Предельная скорость.

      Вперед без оглядки, без промедления.       Этим и была хороша жизнь на больших скоростях. Никакого сомнения, на это просто нет времени. Ты либо стоишь на месте, либо движешься вперед, набирая предельные скорости. Цветные пятна друзей перед глазами, скрежет громоздких металлов, размытый образ огромных усов, которые Эггман умудрялся прицепить едва ли не на каждый свой девайс. И этого было достаточно. Большой скорости не требовались детали, большая скорость требовала действия.       И не сказать, что жизнь на больших скоростях была сколько-нибудь сложной. Почти наоборот, думать приходилось в несколько раз меньше, особенно, учитывая его полную незаинтересованность в попытках хоть как-либо глубоко углубляться в искусство или науку. Да и никто не мог бы обвинить его в недостатке ума, творческого мышления и сообразительности, даже если бы очень сильно постарался. Длинный и насыщенный зеленый — трава. Краткое коричневое — дерево. Желтый с белым — Тейлз, ярко-красный — Наклз, черный с фиолетовым — Руж. Среди нагромождения пятен так профессионально отличать одно от другого. Настоящее искусство, не правда ли? Скорости мысли ему хватило бы на годы вперед. Что, впрочем, не являлось определением слова «интеллект», как однажды заметил Тейлз.       А Эми Роуз — это розовый. И забавный порядок, не правда ли?       Мысль проносится быстрее, чем желудок успевает к ней подготовиться. Будто не по своей воле. Соник едва успевает остановиться в темной подворотне, чтобы успокоить желудок. И, возможно, нервы.       Краем глаза тот подмечает лицо случайного прохожего, скривившееся в отвращении. Не сказать, что ему было важно одобрение случайного прохожего, но учитывая давящую усталость и трясущиеся руки — это было даже обидно. Как-то Эггман заметил, что Соник настолько быстр, что его мозги за ним не поспевают. И, судя по всему, нервная система имеет схожие сложности.       И боже, если он в такой момент вспоминает шутки Эггмана, то это уже настоящая катастрофа. От этой мысли смешно, смех нервный, почти истерический. В этом мире радостно смеяться мог бы только сам доктор. И даже этот сценарий не казался Сонику сколько-нибудь неправильным. Лучше слушать язвительные комментарии и смех одного Эггмана, чем терпеть серьёзные лица целого Совета Эггманов. Раньше ему и в голову бы не пришло, что слова «Эггман» и «скучаю» будут так близко друг другу. А теперь посмотрите на него, просто прелесть как мир способен меняться!       Проблемы намного проще было скинуть на пищевое отравление непривычной и, наверняка, испортившейся едой, может, просто на усталость, чем на отложенную паническую атаку. Проблемы с желудком лечились намного легче, чем перегруженный деталями мозг. Как-то Тейлз заметил, что на попытки исправить собственное мышления могут уйти годы. Слишком много деталей, слишком много событий. Всего слишком много.       И слишком мало Эми Роуз.       — Боже, охх — колени сгибаются под тяжестью собственного тела. Соник вовремя шатается в сторону, приземляясь на ближайший мусорный пакет.       Просто, черт возьми, прекрасно.       Рука невольно опустилась на землю, ища знакомые ощущения. Мягкая и приятная трава, угловатые камни, покрытые местами мхом, цветочные стебли, упавшие с деревьев листы. Но натыкается только на железную трубу, лежащую на холодном асфальте, среди таких же железных деталек, да оберток от быстрой еды. Ежик чуть сменил положение, всем телом усаживаясь на пакет, подбирая под себя ноги. Асфальт слишком быстро забирает тепло.       Сонику не нравилось это место, начиная со скупой на цвета палитрой, заканчивая самим фактом, что он находится здесь. И даже не только из-за того, что он сейчас лежал на груде металлического мусора, так и норовившего поцарапать спину в самом недоступном месте. Это место казалось неправильным. От начала, до самого конца. Слишком темным, грязным.       Искусственным.       Этот мир не был похож на реальность, походил на отвратительный сон, от которого просыпаешься среди ночи и всю следующую неделю испытываешь дичайшие проблемы со сном. И хуже только то, что теперь невозможно понять, может ли он по праву называть даже свой мир словом «реальность». Слишком запутанно. Осмыслить это намного сложнее, чем кажется.       — Жаль, что вас, ребята, нет со мной — пробормотал еж, мысленно поправляя себя. Они уже здесь. Просто не рядом, не «с ним».       Воспоминания кажутся слишком яркими. Впрочем, почти любой мало-мальски яркий цвет выделяется на контрасте в этом месте. И это было самым неприятным в том, чтобы иметь ярко-синие иголки, разгоняться до скорости звука, иметь связи с повстанцами и личные счеты с любимой игрушкой совета Эггманов. Такого сложно с кем-то спутать, даже если ограничиться просто цветом иголок. А по улицам его лицо красовалось едва ли не в каждом видном углу. Он не был знаком с этим миром достаточно, но надеяться на жителей не мог. Доносы — не более, чем следствие жестокого правления Совета. Другого ожидать и не стоило, учитывая опыт общения с тем же Тейлзом. Соник чуть поменял положение на сидячее, глубоко вздыхая. Раны и синяки неприятно щипало.       — Хоть кровь остановил, уже неплохо — бормотал под нос ежик, потирая перевязанные руки и стараясь расслабиться.       Расслабиться, лежа в куче мусора, сразу после несварения, разумеется. Невольно даже ухмыляешься.       Эми и раньше не стеснялась оставлять на нем синяки. В тандеме с разъяренным Наклзом и Шедоу они были чем-то вроде экзамена. Своеобразного испытания собственной ловкости и прозорливости. И если Шедоу присоединялся редко, вероятно, то Наклз и Эми имели в запасе достаточно причин и времени, чтобы тренировать ловкость Соника день ото дня. Разница была только в том, что они извинялись.       Эми не раз и не два просила прощения, Наклзу удавалось это делать с переменным успехом. Его было сложно упрекнуть в этом, а Эми не хотелось упрекать вообще.       Любовь Эми Роуз всегда была такой. Она любила так, как любили немногие. Верно, нежно, но до хруста костей. Это пугало и восхищало одновременно, заставляя ноги двигаться быстрее, лишь бы подальше от неё. Соник был свободен. Он жил этой свободой, она ощущалась в каждом его движении.       Соник не задерживал на ней взгляд. Это и не было нужно. Соник был приверженцем грубого минимализма. Простые, будто вырубленные топором детали, простые цвета и формы, понятные невнимательному взору. Нагромождение лишних деталей в воображении только усугубляло ситуацию.       Сонику не нравилось думать, что захоти он, Эми пошла бы за ним хоть на край света. Не нравилось думать, что та становится взрослее, ответственный, а её любовь к нему всё продолжает свое существование. Ещё сильнее не нравилось думать о красоте, приятном смехе и о многих пережитых вместе моментах.       Не нравилось, потому что всё это было слишком сложно. Слишком сложно выходить за рамки привычного, простого образа. Слишком сложно самому держать кисть, добавляя лишние детали на холст.       Доктор Эггман вряд ли мог бы даже помыслить о том, насколько невнимателен взор его главного врага, это было бы слишком абсурдно. И даже обидно, столько времени было потеряно, а решение оказалось прямо перед носом, только внимательность напряги. Что-то на уровне предположения, что Наклз может страдать хронической болью в суставах. Вполне возможно, но совершенно немыслимо и абсурдно. И, опять же, немного обидно из-за потерянного времени.              А потом всё изменилось. В ушах будто снова что-то зазвенело, треснуло. Как в тот день.       Соник прыгает на ноги — иного способа насильно вырвать себя из мыслей он не видит. Бег позволял не думать, вырвать из картины жизни раздражающие и мельтешащие, попросту ненужные детали. В несколько прыжков, Соник чуть слышно застонал от боли в теле, тот оказался на крыше. Чтобы разогнаться требовалось время. Но уже становилось намного лучше.       Скоростная жизнь была этим прекрасна. Жизнь на большой скорости всегда динамична, не останавливается на малозначимых препятствиях. Стандартная практика — вперед и напролом. Это почти всегда срабатывало. Синие иглы трепал ветер, приятное напряжение в ногах, блаженная легкость в голове. Лишь немного сложно ориентироваться в пространстве, наполненном исключительно красными и серыми тонами. Но он привыкнет.       Улицы мелькают перед глазами, нисколько не отличаясь друг от друга. Возможно, он потерялся. В его родном мире такой проблемы не было никогда. Зеленые холмы удавалось узнать с одного только взгляда на зелень. Резкий поворот влево, прыжок вниз и дальше по улицам. Да, этот мир был устроен намного сложнее, циничнее. Сам факт, что Эггманов было несколько уже наводил на определенные размышления.       Ему придется смириться, что мир изменился.       Что даже Эми Роуз изменилась. Во всем ужасе и великолепии высоких технологий. И сердце сжималось от одного вида.       И даже так она всё равно прекрасна, как и раньше.       И эти мысли делают только больнее, мгновенно рассеивают расслабляющий туман в голове.       Все изменились. Ничего не осталось как раньше, и даже цвета перестают радовать глаз. Соник с содроганием вспоминает почерствевшего Тейлза, неожиданно дисциплинированного Наклза, измученную борьбой с Советом Руж. И Эми Роуз.       В толпе мелькает розовый цвет. На мгновение чудится фигура ехидны. Но быстро размывается, приобретая знакомые очертания. Эми, даже на мгновение кажется, что вновь в красном платье, вновь с добротой во взгляде, вновь со своим верным оружием. И это похоже на контрольный. Себе же в голову.       Его глаза находят её среди механического кошмара. Он останавливается, чтобы разглядеть её среди толпы однотипных железок. Он смотрит вперед, ощущая как ноги на мгновение подкашиваются, а мышцы будто горят. Нет, конечно же, это неправда. Больше нет. Смотрел на неё, почти ощущая как что-то звучно разбивается в глубине сердца. Снова и снова. И ему почти противно от себя самого. Ведь, какая ирония, он опять опоздал.       Это трата времени. Он смотрит ей вслед, скользя взглядом по резким деталям, отливающим ржавеющим металлом. Он знает, что её руки холодные, почти как вынутый жарким летом лёд. В разгаре сражения и не такое узнаешь. Скользит по розовым волосам, что смешались с искусственными, механически вставленными, чтобы, наверняка, скрыть ужасные шрамы. Роботизация никогда не проходила безболезненно, это был ад на яву, будто твою личность, твоё существо выдавливают из тела, заполняя тягучим металлом. И ему было больно.       Остановиться ради неё, снова испытывать эту ужасную боль.       Соник знал, что хватило лишь мгновения, чтобы нагнать её, всего пары секунд, чтобы убежать далеко вперед и всего десять минут отдыха для мышц. Всего-ничего для существа, способного преодолеть скорость звука. И почти настоящий праздник для головы, сдавленной ужасной головой болью. Переизбыток информации, усталость, зависимость от собственной скорости. У него была тысяча причин, чтобы преодолеть эту преграду и оказаться далеко впереди. Подальше от боли, от воспоминаний, от собственной психики, от механического кошмара. Этим и была хороша скоростная жизнь. Нужно лишь необходимое, чтобы быстро уловить момент, не нужны детали и подробности, нагружающие мозг излишними проблемами. И даже зная это, он стоял здесь, смотря в спину врагу.       Пока что врагу.       Яркая вспышка во взгляде, ему почти слышится нежный смех, похожий на звон колокольчиков. И улыбка сама тянется на губы. Эми была бы разочарована, узнай она, что Соник так быстро расклеился, так легко сдался на пути к спасению мира. Горько, тяжко, чертовски больно. И всё равно улыбается. Так, как улыбался бы только ей. И которую должен прятать именно от неё. И это чертовски запутанно. Спина резко напрягается. Чужая голова впереди оборачивается, прокручиваясь на месте по всей оси, жестоким, холодным взглядом провожая холодный город.       И ему хочется кричать.       Соник почти задыхается. От горя, боли, что течет к коленям и лодыжкам. От жалости к себе, всепоглощающего сожаления. От того, что только сейчас остановился для неё. Что только сейчас задержал на ней взгляд. Что только сейчас позволил своим глазам встретиться с её. И ему хватает полсекунды, чтобы спрятаться за углом, не позволить себя обнаружить. Спину неприятно зудит от новоприобретенной царапины.       Но знаешь, мне бы хотелось снова увидеть, как ты улыбнешься.       И на душе почти становится спокойнее. Голова пульсирует от боли, мышцы в ногах болят ничуть не слабее, чем раньше, будто Наклз своей тушей отдавил ему связки. Слух разрезает гул механизмов, механический голос, громкие шаги железных громадин, патрулирующих улицы на наличие повстанцев. И ему на самом деле грустно смотреть на всё это. Во что превратился знакомый ему мир, какой стала жизнь беззащитных горожан, какими стали друзья. Какой стала Эми Роуз. Ужасная реальность, не похожая ни на один из тех кошмаров, что снились ему до этого. А на лицо идет улыбка, а в груди приятно разливается решимость.       Он больше не позволит этого.       Возможно, это не его дело. Это всего лишь параллельный мир, далекий от его реальности, развившийся без него. Но он уже знает — этот мир нельзя оставлять так. Соник никогда не был трусом, что бежал от ответственности. Только, если самую малость.       И теперь, он всё сделает правильно. Соник остановится ради неё, позволит собственной природе сожрать себя изнутри, если то потребуется. И, возможно, когда-нибудь в будущем она вновь позволит себе остановиться ради него.       — И какой только бред в голову не лезет — обреченно рассмеялся еж, уже не сдерживая теплой улыбки, в груди разожглось предвкушение.       А пока что ей необязательно знать, насколько его сердце трепещет от мысли, что Эми может вернуться. Что Эми должна вернуться.