется — он сейчас какой-нибудь бык из мультика. — Ага. Мм... Про тебя. Сюрприз. Будет, — не поднимает взгляда от телефона, торопливо набирая сообщение своему звуковику, в глубокой задумчивости мыча новый мотив и машет рукой над головой. Не сейчас, значит. — Не сейчас, Винс, — Керри морщит нос, на репите переслушивая присланный минус, свежий и горячий, как утренний кофе; только после сведения. — Для меня ещё не писали песен. Керри жмурится, и в этот момент — кажется впервые в жизни — молится. В этой молитве всего одно слово "нет, нет, нет, нет". Ещё иногда проскальзывает "пожалуйста". Не отвечает ни вслух, ни даже сам для себя — лишь бы не... Самоцензура — худшее, что может сделать рокер, но сейчас у него, кажется, нет выбора. Потом... всё потом. Кивает сам себе, стучит пальцами по бедру. Щёлкает языком, хрустит пальцами. Машет рукой перед лицом, отгоняя запах сигаретного дыма — в студии им пахнут даже микрофоны. Зато пишут круче всех. Керри крысится, скандалит, "это что — кофе?!", а потом закрывает глаза и они снова пишут. — Волнуешься? — Нашёл что спросить... Ви? У меня ощущение, что я... — Мистер Евродин!.. сцена... — Да! В смысле иду. Бля... В гримёрке тесно, будто какой-то ёбаный склад... А, нет, это склад. Гримёрка — следующая дверь по коридору. Керри потный как лошадь, перед глазами плывут белые пятна от усталости. С третьего раза откручивает крышечку бутылки, глотает воду почти давясь. Течёт по шее, и это чертовски приятно по горящей коже. До мурашек. — Сюрприз?.. тебе нравится? — Керри спрашивает, осипшим голосом, неровность вопроса прячется за возбуждением. Грудь ходит ходуном, от адреналина сцены ещё не отпускает, и его колотит, передёргивает кожу мурашками. — Не для меня. Ты для себя её писал, да? Керри опирается влажными ладонями на спинку дивана, и руки скользят по искусственной коже. Роняет голову на руку. — Прости... — Тебе нужна память. Что-то что тебе близко. Знакомо. Материально. Я понимаю. Всё хорошо. — Ви... Они будут это петь. Ты будешь со мной. Со всем миром. Будешь, понимаешь? — Всё в порядке, Керри. Кольца стучат о стекло бокала снаружи, лёд — изнутри. Керри улыбается, глядя на скрывающийся в вечерней полутьме Найт-сити. — Вот он, мой город... — Весь мир твой. Весь мир, Керри. Керри тяжело наваливается на бильярдный стол, собирая шары в треугольник, и хмельно смеётся. На новеньком виниле стоит очередная бутылка, словно на подставке. Зелёный шар выскальзывает из-под ладони, и Керри хохочет: — Эй, вернись! Семёрка... Нет-нет, зелёный это шесть... — растягивая звуки в слове "шесть", цокает языком. Качает головой из стороны в сторону, резко, и комната едва не опрокидывается вся на него. — Одного не пойму, Ви, знаешь?.. Вот когда ты сам с собой говорил, это я понимаю, это ты с ним... — кривит губы. "С ним, с ним", повторяет пару раз, зло, пока слова не начинают терять смысл, чуть не забывая, о чём говорил. — А я... Когда я говорю вслух, я с кем говорю, скажи... ответь, Ви?.. Пожалуйста... Голос теряется в тишине пустого дома, не рождая даже эха. Керри сползает на пол, закидывая голову и начиная глубоко дышать ртом, в надежде, что это поможет избежать бессмысленных и пьяных рыданий.