***
Нана чувствовует себя отвратительно. Рядом с ней мирно сопит уставший после дикого секса Рэндал, в гробу тепло и мягко, одеяло приятно ложится между ног, заползая под коленку и ниспадая мягким хвостом через одну из деревянных стенок, но что-то было не так. Вчерашний день. Он весь пошёл наперекосяк. Вроде бы, Нана была сыта. Наконец-то дала своим инстинктам волю, вдоволь наевшись и извалявшись в тёплой крови. Женщину не покидало ощущение того, что этого не должно было быть. Нельзя так метаться между животным и человеческим. Решение проблемы давно крутилось у Наны в голове. Более того, она думала об этом ещё будучи змеей, если план вдруг провалится. Ещё одно хирургическое вмешательство Айвори не повредит, но вдруг она снова пожалеет? Нет, надо решать. Надо решаться. Человеком быть уже не получилось — Нана натворила столько бед, что чаша весов с ними уже давно лежит на земле, задирая высоко вверх чашу с мнимым семейным счастьем, которым так грезил Лютер. Глупо будет пытаться измениться снова, уничтожая вокруг себя всё то, что она не успела уничтожить. Выход был только один — вернуться назад. Никогда же не поздно развернуться, верно? Даже блудный сын был принят отцом, а собственное тело Наны разве может её отвергнуть? Одно тело уже от неё «отвернулось», как-никак. Рэндал кардинально изменился. Возмужал, окреп, стал немного спокойнее и рассудительнее. Секс с Наной явно пошёл ему на пользу — теперь можно было с усмешкой слушать рассказы мальчишек в школе об их заветном «первом разе» и понимать, что никакого «первого раза» у них и не было исходя из того, сколько откровенной небылицы было в их словах. Смешняво и криво улыбаясь в ладошку, рыженький думал, мол, какой же он всё-таки крутой. Вот эти все сейчас пойдут по домам, пообедают и будут учить уроки, а Рэндал развлечётся так, как следует развлекаться мужчинам. Его ужасно будоражила эта мысль. Что уж тут говорить, очкастый веснусчатый пацан в чёрном костюме таит в себе много тайн. — Алиса, тебе Нана подарок передала, — сказал Рэн-Рэн своей подруге, повернувшись к ней на одном из уроков. Глазки девушки мгновенно заискрились, а губы расплылись в восхищённой улыбке. Товарищ протягивал ей сжатую в чуть вспотевшей ладошке розовую шёлковую длинную косыночку с синими птичками. — Ух ты! Как классно! — не сдержала эмоций Алиса, взяв платочек и расправив его. Он был действительно красивый — мягкий, в пастельных тонах и пах какими-то очень сладкими духами. Вероятно, Нана носила его, прежде чем подарить. — Нана купила новый, а этот не знала, куда деть, — шёпотом объяснил Рэндал, замечая, что учительница уже странно косится в их сторону. — Не мне же за ней донашивать. — Передай ей огромное спасибо! — девушка осторожно свернула подарок и положила на край парты. — Это же для волос? — Ну да. Нана его в косу или в хвост или в пучок заплетала. Думаю, тебе тоже подойдёт. Алиса, взяв в руку кончик одной из своих пышных пушистых кос и внимательно посмотрев на непослушные пряди, вспомнила гладкие и будто бы покрытые блестящим лаком блондинистые волосы Наны, и ей вдруг показалось, что на таких пористых и волнистых волосах этот изящный розовый платочек будет смотреться просто смешно, как оранжевые балетки с военной формой. Грустно вздохнув, Алиса решила, что попросит старшую сестру научить её пользоваться утюжком для волос. — Как у неё вообще дела? — спросила девушка, ткнув Рэндала пальчиком в локоть, чтобы снова привлечь его внимание. — Ну, нормально, — потупил взгляд Айвори. Пересказывать все семейные ссоры не хотелось от слова совсем. Пусть думает, что у них всё пресловуто нормально. Нормально. Самое безликое слово, которое только можно было придумать.***
Сидя перед большим зеркалом в прихожей, Нана крутила в руках маленький скальпель. Обжигая подушечки пальцев стальным холодом, инструмент блестел и будто бы подмигивал, ловя отполированным лезвием свет лампочек. Нана понимала, что это всё будет ужасно, что, возможно, Лютер очень расстроится и что Рэндал и Себастьян будут огорчены, но нет. Хватит уже жить ради того, чтобы ложиться под гуманоидов своей мечты. Не для этого был пройден такой сложный путь, который в итоге оказался настолько провальным, что даже самой тошно. Нана, снова взглянув на длинный узкий холодильник, лежащий около её левой ноги, подумала, что это было одной большой ошибкой. Деструктивной, разрушившей семью и развратившей младших её членов настолько, что они готовы драться до кровавых соплей за внимание и трусы этой женщины. Если в мире и существует раскаяние, то оно существует так, как существует старое змеиное тело Наны Айвори — молчаливое, холодное, терпеливо ждущее своего принятия. И Нана его примет. Щёлкнув замком, белая крышка отошла в сторону и из недр холодильника из-за разницы температур вырвался белый пар, обдавший холодом женские руки. Тело, представлявшее собой одни сплошные позвонки, обтянутые чешуёй, ни капли не изменилось. Нана не знала, с чего начать. Она понятия не имела, как работать с кожей, — до этого ей приходилось только жевать её — поэтому с десять минут лишь смотрела сначала то в зеркало на своё тело, на котором из одежды было лишь самое заурядное белое нижнее бельё, то на стальной скальпель, то на ровную, лежащую рядами, твёрдую чешую. Времени было потеряно слишком много. Нана поднялась на ноги. В животе вдруг похолодело, а ладони стали мокрыми насквозь. Это же слишком отчаянно! Это необдуманно! Это отвратительно! Касаться своего же нутра — представьте себе! Но нет. — Нет! — произнесла она, зарывшись носом в ладони. Скальпель, зажатый меж пальцев, полоснул по лбу. Чуть ниже линии роста волос протянулась тонкая алая полоска. Снова этот разрушительный для чувствительного нюха запах крови… Разве это не достаточный аргумент в сторону «за»?Да будет человек!
Смотря прямо в зрачки своему отражению, Нана полоснула лезвием по очертаниям ключиц, чуть вдавив скальпель в яремную вырезку. Ледяная нержавейка ласково прошлась по белой мягкой коже, рассекая капилляры будто подтаявшее масло. Рассыпавшимися бусами покатились из раны, застревая на кайме лифчика, рубиновые капельки, чертя вниз идеально прямые красные линии по ровной грудине. Почему-то чем ближе кость, тем болезненнее рана, но Нана как-то не заметила той режущей боли, что должна была начать жечь в тот момент, когда скальпель коснулся кожи, эта боль прошла мимо неё. Айвори поняла, какую глупость сделала — как же она сейчас, вся в крови, будет резать своё старое тело? Чёрт, нужно было сначала нарезать лоскуты змеиной чешуи, а потом уже браться за себя! Всё, что чувствовала сейчас женщина — досада за несвоевременную догадку. Она чуть нажала на скальпель, и тот вклинился аккурат в угол грудины, застопорившись. Нана подвинула лезвие левее, снова надавила, и вот уже от очень уж хорошо прижившегося к голове тела отходит первый крупный лоскут кожи. Теперь между шеей и окрасившимся в цвет содержимого сосудов лифчиком вырезан кривоватый кровавый квадрат, который слишком неприлично держать неприкрытым. Самая красивая, самая человеческая, самая… Опустившись на колени, Нана дрожащими руками положила кожу в длинный холодильник и, крепко обхватив своё старое тело в месте, где к нему раньше приклеплялась голова, без раздумий отсекла фаршированный позвонками и внутренностями цилиндр чуть длиннее её ладони. Лучше с запасом, чем меньше. Нана не боялась крови и вид требухи её не пугал, но что-то было в этом действии такое, что даже её, закоренелую и безжалостную хищницу, превратившую жизнь всей семьи Айвори в ад, заставляло дрожать и бледнеть, будто от холода. Руки едва слушались, в ушах звенело и ухало, а на полу по кипенно-белому кафелю расползалось огромное вязкое пятно цвета рассыпчатой сангины, заливая всё больше и больше пространства, забиваясь в швы меж плиткой, где останется навсегда как напоминание о болезненно-вынужденном выборе, об ответственности, о Рэндале. Перерезав чешуйчатый цилиндр так, чтобы его можно было распрямить наподобие пластины, женщина враварски соскребла с него всё, что когда-то было ей жизненно необходимо. Осклизшие внутренности жалко плюхнулись на пол. Теперь в руках Нана держала лишь кожу с прилегающими к ней обрлочками, которые не получилось соскрести.Да будет так!
Сделав глубокий вдох, она приложила холодную чешую к пышашему теплом человеческому телу. Лоскут идеально вклинился в вырезанный квадрат, пристав к оголённым костям. Нана подняла глаза на своё отражение. Так нелепо смотрелся этот кусок змеи на мягком женском существе, так чужеродно и уродливо. Но, вопреки эстетической составляющей, холодный лоскут гладкой чешуи вмиг пристал к остальной коже, да так хорошо и беспрекословно, что даже не осталось чего-то наподобие шва или рубца на месте сочленения змеиного и человеческого. Нана, раскрыв от удивления рот, смотрела на то, как два её одинаково желанных в разные периоды жизни тела, еле слышно чавкая врастающими друг в друга капиллярами, соединяются в единое целое. Женщина провела рукой по груди — и правда гладко. Ни одной зазубринки. Она улыбнулась, подумав, что если дело пойдёт так гладко, то часа через два всё будет готово. Её уже не волновало, что там скажет Лютер и как отреагирует на такую новинку Рэндал. Сейчас главное вернуть всё, как было. Чтобы в доме был прежний уют, чтобы мальчишки больше не дрались, чтобы пахло блинчиками и чаем, и чтобы никогда не пришлось выбирать. Нежные миоциты. Мягкие апоневрозы. Грудь Нана пока трогать не решилась. Всё же, это мелкая работа. Теперь скальпель чертил прямую вдоль восьмой пары рёбер, задевая мечевидный отросток. Айвори немного беспокоила огромная лужа крови, что струилась по её телу, словно вода из-под душа, на полу и отсутствие боли. Видимо, Нана уже рассчиталась душевной болью за все свои грехи. Кожа отходила от тела, обнажая алое, булькающее, хлюпающее, пульсирующее в брюшинной вуали нутро. Вдруг вместо спокойно текущей светло-алой жидкости по надчревью, бёдрам, а затем на пол хлынула бордовая кровь, яростно бившая из повреждённого крупного сосуда — Нана случайно задела артерию. Кровавый ковёр, распластавшийся под ногами женщины, становился всё шире и шире. Наконец на пол плюхнулся ещё один лоскут раза в три больше предыдущего. Айвори подняла глаза. Из зеркала на неё смотрела неприлично бледная блондинка с зияющей в животе дырой. — Чёрт! — Нана опустилась на корточки, чтобы срезать новую порцию чешуи, и из-за неловкого движения кишечник вывалился наружу, натянув свои желейные сальники и перламутровые связки до предела. Всё содержимое брюшной полости женщины оказалось на её коленях. Нужно скорее залататься, пока нутро Наны не опустошилось окончательно. Спеша и совершая скальпелем прерывистые движения, она наконец-таки оттяпала от змеиного тела кусок, который может покрыть её «пустоту». Приложила к животу чуть выше лобка, придерживая ладонями, и вот уже две совершенно разные по своему составу кожи снова сомкнулись. Красиво. И гладко. Словно так и должно быть. Да, так и должно. Нана была рождена змеей, змеей и умрёт. А всё это — семья, мужчины, «Ламборгини» и платья — не для неё. Не для этого тела. Как жаль, что поняла она это слишком поздно.Нана!
В глазах почему-то начало темнеть, а руки стали ледянее скальпеля. Кровь струилась, сочилась, бежала, омывала пол всеми оттенками красного, ловя белые точки люстровых лампочек. А люстра — что до неё — снова молчала. Ей вдруг стало так спокойно, так хорошо. Не пугала огромная лужа крови, не пугало получившееся из женщины-змеи, превратившейся в просто женщину и теперь снова превращающуюся в змею, непонятно что. Люстре было уже так всё равно… Озверевший пульс становился всё тише. Нана провела лезвием по бедру чуть ниже косой линии, по которой ложилось её нижнее бельё. Глубоко! Слишком глубоко! Поверхностная бедренная вена, словно почувствовав, что натягиваться ей больше незачем, спалась, с облегчением выпустив наружу всё своё содержимое. Новый вишнёвый поток атласным полотном скатился по покатому бедру, сбежал по икре и плюхнулся в уже заждавшееся его озерцо остальной крови Наны. Всю правую ногу будто бы насквозь пронзил ледяной зубчатый стержень — пострадал нерв. Айвори не понимала, насколько глубоко должен входить скальпель, и если на груди ей мешали рёбра, а на животе — белая линия, то здесь мягкие ткани податливо разошлись, позволив коснуться самого сокровенного, что есть в нижней конечности — бедренный треугольник. Хотелось надавить на скальпель снова, но сил почему-то не было. Нана напрягалась ещё и ещё, но лезвие не двигалось. Перед глазами зашатались, заплясали пол, зеркало, шмат мяса, свисающий с бедра Айвори, люстра, собственные руки. Женщине показалось, что она падает, но тело всё никак не могло коснуться пола. Потеря крови была слишком велика, но умереть вот так, обкромсанной и почти что голой — последнее, чего хотелось Нане.Самая красивая
. Из последних сил женщина снова присела к холодильнику. От старого её тела там осталось ровно столько, сколько требовалось. Руки едва слушались, каждое движение давалось с огромным трудом. Когда требуха, которая когда-то была внутри Наны, в очередной раз осыпалась на пол, Айвори почувствовала, что её тошнит. У неё никогда не вызывал отвращения вид растерзанного нутра, но сейчас стало дурно от представлений о том, как это всё пульсировало, разливалось и комкалось внутри неё, когда она была змеей. И держать в руках собственные кишки было особенно жутко. В её руке снова образовался квадрат блестящей змеиной чешуи, но Нану уже это как-то не особо радовало. Её вдруг разобрало такое отвращение, такая ненависть, что аж бросило в панический жар. Накатила злоба, и захотелось послать всё к чертям. В голове замшелой плёнкой прокрутились все события от начала до конца. Как же всё это тупо, как осточертело. Вот сейчас же Нана снова пытается что-то поправить, а вдруг снова получится какая-то хуйня по типу той, которую породило её прошлое решение. Их с Лютером решение. Станет она сейчас назад змеей, и что? Последствия того кошмара, который она устроила, втянув в это всех домашних, включая пыль на полках, не испарятся волшебным образом, и им всем, всем, блять, без исключения придётся разгребать эти залежи семейных ссор и пытаться как-то строить всё заново.Самая человеческая
. Хочется исчезнуть. Хочется всё прекратить. Забыть. Убежать. Да, Нана безответсвенна и сейчас она это признала абсолютно добровольно. У неё не было никакого серьёзного мотива на своё перевоплощение в женщину кроме как померить шмотки, ощутить внутри себя мужчину и поотрываться. Правая нога онемела, а тело то покрывалось мурашками от кошмарного холода, то отвратительно потело из-за непонятно откуда взявшейся духоты. Нану шатнуло вперёд и ей ничего не оставалось, кроме как впечатать свои окровавленные ладони в гладь зеркала. Кончик её носа коснулся кончика носа отражения, и если бы у Айвори не было так темно перед глазами, то она бы смогла разглядеть такую же красивую блондинку, только теперь всю в собственной крови, наполовину в змеиной чешуе и с ужасно побелевшей кожей.Самая раскаявшаяся
.***
— Меня зовут Лютер, это мой младший брат Рэндал, а это наш питомец Себастьян. Ты, наверное, уже видела их, но вот, можете познакомиться поближе. С Ниеном, я так понял, вы уже знакомы. Злата очень удачно повернулась под руку — Лютер с младшими членами семьи и Ниеном как раз вернулись домой в тот момент, когда Нион и его возлюбленная заходили в калитку. Коточел давно хотел познакомить Злату с семьёй, в которой он живёт, но всё не подворачивалось шанса — то у Златы времени нет, то Айвори не все в сборе, а тут получилось просто идеально. — Ой, какие милые мальчишки! — умильно пропищала девушка, запустив ладони в кудри Себастьяна и потрепав их, словно поднявшееся тесто. — Какие вы хорошенькие! Милашки! И оба ваши? — она посмотрела на Лютера. Тот усмехнулся — ещё один человек, посчитавший, что Рэндал приходится Айвори-старшему сыном. Видимо, забыла, что было сказано секунду назад, или имела ввиду другое. — Рэндал мой, Себастьяна мы купили, — пояснил Лютер. Нион присвистнул. Сейчас натискается а потом захочет своих, а коточел пока не готов к такому. Злата, весело хихикая, присела на корточки и начала осматривать Рэндала со всех сторон. Себастьян нахмурился, вспомнив, из-за чего была их последняя ссора, дошедшая до кровавой драки. — Раз уж мы встретились, то можем попить чаю на веранде, — учтиво предложил Лютер, заправив выпавшую прядь волос за ухо. — Ниен, ты сходи в дом, скажи Нане, что мы приехали, а то она, наверное, — мужчина вскинул руку вверх, заставив рукав своей розовой шенилловой рубашки задраться, согнул её в локте и посмотрел на часы. — прилегла поспать. Можешь, кстати, заодно и чайник принести. — Хорошо, как скажешь, — улыбнулся коточел и направился в дом. Сегодня был прекрасный день и он был в прекрасном настроении, и казалось, что ничего не может его испортить. Одёрнув вниз чёрную футболку, Ниен, представляя, как обрадуется такому приятному знакомству Нана, и от этого широко улыбаясь, надавил на резную ручку и толкнул дверь от себя. Улыбка мгновенно превратилась в месиво из отвращения, непонимания и страха. — Нана! Нет, это не… Окровавленное, мясистое, кожистое, чешуйчатое, бледное и едва живое глядело на него из-под красной пелены блестящими орбитами глаз. Ниен, ахнув, отшатнулся назад, натолкнувшись спиной на входную дверь, из-за чего она захлопнулась. Коточел сразу понял, что происходит. Валяющиеся рядом с едва живой женщиной белый холодильник, заляпанный кровью, и не менее грязный скальпель говорили о многом. Ниен даже не сразу заметил, что на груди и на животе у Наны теперь её родное, хладнокровное. — Н-ниен… Зах-х… Заходи, открыто… — прерывисто прошептала она, пытаясь подняться на ноги. Ниен широко распахнутыми глазами смотрел на эту жертву любительской хирургии и чувствовал, как у него немеют ноги. Ниен, который повидал за свою жизнь в доме Айвори неприлично много крови да и вообще достаточно всего, сейчас смотрит на то, как у истекающей кровью женщины, что скользит ладонями по залитому полу, крупно дрожат колени, и чувствует, как ему становится дурно. Нана выпрямилась, из последних сил подняв голову, и коточел увидел её новую кожу. На груди блестящая и влажная от крови чешуя лежала ровно, будто там и была, а на животе сквозь кератиновый лоскут была похабно-досконально видна перистальтика кишечника. Что-то внутри пульсировало и перекатывалось, натягивая твердь ороговевшего эпителия, и от этого становилось особенно страшно. Тоненькая чешуя не справлялась с человеческим телом. Но тяга к ней сломила что Лютера, что Нану. — Нана! Боже! — вскрикнул Ниен, подбежав к Айвори и заглядывая ей в глаза. — Нана! Что произошло? Зачем, Нана? — Н-ничего, Н-ниен… — почувствовав на своих скулах тёплые вспотевшие ладони, женщина доверчиво подалась вперёд, ткнувшись лицом в плечо коточела. — Теперь всё б-будет… Будет хорошо! Ниен не знал, что нужно делать. В голову болезненно отдавал пульс, а металлический запах, пропитавший воздух на всём первом этаже, заставил комок переваренной пищи подступить к горлу. Да что бы Ниен и от такого.! — Нана, ты меня слышишь? Слышишь? Нана! — кричал он, чувствуя, как тело женщины обмякает и сползает вниз по его торсу, оставляя тёмные влажные полосы на чёрной футболке. — Нана, я сейчас схожу за бинтами! Господи! Господи! — понимая, что она больше не в силах стоять на ногах, коточел помог ей сесть на пол, чтобы Нана не упала. Конечно ему доводилось видеть женщину-змею в крови, но чтобы в собственной, да ещё и решившей самостоятельно сменить вид… — Н-ниен… — она измученно уронила голову на грудь, касаясь пальцами плеч коточела. — П-пом-м-моги… Там бедр… Бедро. От-т-трежь… — Нана, будь здесь, ради Бога! Я сейчас принесу бинты! — Ниен вскочил на ноги и, едва не поскользнувшись в огромной кровавой луже, в которой он нещадно заляпал всю свою одежду, умчался в ванную. Дрожащими руками вытащив с грохотом аптечку из одного из кремовых полированных ящичков, коточел вытряхнул всё её содержимое на пол. В носу стоял этот мерзкий тяжёлый запах, а в голове крутилась лишь одна мысль: «Сдалась».Раз. Два. Три.
Всего три рулона нешироких бинтов зеленели среди блистеров и склянок. Мало! Мало! Мало!!! Чертовски мало! Ниен не успеет. Нана… Нужна помощь. Снова пробежав мимо женщины и пообещав ей как можно скорее найти бинты, Ниен выскочил на улицу, захлопнув за собой дверь. Один он всё равно не справится. Как раз вовремя. Злата только что хотела сама зайти в дом, чтобы помочь налить чай. Девушка замерла с протянутой ручкой, испугавшись такого резкого движения. Остальные тоже были озадачены — никогда ещё не приходилось им видеть Ниена в таком состоянии. — Дело такое, в общем, — запыхавшись, начал тот, пытаясь говорить как можно спокойнее, но от этого тон его прерывающегося на шумные входи голоса только больше напрягал. — Злата, возьми, пожалуйста, Рэндала и Себастьяна, и сходите к тебе в гости. Пускай они немного… Ну, познакомятся с твоей культурой! Ну, с вашей, да, Нион? — Чё ты несёшь? — поднял бровь коточел, абсолютно не понимая, что тут происходит. — Ура! В гости! — запрыгал Рэндал. Лютер стоял молча, а лицо его, и без того аристократически бледное, медленно сливалось по цвету с его брюками — заметил кровь на одежде Ниена. И сразу всё понял. Он отошёл от двери, оставив на ней бледно-бордовый отпечаток. Комично и нелепо. Но совсем не смешно. Зад весь в крови, но, к счастью, не в своей. — Да, Злат, — потерянно произнёс Айвори-старший, пытаясь сообразить, что сейчас делать. — сходите. Сходите… — И я пойду с вами, — вдруг выпалил Ниен, а затем обратился к гостье. — У тебя дома есть бинты? — Ну да, есть, — недоумевающе ответила Злата. — Много? — Много. Недавно сестре покупали. — Отлично. Ты не против, если я заберу у тебя… Ну, все? Я тебе куплю потом новые, Злат. Это срочно. Очень. — Хорошо. Тогда пошли. — Только быстрее. Злата спешно направилась к калитке, понимая, что раз потребовались бинты и увести рыженьких отсюда, то творится что-то неладное. Ниен опередил её, выбежав и, дождавшись, пока девушка выйдет и выведет за собой Рэндала и Себастьяна, захлопнул дверь. Гостья семьи, заметив красные смазанные пятна на предплечьях коточела, ахнула и приложила ладонь к груди. — Ниен, что там произошло? Зачем вдруг бинты? — чуть не плача проговорила она. — Расскажи! Мне так страшно! — Злат, всё хорошо, — пытался успокоить девушку Ниен, подхватив на руки Себастьяна и ускорив шаг. — Только нам придётся побежать, потому что счёт идёт на минуты. — О боже! — воскликнула Злата, взяла Рэндала за ручку и, поправив жемчужно-голубой ворот платья, резво рванула вперёд. — Злата, почему мы бежим и так быстро? — спросил Рэндал, явно не ожидая такой спешки. — Кто-то вляпался в неприятности? Девушка лишь пожала плечами. Она понимала только то, что если такие, как Айвори, начали беспокоиться из-за испачканной в крови одежде — надо валить как можно дальше от эпицентра трагедии. Ниен бежал чуть поодаль, стараясь как можно аккуратнее нести Себастьяна на руках. Куриные Ножки, конечно, мог бы и сам пойти, но где вероятность, что он не промедлит? Коточел, на бегу пытаясь собрать мысли в кучу и до последнего отрицая увиденное, никак не мог представить, что теперь делать. Нана не смогла? Решила, наконец-таки, взять всё в свои руки и исправить ситуацию, вернув всё назад?Нана!
Нет, не вернёшь. Воссоздать можно всё — атмосферу, антураж, диалоги и привычный уклад, но выдрать из головы те воспоминания, залатать ту кровоточащую борозду, что оставляет былое, нельзя. Никак. Нет такого психолога и не родился ещё такой гипнотизёр. — Нет… — прошептал Ниен, чувствуя, как глаза наливаются слезами, а в животе сжимается комок, оставляя обжигающую пустоту. — Нет, нет… Нана… Нет! Слёзы полились по щекам, оседая меж губ и на подбородке. В груди щемило и ныло, а Себастьян вдруг стал таким лёгким и маленьким. Злата и Рэндал бежали где-то впереди, и коточел лишь видел прыгающий по плечам Златы её золотисто-русый хвостик и растрёпанные волосы младшего. Младший. Нана предпочла его, так жестоко поставив в известность Лютера. Если семья — это так ужасно, то Ниен никогда не будет её заводить. Вот второй поворот, вот овощная лавка прячется за автобусную остановку. Совсем близко. Наконец Злата вбегает в какую-то калитку, заводя за собой Рэндала. Она такая изящная, Злата, почти невесомая и будто бы нереальная. Коточел, прижав Себастьяна к себе посильнее, чтобы тот не ударился головой о железную балку, забежал на участок чуть позже. Почему-то в этом месте не пахло отртодоксальными русскими борщом и водкой, там вообще ничем, кроме Златиных духов и повторно зацветших роз, не пахло. — Подождите тут! — крикнула девушка, звеня ключами. — Я сейчас вам всё вынесу! — Ладно, только быстрее, умоляю! — прокричал в ответ Ниен, поставив Себастьяна на землю.***
— Господи, Нана! Лютер перекрестился, упав на колени рядом с женой. Вся в крови, изрезанная и наполовину покрытая чешуёй, Нана была совсем не похожа на ту женщину, которую Айвори-старший когда-то полюбил. Глядя на огромный шмат мягких тканей бедра, что болтался на тоненьком лоскуте кожи, Лютер подумал, что повстречайся она ему в таком виде, то не смогла бы растопить его сердце. Жизнь показала, что на большее, чем пожирать крысолюдей и спать с хозяином дома она не способна. Стоило Нане получить чуть больше власти и возможностей, как жизнь в семье превратилась в ад, сопровождаемый руганью, беспорядочным сексом и откровенной резнёй. Бедный Лютер! Так мечтать о счастливой и крепкой семье и наблюдать такой болезненный слом своих грёз!.. — Нана, почему? — шёпотом спросил он, увидев, как Нана прикладывает голову к его острому плечу, не в силах больше сохранять равновесие. — Нана, ч-что случилось? — Всё хорошо, Лютер… — женщина из последних сил подняла взгляд и посмотрела мужу в глаза, улыбнулась, а её белые веки начали смыкаться, тяжелея на глазах. — Всё з-замечательно… — Нет! Нана! — крикнул Лютер, взяв обмякающее тело любимой за плечи и легонько тряхнув, чтобы не дать той потерять сознание. На глазах навернулись слёзы — мужчине показалось, что она умирает, что это её последние минуты. Приди он на несколько мгновений раньше… Подумай он над своими поступками чуть тщательнее… — Т-теперь м-мы б-буд… Будем счастливы… — шёпотом выводила Нана, ощущая, как по всему телу пробегают ледяные мурашки, в ногах покалывает, будто бы они немеют, а в голове начинает нарастать какой-то высокочастотный писк. — Лют-т-тер, мы соверш-ш-шили ошибку… Мх! — она схватилась руками за виски — резкая режущая боль пронзила череп вдоль и поперёк. — Зачем… Зачем т-ты позволил мне с-стать ч-человеком? Я же змея… Твоя жена — з-змея… — Лютер, вот бинты, три пачки! — в комнату вбежал Нион, на ходу разрывая стерильные пакеты. — Где мотать? А, увидел… — упав на колени перед едва живой Наной и Лютером, который находился в шаге от истерики, коточел осторожно взял женщину за икру, положил её на свою ногу и, чуть утерев кровь с огромной раны, что похожа на распустившуюся пурпурную георгину, оторвал добрый моток бинта и утолкал его прямо в разрез, заботливо прикрыв свисающим куском мяса. Снова оторвав бинт, Нион начал обматывать бедро Наны, плотно затягивая марлю. Ему не слишком хотелось возиться с сопливыми откровениями Айвори, он мечтал лишь побыстрее закончить это всё. Пусть они, чёрт возьми, наконец определятся, кто есть кто! Мало того, что сами не разобрались со своей жизнью, так ещё и окружающим её испортили! Хватило же совести! — Нана, нет! — Лютер, утирая слёзы и молясь про себя за здравие жены, целовал её измазанные кровью щёки и плакал, понимая, что это всё его вина. — Ты просто немного запуталась, ты ещё не успела адаптироваться, вот и всё! Из тебя выходит отличная женщина, ты преувеличиваешь! — Лютер… — шепнула Нана, застонав от ноющих покалываний, когда Нион затянул бинт на её ноге потуже. — Ты врёшь… Ты просто н-не хочешь п-признавать, что мы были н… Слишком легкомыслены в с-своём выборе… Ты просто не понимаешь, насколько было тяжело… — Нана! Ну ты не можешь просто так взять и всё перечеркнуть! — всхлипывал Айвори-старший, прижав жену к себе, от чего его рубашка стала насквозь мокрой от крови. — Я же хотел как лучше! Я хотел сделать хорошо для тебя, для нас всех! Нана!.. — он разрыдался пуще прежнего, завывая в острое плечо жены. — Всё не может закончиться вот так! Услышав это, Ниону очень захотелось сматериться, послать их всех куда подальше и уйти на улицу от этого абсурда. Что у тебя, Лютер, закончится? У тебя даже ещё ничего не начиналось! Такое легкомыслие и неуместную, слепую ко всему драму ради драмы коточел видит впервые. Но, судя по истерике Лютера и едва дышащей Нане, одних их сейчас бросать нельзя. — Где ещё раны? — Нион придвинулся чуть ближе и потянул женщину на себя, нечаянно вырвав ту из объятий мужа. — Что это зде… Боже! — увидев ровно «вставленные» в человеческую кожу Наны лоскуты чешуи по всей равнине груди и на передней стенке живота, он потерял дар речи. Он искал швы, торчащие нити или хоть какой-то намёк на крепления, но нет… Видимо, это действительно её родное, хладнокровное, змеиное. — Нана, как это… Вышло? — еле произнёс Нион, на что Айвори слабо улыбнулась. Он просто не понимает… — Потому что это та кожа, которая мне дейст-т-твительно нужна, Нион… Я прекрасно знала, ч-чем это всё… Кончится. Ни одно животное не станет человеком, но человек так легко превращается в животное… Я просто устала. И знаешь, если бы у меня и вправду б-была цель, я бы смогла преодолеть эт-т-то… Я бы пошла к псих… Психологу. Я бы пила таблетки, если бы было нужно. Я бы… Но нет. У меня нет цели, нет мотивации… Нет смысла пытаться стать хотя бы немного человеком. Это бессмыслица. Я — бессмыслица, — говорила она, и эти откровения звучали особенно жутко на фоне плача Айвори-старшего и немого шока Ниона, который никак не мог понять, что она такое. Столько отчаяния и усталости было в её голосе, столько смирения с жестокостью природных ролей, и столько боли. Будто бы Нана приняла на себя все страдания семьи, которые она ей принесла ради того, чтобы натянуть на себя платье, на которое раньше могла только смотреть. Если быть человеком означает вечно мучаться и выбирать, то Нана так не хочет. — Ты же даже не… — попытался Лютер подбодрить жену, но ей было уже настолько всё равно на его пламенное желание жить «как все», поэтому она даже не стала его слушать. Нане ужасно осточертела его слепота к происходящему. Прекрасно же понимает, какой пиздец творится в его семье, но в упор не хочет замечать, живя в своих воздушных замках. — Пожалуйста, хватит… — женщина почувствовала, что сейчас тоже заплачет, но сил не было чтобы проронить хоть одну слезинку. — Я просто хочу назад… Хочу снова в своё т-тело… Я хочу домой. Домой, Лютер. Мы же так мечтали о том, чтобы у нас дома царил уют, но мы не учли, что мы сами мешаем этому уюту… Дверь резко открылась, явив сидящим на полу домашним Ниена с полными руками бинтов, а в правой его ладони была зажата длинная дохлая змея, что болталась из стороны в сторону, будто оборванный канат. Он не знал, что мотать-то особо и не нужно, поэтому принёс всё, что отдала Злата. Рыженьких коточел оставил у неё, чтобы они не видели этого кошмара. И так уже насмотрелись, наслушались и напереживались. — Зря ты притащил, — покачал головой Нион, поднимаясь с колен и направляясь в кладовку за шваброй. — Тут оказалось и не нужно… — Нана, ты как? — Ниен подбежал к женщине, выронив две упаковки бинта, и ахнул, увидев, как хорошо сидит на ней змеиная кожа. — Значит, змея… — Ниен, — Нана протянула руку, взяла ладонь коточела в свою похолодевшую ладонь и из последних сил улыбнулась. — я так тобой г-горжусь! И Нионом тоже. Вы такие сильные… — Нана, не закрывай глаза! — Лютер, утерев слёзы внешней стороной кисти, осторожно встряхнул жену, чтобы та не потеряла сознание — ему казалось, что если она заснёт, то уже не проснётся. — Пойдём ляжем, Нана? Пойдём? — взяв женщину на руки, Айвори-старший понёс её в спальню, сам не понимая для чего. Всё же лучше лежать на мягкой кровати, чем на холодном кафельном полу, который ещё и залит кровью. — Стойте! Не ходите в комнату! Вы сейчас сделаете ещё хуже! — прокричал Ниен, утерев пот со лба. — Нана потеряла слишком много крови! Ей нужна помощь! — Ниен, вызови врача!.. А что мне делать? — истерично взвизгнул Лютер, чувствуя, как тело жены обмякает на его руках, а её глаза потихоньку закрываются. — Не нужно врача! Положи Нану на пол! Аккуратно. Я сейчас! — коточел рванул на кухню, не выпуская из руки мёртвую змею. Нион, видя, что у Айвори-старшего вот-вот случится чуть ли не припадок, подошёл к нему, пройдясь прямо по луже крови на полу, и посмотрел прямо в глаза. — Послушайся его, пожалуйста, — в его радужке блеснул ледяной ужас, хоть Нион очень упорно скрывал то, что его состояние близко к состоянию Лютера. — Он понимает, что говорит. Он сам жертва антропоморфизма. — Лютер… — подала голос Нана, заставив мужа прижать её к себе ещё крепче. — П-послушай его… Нион помог ему положить женщину на кафель, от чего та облегчённо выдохнула. Прохладный пол помог хоть немного сбавить ужасный жар, ключом бивший во всём теле. Но никто не гарантировал, что через минуту ей не станет холодно. Фигура Ниена выросла над Наной, заслонив собой яркую лампу, отчего ей показалось, что свет в конце тоннеля вдруг погас, и вместо него появилось что-то тёмное, вихляющееся на таком же тёмном фоне. В руке коточела блеснул кухонный нож, которым он одним движением отсёк голову змеиному трупу. Лютеру поплохело — он подумал, что Ниен захотел сделать новое тело для Наны, поэтому, протянув руку к дохло свисающей змеиной тушке, Айвори попытался выдернуть ту из рук спасителя, но не вышло. — Лютер! Не трогай! — вскричал Ниен, и тут же отшатнулся — из-за того, что старший резко потянул тело на себя, нож коточела полоснул вдоль. Из разошедшейся чешуи и расслоившихся фасций фонтаном брызнула кровь, а из брюха, наконец-то освободившись от давящих стенок, вывалились внутренности. — Ай, чёрт! — Ниен стряхнул упавшую на его колено коричневую почку, а затем, чтобы плоть не теряла драгоценную кровь, протянул обезглавленный труп Нане. — Вот, это должно помочь… Не знаю, насколько но… — С-спасибо… — под немое удивление Лютера и ошарашенный взгляд Ниона она из последних сил приняла у него этот псевдо-кубок из костей и чешуи и приложила к губам. С самым первым глотком Айвори почувствовала, как темень перед глазами рассеивается, а тело наполняется силой, в ногах перестаёт покалывать. И чем больше она пила, иногда причмокивая губами из-за того, что приходилось буквально присасываться к крупным сосудам, тем ей становилось лучше. И даже не совсем от того, что баланс «гуморов», завещанный Гиппократом, пришёл в норму, и не от того, что кислород снова побежал по организму. Нана ощущала заботу. Ту самую, так давно ею забытую. Её потеплевшее бедро было перемотано самой тёплой марлей в мире самыми тёплыми руками с самыми тёплыми надеждами, а эта принесённая Ниеном змея будто бы увенчивала все её страдания — рептильное тело её породило, оно её и спасает. На животе под чешуёй, налепленной на оголённые кишки, что-то забурлило и запульсировало. Перистальтика стала активнее — ток крови вернулся на своё место. Тот разрез на змеином существе был очень кстати — когда кровь перестала свободно выливаться из зияющей на месте головы дыры и из продольной раны, — Нана… — прошептал Лютер, приложив смоченную слезами щёку к плечу жены. — Нана, ты меня слышишь? Это ты? Это Нана.Самая красивая. Самая человеческая. Самая любимая. Самая лучшая. Самая раскаявшаяся. Самая змеиная. Самая немолчащая. Самая запутавшаяся. Самая страждущая. Самая нежная. Самая антропоморфная. Самая вымоленная.
— Спасибо, Ниен… — Нана, уперевшись тыльными сторонами ладоней в пол, села, всё ещё не поднимая головы. Иммунитет, сердечно-сосудистая система, да и весь организм сходили с ума от таких бешеных перепадов состояний, и поэтому полностью оправиться женщина пока не успела. Неподалёку валялось ещё одно обезглавленное змеиное тело, теперь ещё и полностью обескровленное. — Нана! — радостно воскликнул Лютер и обнял жену, изо всех сил прижав ту к себе, а на его глазах выступила новая порция слёз, но теперь это были слёзы победной радости, ибо, несмотря на все их с женой разногласия, Айвори-старший отпускать её в мир иной абсолютно не хотел. — Нана! Господи! Нана-а… Они были все в крови, взволнованные, уставшие и опустошённые. Но с живой Наной. И с ценнейшим жизненным уроком. — Прости меня, Лютер… — одними губами произнесла она, обхватив руками тело мужа, и он, почувствовав это, разрыдался ещё сильнее. — За всё прости… — Это ты меня прости! — тот заглянул в глаза женщины, мелко дрожа всем телом. — Это я тебе не помог! Это я обидел тебя своей изменой! — Твоя измена? — усмехнулась Нана, слабо улыбнувшись. — Твоя измена по сравнению с моими — бабочкин сон! — Нет смысла себя винить, любимая! — Лютер наклонился к ней и поцеловал в мягкую окровавленную щёку, от чего его губы тоже окрасились в красный, словно от яркой глянцевой помады. — Теперь всё будет хорошо! Прости прости меня… — Прощаю. И ты меня прости… Жизнь не может два раза разделиться на «до» и «после», но сегодня в доме Айвори воздух снова начал пахнуть по-другому. — Ребят, вы, можт, встанете? — справедливо подметил Нион, поднимая с пола дохлую змею. — Всё-таки, пол сырой и вы оба… Ну, грязные. — Да, ты прав. Лютер, ты зачем измазал.? — вместо определения Нана провела кончиками пальцев по рубашке мужа. Она и правда была алой и влажной. — Это пустяки, милая! — Айвори вытер слёзы с лица и, аккуратно придерживая женщину за талию и помогая ей подняться, поднялся на ноги сам. — Это всё сущие пустяки… Нана посмотрела в глаза мужа и от чего-то ей захотелось плакать. Наконец-то она увидела в них то, что видела в день свадьбы — чистую, необъятную, всепрощающую нежность, и нежность настолько глубокую, что та сразу поняла — Лютер готов был костьми лечь для того, чтобы она была счастлива, чтобы их семья была счастлива. Айвори молча обняла мужа, повиснув у него на шее. — Всё кончено… — с улыбкой произнесла она, чувствуя, как гладкая чешуя елозит по такой неидеальной ткани одежды Лютера. — Да, всё кончено, — кивнул тот. — Впереди ещё много разговоров, но сейчас мы должны просто… — Помолчать? — неуверенно предложила Нана. — Отдохнуть. Но и это тоже. — Очень романтично! — всплеснул руками Нион. — Бельё в химчистку, рубашку в химчистку, брюк трое в химчистку, две футболки в химчистку, — коточел перечислял ущерб, недовольно загибая пальцы. — и пол отмывать неизвестно сколько. Ниен хотел было одёрнуть товарища, мол, пускай не портит атмосферу, но не смог. В душе вдруг воцарилось такое спокойствие, такая тишина, что даже рот открывать не хотелось, чтобы не спугнуть это сладостное наваждение. Он понял, что закончилось что-то поистине трагичное, страшное, но всё это было не напрасно — история обрела счастливый конец. Хотя, в голове и свербила какая-то мелкая жалкая мысль о том, что второй шанс для этих двоих бесполезен, но Ниен упорно её отгонял. Он всегда знал, что нужно верить в лучшее. И сейчас в этом убедился. Нужно довести Нану до душа, убрать прихожую, сходить к Злате и забрать Рэндала и Себастьяна, приготовить ужин. Дел было невпроворот. Было бы неплохо ещё показать Нану врачу, чтобы тот залатал рану, если она сама не затянется. Всё-таки человеческая плоть очень слаба, и если вовремя не вмешаться — жди беды. Но беда уже обошла стороной, осталось только окончательно прогнать её.***
— Так… У Айвори-старшего было столько вопросов к жене, но подобрать слов, чтобы вытащить их изо рта, он не мог. — Так почему ты решилась себя… Искромсать? Они лежали в гробу за день после случившейся резни одного актёра. Лютер решил, что это подходящая обстановка для обсуждения всего накопившегося. — Я устала, Лютер. Банально устала, — Нана повернулась к нему лицом и отвела взгляд в сторону, чтобы легче было говорить. — Устала пытаться себя переделать, приносить вред семье и делать тебе больно. Я просто поняла, что не справляюсь с ролью человека и надеялась вернуться в своё прежнее тело. Но возможность носить мою любимую одежду я оставлять не хотела, и поэтому… Выбрала самый выгодный путь. Согласись, если бы у того же Ниена не было кошачьих придатков, воспринимали бы мы нормально его любовь к охоте на крысочелов?.. — Но ты же могла бы просто сказать мне и… — Ты уже достаточно для меня сделал. Я считаю, что сама должна была… Вымучать это прощение. — Нана! — Лютер прижал любимую к себе и поцеловал в белый кончик мягкого уха. — Ну мы же не в библейском сюжете живём! Это абсолютно немыслимо — подвергать себя такому риску! А если бы ты не выжила? — Выжила, — беспечно дёрнула плечами та. — Мы же все тут как-то выжили, являясь насмешкой над родом человеческим, а я должна, значит, стать исключением?! Утро было жарким и долгим. Рэндал и его питомец уже час бесились на территории двора, валяя друг друга на только что политый разбрызгивателем и от того влажный газон, и пища что-то одним им понятное. В окно спальни Айвори струились солнечные дорожки, разбиваемые стеклом и падающие на гроб и на пол широкими тёплыми квадратами. Пахло грушами. Кажется, Ниен делал что-то с ними на кухне. — Я всё не пойму одного, — снова начал Лютер. — Зачем ты лезла Рэндалу в трусы если у тебя был я? Ну что ты в нём нашла? Он же явно не умеет ничего! — Спроси что-то попроще, пожалуйста, — Нана готова была ответить на любой вопрос мужа, но именно на этот ей оставалось только смущённо прикрыть глаза рукой. — Есть вещи, которые я не могу обосновать. Мне показалось, что он такой рыженький, миленький, мной не опробованный. Я нашла в нём его робость, неопытность, страстное желание. Комочек сам признался мне в своих чувствах ко мне, по правде говоря. Мне было приятно, что я — объект его юношеского вожделения. Да накажет меня Бог но… Я знаю, что тебе больно это слышать, тем не менее, это единственное, как я могу объясниться… — Ох, родная, я тоже особо не знаю, чем объяснить свою измену… Я так скучал по нашему с тобой старому образу, ну, утех, и тому, как сначала всё было гладко, что решил вспомнить это слишком уж буквально, — рассказывал мужчина, аккуратно поглаживая любимую по оголённому плечу. — Мне хотелось тех ощущений, которые я тогда испытывал. И хотелось так, что думать ни о чём другом не мог… А зачем тебе нужен был Себастьян? Неужели Рэндала было мало? — Это произошло случайно, — Айвори вдруг поняла, что её возбуждают воспоминания, которые приходится прокручивать в голове, дабы ответить на вопрос Лютера максимально честно. — Кажется, тогда я достигла той точки морального распада и бесконтрольной пошлости, что готова была спать с любым. Мне кажется, что мне самой было интересно, как далеко я смогу зайти. — Боже, — протянул старший, прижав Нану к себе поплотнее и уткнувшись носом в её пахнущие сном волосы. — Как же наши мотивы схожи! — Неужто… В то же время, я думаю, что делать меня человеком было ошибкой, — рассуждала женщина. — Это ни к чему хорошему не привело, да ещё и опустило нас всех на такое дно! Кошмар, как вот теперь объяснить Рэндалу и его подарку что больше они со мной в постель не лягут?.. Я честно пыталась стать хорошим человеком, но оказалась слаба и не в силах бороться сама с собой. Два дня назад я-таки съела одного крысочела. — Это радует. Хоть одним будет меньше. — Похоже, что природа ужасно жестока. Почему мы вынуждены терпеть все эти поистине животные зверства просто ради того, чтобы выживать? Лютер, давай сходим к психологу. Нам должны помочь. Я не хочу, чтобы всё закончилось так. Я верю, что у нашей семьи есть будущее, — с этими словами она подняла глаза и посмотрела на мужа. Тот, не желая с утра портить лицо слезами, прикусил нижнюю губу и глядел на Нану влажным счастливым взглядом. — Сходим. Будущее определённо есть. Мы не обречены, я знаю. Всё равно свой путь назад ты саморучно вчера изрезала и распотрошила. А твой новый образ тебе так идёт!.. — Айвори-старший восхищённо провёл пальцами по чешуе на животе женщины, из-за чего та чуть засмущалась и засмеялась, и он понял — щекотно. Значит эта кожа чувствительна. Лютер снова провёл пальцами вдоль линии пупка и назад, желая заставить улыбку Наны расползтись ещё шире. Ему слишком уж нравилось заставлять её смеяться. Она в эти моменты, когда верхняя губа, приподнимаясь из-за того, что уголки рта ползут каждый в свою сторону, обнажает ряд белых, ровных и чуть заострённых зубов, когда заострённый нос сморщивается, а на щеках появляются ямочки, была особенно чудесна. Вместе с этой улыбкой миру являлась такая красота, которую не выдумать, не описать и не воспеть ни в одной самой помпезной оде. Эта красота мягкая, нежная, пушистая, подобная пушку у сонного щенка, лёгкой дымке на свежем влажном лугу ранним утром, прикосновению только что облизанных губ к нагретой солнцем коже. И Нана была воплощением спокойствия и безмятежной светлости в ту минуту, когда Лютер решил пощекотать её. Этот образ никак не вязался с тем, что она натворила ранее. — Ай! Ну перестань! — Айвори, смеясь, отвернулась к стенке и сжалась в комочек, чувствуя, как муж придвигается ближе и накрывает её спину своим тёплым телом. — Щекотно же! — Это тебе месть моя! — смеётся тот, попутно целуя Нану в затылок. Губы касаются волос, что оставляют на них свой призрачный сладкий вкус. — Я не сомневалась, что тебе понравится то, как я сейчас выгляжу, — ухмыльнулась женщина, когда Лютер наконец-то оставил её живот в покое. — Как что-то изысканное и действительно привлекательное? — Как что-то очень возвышенное и единственное в своём роде, — поправил он. — Нана, я был ужасно неправ. Твоё тело — это лишь твоя оболочка, но какой бы она ни была, я всегда буду любить свою милую Нану! Потому что её уже ничто погубить не сможет. — Ах, Лютер! — вздохнула та и, повернувшись к мужчине, обхватила руками его шею. — Прости меня. Тысячу раз прости. — Прощаю. Тысячу раз прощаю. И ты меня столько же раз прости. — Прощаю. Столько впереди дел, столько работы. Рэндал, как думалось Нане и Лютеру, спокойно отнесётся к тому, что всё встанет на свои места, и что Нана больше ему не любовница. С Себастьяном будет посложнее — он считает эти половые акты своей «добычей» в этом доме, которую теперь у него будут отнимать. Это будет ужасно долго, сложно, но они справятся. Ни один член семьи Айвори с этого момента не позволит себе сломаться. За завтраком Рэндал рассказывал всем о том, как он провёл время у Златы, как видел огромную собаку, как помогал готовить драники и чуть не стёр все пальцы о кухонную тёрку, и как Себастьяна чуть не перепутали с апельсиновым джемом. Нион улыбался, понимая, какой хороший досуг Злата организовала для мелких, а Лютер и Нана лишь переглядывались, жуя блинчики с печёной грушей. Ниен же, впервые за такое долгое время сидя спокойно в кругу семьи, едва не засыпал снова. После вчерашнего зрелища он долго ворочался на ковре, размышляя о произошедшем и о том, смогут ли эти двое по-настоящему измениться, или это будет очередная попытка создать семейную идиллию. Но, судя по тому, как сейчас легко дышиться и что случилось вчера, дальше должно последовать что-то и вправду хорошее. После чёрной полосы всегда чертится белая. — Ребят, я попрошу минуточку внимания вашего… — Нион вдруг поднялся со стула и смущённо смял руки в замок, что для него было очень уж нетипично. Обычно если коточел хотел что-то объявить, то делал это прямо и без намёков. — Слушаем тебя, Нион, — откликнулась Нана. Все за столом затихли и уставились на Ниона, который, смущённо улыбаясь, окинул взглядом каждого сидящего здесь и подумал, как же они на самом деле ему все дороги. — В общем, хотел вас всех… Вам сказать, что послезавтра мы со Златой уезжаем в Россию на две недели, вот… — тот выдохнул, потому что основная часть новости уже была сказана. — Едем в Анапу, это родина Златина. Краснодарский край, — тут коточел развёл руками, будто показывая, как этот самый край велик и прекрасен. — Там море, пальмы, ну вы поняли. Так вот, что кому привезти из Анапы? — Девушку! — радостно воскликнул Рэндал, чем не мог не вызвать смешок у старшего брата и укоризненный взгляд у Наны. — Мне привези девушку! Высокую, красивую, и чтоб волосы у неё были тёмные и глаза тёмные тоже! — Куда она тебе? На плечах тебя катать? — усмехнулся Себастьян, за что получил от хозяина лёгкий подзатыльник. — И чтобы она пахла южным воздухом! — закончил рыженький, молебно глядя на Ниона. — Мне особо много не нужно, в отличие от Рэндала, — засмеялся Айвори-старший, скрестив руки на груди. — Я слышал, там отличная лаванда и лучшие цитрусовые. Вот что-то с ними мне привези. Мыло там, специи, или просто в чистом виде. — Вот! А мне чего-нибудь сладкого, чего у нас не найти, — дополнила Нана. — Хорошо, запишу, — подмигнул ей Нион и посмотрел на Ниена. — А тебе чего? — Камушки с пляжа, только красивые. А то знаю я тебя. Сейчас булыжников мне навезёшь и скажешь, мол, вот тебе камушки! — усмехнулся коточел, представляя, как чудесно их дому подойдёт запах лаванды. — И коньяк. — Если найдёшь сушёный инжир, то возьми килограмм для Себастьяна, — попросил за питомца Рэндал, на что тот восхищённо раскрыл рот и едва ли не зааплодировал. Мелкий решил, что нужно с ним помириться и хоть раз что-то сделать хорошее своему питомцу. — Хорошо, хорошо! — закивал Нион. — Будет исполнено! Всем вдруг захотелось инжира. Фиолетовые комочки с приторной коралловой начинкой и с хрустящими косточками, что пахнут так, как не пахнут ни одни самые дорогие духи. Свежий ли, сушёный, закатанный в шоколад, инжир великолепен в любом виде, и ничто не смеет испортить его напоённое солнцем нутро, южную харизму и сладкий аромат. Смоковница гордо раскидывает свои мощные ветви с длинными плоскими листьями, что заботливо укрывают мешочки с розовой начинкой. Инжир всегда был, есть, и будет. Но Рэндал ещё не знал, как этот без пяти минут запретный плод повлияет на его жизнь.