Слабость по-дружбе

                    Рэдфилд откидывает термокофту на лавку, оставшись в одних джинсах.       Кеннеди присвистнул. В холодном свете дешевых ламп загорелая кожа обтягивала привлекательный мощный рельеф, намекая на участие не одних полевых заданий, но и зала в работе над этим телом. В водолазке это выглядело неплохо – сексуально, если можно сказать, но слегка пугающе в образе тренированного военного. А ведь ему не составит труда свернуть человеку шею, выбить позвонки, лишь надавив сильнее удушья, будто это легче легкого.. Ужасающе.       – А твой организм нормализованное старение не признает, да?       – Завидуешь? – уголки губ тянутся вверх.       – Беспокоюсь о твоем здоровье вообще-то, – Леон отворачивается, стягивает грязную кофту, смотрит в пол.       Если по честному выкладывать карты, да – он завидует немного. Его метаболизм уже давно дал понять, хорошенько растреся за плечи, что массу ему нелегко набирать. И знаешь что? Он смирился. Как сделал бы любой логично мыслящий человек, он больше не злится на себя, на то, что от него не зависит, он следит за внутренним состоянием и упражняется.. Но этот чертов Рэдфилд с его божественным прессом и огромными руками. Он восхищен. И хочет.. Хочет, будто впервые видит. Поворачивается резко, с сомнительным выражением лица.       – Можно потрогать? – губы в полосу, щурит глаза слегка.       Не веря, что произнес это, Леон замирает, глупо пялясь на друга.       – Если хочешь, – надламывает брови, явно не веря, что тот действительно будет это делать. Но ему как бы все равно, ему нечего стесняться..       Плавно пересекая метр между ними, Кеннеди перекладывает вещи на правую руку и тянется левой. Касается собранными пальцами места, симметричного тому, где лежит сердце. Жесткие волоски встречают холодные пальцы и разрешают прижаться к коже. Короткое движение к плечу, которое ведет по мягкой округлости, выходит скованным. Крис поднимает подбородок от ключицы и сердце пропускает удар. Перед ним крайне ошеломляющий взор.. Голубизна глаз сверкает жадностью, обострившиеся черты лица вызывающе лакают сосредоточенность и пораженность. Крис даже замялся: замер, нахмурился, молчит.       – Ого, – выпаливает шепотом русый.       Что-то в голове у Криса от этого восхищения начинает вибрировать.       – Смелее, – поддразнивает тихо. Его нутро пробирает мятая дрожь, извергая в мозг остроту чувств, а интерес и неблагое любопытство колят под затылком.       После такого подталкивания, воздух сгущается и тяжелеет, ситуация уже не кажется очень смешной, от этого ощущения ничего не остается почти. Мельчайшие звуки, как в стерео буферах – влажно целуют уши. По солдатской спине бегут мурашки, когда Кеннеди разводит пальцы и прилипает ладонью ниже, где больше мяса у груди. Его рука раза в три меньше этого бидона. Ахуеть.       Леон кусает губу со внутренней стороны до побеления. Тяжело сглатывает застрявший в горле вязкий ком слюны. Когда он там появился? Уши горят, как будто к ним зажжённые спички поднесли, сжигает лицо. Глаза лихорадочно цепляются за каждую мельчайшую точку на натянутой мышцами коже. И как ужасно бесит звон в ушах, поглощающий. Или это кровь так по сумасшедшему стучит?       Оставив голову чище белого листа, пустоты, ни в коем случае, не думая ни о чем несколько мгновений – сжимает пальцы, подушечки погружаются в упругое, теплое. Нервная система вздрагивает, заставляя ощутить отвратительно невероятную реакцию под животом. Плечи напрягаются в такт и Кеннеди приходится приложить усилия, чтобы задышать – до этого момента умер легкими. Выдох, о боже, слишком шумный, размашистый, ударяется в эту самую чертову грудь! Он не может поднять глаз, страшно, блять, почему он не может поднять взгляд? Не хочет. Он знает, что там будет, он ощущает мурашками пристальное внимание. Грудь все так же упоительно медленно поднимается и опадает. Крис не моргает – сейчас нельзя, он облизывает взглядом лицо напротив, въедается и, одновременно с тем, бьется о бетон. Он ничего не может, не хочет, не может сделать. Смущение до безумия крадет рациональное мышление, это все так глупо, так смешно.. Детский инфантилизм рвет изнутри. Так странно, любопытно, возбуждает интерес, обещающий потерять в конце квеста еще одну жизнь.       Снова точечное давление, двигает рукой на пару сантиметров, прижимает ладонь. Леон задыхается, прерывисто дергает подбородком к своему плечу.       – Бля.       Хриплый полу-смешок в ответ, едва слышно.       Он весь залит румянцем и дышит как сучка в течке. Стыдно. До усрачки. Но от животного тут только половина: другая – как же блядски красиво, чудовищно сочно, очаровывает. Эстетизм побрал, проклинает. И почему взгляда не отвести? Хочется сожрать. Рука вновь трогается, жмет крепче, отвечая на звериный позыв. Кеннеди замечает, как напрягается сильная челюсть над ключицами, твердые линии шеи, желваки играются. Как же плотно и правильно лежит его рука в упругой массе, это что-то запредельное. Косточки на тыльной стороне ладони приобретают гротескный вид, на секунду она вибрирует, нет, вздрагивает, снова лапая. Так беззастенчиво, бессовестно. И сильнее. Очень тихий влажный звук – Леон приоткрыл рот, дышит. Где он еще в своей жизни так безнаказанно помнет огромные сиськи? Но не у лучшего друга же! Не так! Не выглядя при этом, как немфоманка-извращенка. Почему это все заставляет себя чувствовать так.. странно, хотя ему дали четкое согласие? .....       Рэдфилд негромко мычит, становится дискомфортно – чувство на грани с болью, но не очень сильное, чтобы отбиваться. Пока его товарищ не увлекся, переступая через важную границу, нужно дать знак, сказать, напомнить о контроле и эмпатии, даже если это закончит игрище.       – Полегче.. – одно слово, как красный флаг.       Ладонь отлипает, неряшливо, и опускается, а Леоновы глаза следом расширяются. Блять. Красный отпечаток с точками – более налитыми цветом – пальцами клеймит правую грудь солдата, растянуто, покрывая менее яркое пятно. Ладонь-виновница припадает ко рту и Кеннеди спешит отвести взгляд на невероятно интересную ткань вставок на футболке, которую Крис держит в руках.       – Прости.       Вроде бы это все не должно быть таким ярким на эмоции, но почему-то небывалое волнение, ребяческое, превращает все в непомерное ощущение глупости.. Такой волнующей глупости. Это как показать друг другу письки – смешно и неловко одновременно. Но Леон чувствует еще кое что – страх. Страх от заставших врасплох мыслей и желаний.       – Неожиданно, – односложно комментирует Рэдфилд. Он сам не знает, что имеет ввиду. Но похоже, это мнение обо всей ситуации. Наконец, только сейчас, пунцовый приливает к щекам, задевая кривую улыбку. Ему тоже неловко.       – Пиздец у тебя мощные.. – пытается разбавить обстановку, выходит плохо. Заходится надрывистым неуверенным смехом, трет шею. Не получается выдавить из себя больше слова, он вскидывает голову, глупо кривит губы и прожигает потолок, думая: "что я творю?".       – Все, потек, да. – шутит, а сам лыбится в пол. Нравится ему такой вид с "ничего" пышущего жаром Леона, смущенного. А еще и виной этому твоя пассивная индивидуальность, крайне неистовое зрелище.       – Да-а-ам, – чуть погодя, тянет, – давай забудем об этом. Это было забавно.       Агент ведет плечами, до сих пор напряженными, уже начинает отворачиваться, чтобы уйти, но останавливается на секунду, дергает рукой в воздухе, торопливо приказывает:       – Все, одевайся давай.       Утверждено хмыкнув, Крис тянет футболку вверх, опускает голову. Голос спокойный, наполненный свежим воздухом.       – Спасибо за разрешение.       – Всегда пожалуйста, мгх, – ему хочется головой ударится об шкафчик, но он только натуженно жмется лбом к холодному металлу, обхватывая края полки.       – Брось, все в порядке.       – Разумеется.       Да, все в порядке. В порядке же? Мозги отзываются взрыдом и бранью на озноб в штанах. Вот и вернулось пропавшее либидо после препаратов. В очень неподходящее время, месте и с очень неподходящим объектом.       Мало-помалу остывая, Леон безудержно благодарит друга за его собранность и отсутствие колкостей об этом, иначе бы он просто провалился под землю. Такая реакция просто невероятный сюрприз для него – и льстивый комплимент для Рэдфилда. Но, разумеется, Крис об этом никогда не скажет.. если не попросят. Смотрит в стройную спину – покрытую шрамами, как его, но другими – жилистую, лопатки двигаются, мышцы перекатываются; задается немыми вопросами и иступляется в теплом ощущении, чувствует неизреченную жалость к этому непонятному созданию. Но жалеть не будет – Леон не примет это.       – Губку.       – А-а? – тянет Леон. Разум еще не тут, он думает об ошибках, которые совершила его душа в прошлой жизни, из-за чего он, до скрежета зубов, ненавидит то, что не может повернуться лицом к нему сейчас. Ну что за ужас?       – Губка с гуталином, Леон, – повторяет, на выдохе наклоняясь вниз и надевая берцы.       – Сейчас.       Конечно же, о заимствованной губке день назад Кеннеди позабыл, как сон. Чтобы вспомнить, куда он ее, несчастную, дел, приходится напрячь извилины. Нельзя не признаться, что это спасает. Иначе бы его мозг отравился стыдом и плохими мыслями. Губка покоится в кармане сумки – вспоминает, но лезет в другой и не особо торопится. Телу нужно ещё несколько секунд.. Еще немного времени.. Его всегда нужно и всегда не хватает. Когда оттягивание рискует стать неловким и потребовать нового повтора вопроса, собравшись в кулак, Леон быстро кладет на лавочку рядом с Крисом коробочку, размером с хозяйственное мыло. Рэдфилд глядит исподлобья, берет.       – Спасибо, – шкерит по мысам черным. – у тебя случайно зажигалки еще нет? Свою где-то посеял, выпала должно быть.       – Должно быть, ты очень бережно с вещами обращаешься. Так и голову недолго посеять.       Рэдфилд щурится немного, довольный. Все-таки получается вытащить на разговор разгоряченного.       – Я очень даже бережен. Без этого никуда, при нашей работе, сам знаешь. Хотя, я бы поспорил, напомнив, кто именно окунул в болото винтовку и оставил там прицел.       – Это было случайно, я же сказал! – смотрит через плечо, усмехнувшись. Спину покрывает темно-синяя водолазка, а полынья горечь в глотке пропадает. – И вообще, тебе бы бросить на преклоне лет пора.       – Повторяй мне это перед сном, целуя на ночь. – посмеивается и складывает губку в коробочку.       – И что, действительно бросишь?       Крис выпрямляется, тяжело вздыхая. Складывает вещи в спортивную сумку.       – Я подумаю. – Он щелкает замком шкафчика и набрасывает на плечи куртку, – А пока пойду искать у кого нибудь огонька пригреться.       – Да есть у меня, – безнадежно выпаливает Кеннеди, будто его только что умоляли о благосклонности.       Легко вытягивает из пазухи висящей на крючке кожанки зажатую руку и подкидывает Крису, а тот подается вбок и ловко ловит двумя руками. Раскрывает ладони – ахает.       – Чертюга. Моя, – смотрит вперед, а Леон лукаво изгибает губы.