***
Снег поскрипывал под быстрыми шагами, но за спиной человека не оставалось следов. Тёмная мантия делала его едва различимым на фоне вечернего неба — очевидно, зимой темнело намного раньше. Глубокий синий окутывал пространство, не позволяя обычному смертному видеть что-либо дальше своей руки. Для него же это не являлось проблемой. Он шёл, ориентируясь на тонкий шлейф аромата, выделяющегося среди запахов зимнего предлесья и почти не слышный даже для его слуха звук. Сейчас где-то там, в чаще, в темноте, холоде, среди зверья, с маленьким ребёнком на руках рыдал омега, пытаясь делать это как можно тише. Но его горечь и отчаяние всё равно волновали альфье сердце, заключённые в феромоне. Омега настолько погружён в своё горе, что не контролировал его. Мужчина брёл по сугробам всё дальше в лес и теперь отчётливее ловил ухом всхлипы и сбивчивый шёпот. Спустя ещё десяток шагов к омежьим стенаниям присоединился лепет ребёнка. Казалось, словно малыш, не умеющий говорить и не понимающий происходящего, пытался успокоить своего папу. У альфы сердце странно сжалось. Он сглотнул ком в горле и раздвинул ветки ели, откуда наконец увидел тех, кого искал. Прямо на снегу, упёршись спиной в обледеневший ствол дерева, на корточках сидел юноша. Он с трепетом прижимал к себе своё дитя, укутав его в единственную свою тёплую вещь — короткую меховую накидку. Омега дрожал от всего — холода, страха, не прошедших рыданий, нервно шмыгал носом. На его щеках льдинками застыли слёзы, его руки бледнели до синевы и ноги наверняка промёрзли до костей, но он только сильнее ёжился, горбился, стараясь своим телом укрыть и согреть ребёнка. Смоляные волны прядей спадали, растрепавшись, ему на лицо и только больше раздражали. Юноша шептал что-то нежно-дрожащее, и, приблизившись, мужчина различил в этих словах определённую мелодию, свойственную колыбельным. — Мне бы крылья, чтобы укрыть тебя… — мягкий голос на грани шёпота ломался на последних словах строки, но выполнял свою главную задачу — привлекал внимание малыша, заинтересовывал его больше, чем надрывные рыдания. — Мне бы вьюгу, чтоб убаюкала… Голос омеги запнулся о тяжёлый ком в горле. Он задрожал сильнее — тело пыталось согреться из последних сил. Ребёнок чутко чувствовал родительские переживания и вновь начинал хныкать. Все старания шли насмарку, и юный папа винил в этом себя. — Юн-и, солнце, ты замёрз и проголодался, — омега сел на снег и слегла вытянул ноги, чтобы усадить малыша себе на живот и сильнее завернуть его в накидку, поправить копну пепельных волос, погладить по прохладным щёчкам и не дать высунуть ручки. — Я самый ужасный папа… Нам с тобой и пойти теперь некуда, родной. Как же быть… Юноша замолчал задумчиво, и именно тогда с ветки, которую придерживал притаившийся альфа, решил свалиться сугроб. С глухим стуком и шорохом иголок посыпались кучей снежинки. С пошатнувшегося деревца взлетела потревоженная птица, недовольно чирикая. Мужчина застыл на месте, и даже дыхание его остановилось. На лице отразилась досада. Предстать перед омегой как какой-то умалишённый преследователь он крайне не хотел и спугнуть его тем более. Но родитель уже притянул к себе свёрток с чадом и торопливо поднялся на занемевших от холода ногах, держась свободной рукой за кору дерева, пусть та и жгла льдом нежную кожу. Большие напуганные глаза вцепились в место, откуда исходил звук. Страх и отчаянная решимость смешались на его лице, а пальцы сильнее сжимали самое ценное. Взгляд перепуганной пташкой метнулся по пространству вокруг в поисках опасности и хоть какого-то оружия. Новые шорохи, и вот уже отчётливый скрип снега под чьими-то ногами, не похожий на шаг зверя. Омега знает разницу. Но человек — всё тот же зверь, с одной лишь разницей — он разумнее и оттого хуже. Малыш на руках заворочался в попытках высвободиться и повернуть голову. Он недовольно закряхтел, и омега, не отрывая напряжённого взгляда от стороны, с которой ждал нападения, устроил сына удобнее. Кроха, получивший желаемое, вдруг заводил носиком по воздуху и потянулся вперёд, жмурясь заинтересованно. — Юнхи?.. — омега удивлённо нахмурился, отвлекаясь от своего поста. Новый, твёрдый шаг из ниоткуда к ним навстречу всполошил юношу, и тот, мотнув головой на звук, упустил совершенно момент, когда его ребёнок стал маленьким пушистым комком и выпал из вороха одёжек в сугроб. Пушистая белая шёрстка и ушки торчком мелькнули поверх такого же снега, едва различимые в синей тьме, и вдруг попали в огромные ладони. — Юнхи, нет! Дикий страх завладел сердцем юного родителя. Он вскинул голову, ища непослушного лисёнка, но взглядом упёрся в высокую тёмную фигуру, и вздрогнул. Его сознание очень быстро старалось обработать ситуацию, однако ещё не подумав хорошенько и будучи в огромном напряжении и волнении, омега вскрикнул угрожающе: — Немедленно отпустите его! Альфа напротив… хмыкнул, будто посмеялся над наивным омежкой, и перехватил лисёнка, удобнее держа его на одной своей ладони, в которой тот быстро пригрелся. — Тише, тише, грозное чудо, — мужчина свободную руку с раскрытой ладонью поднял, занятую же аккуратно прижал к телу, чтобы второе чудо не свалилось. — Я не наврежу. — Все так говорят, — рыкнул омега, приняв позу полной боевой готовности. Казалось, он был способен накинуться на матёрого альфу и разорвать его на куски, защищая своё. — Пожалуйста, послушай меня, — мужчина вложил в голос всё тепло, на которое был способен сейчас, ощущая себя как на единственной кочке посреди болота. — Моё имя — Ким Тэхён. Я очень рад нашему знакомству, и мы не так далеки, как тебе может показаться. — О чём вы? — омега воинственно-гордо нахмурился. Альфа остановился в нескольких шагах от юноши и на вытянутых руках протянул ему его кроху. — Вы же из рода бьякко, так ведь? Тэхён опустил руки, стоило омеге ревностно схватить малыша и прижать к себе. Лисёнок завозился, носом тычась в родительскую шею и потираясь о полоску обнажённой холодной кожи. — Только мой сын, — хмуро и настороженно ответил юноша. — Ох… — альфа кивнул скорее сам себе, чем омеге. Он чувствовал что-то неладное, но не разобрался сразу. — Даже если и так, это не важно. — Почему это? — Как твоё имя? Омега застыл в недоумении, будто в его разуме что-то сломалось от резкости смены темы. Но, подумав, он всё же осторожно произнёс: — Чон Чонгук. И немного погодя добавил: — А его — Чон Юнхи. Тэхён просиял. Не скрывая своей радости, он готов был захлопать в ладоши: это большой шаг со стороны Чонгука — доверить незнакомцу имя своего ребёнка и своё. — Чонгук, я покажу тебе кое-что. Не думаю, что это напугает тебя, однако ты и сам видел, в каком ужасе горожане при моём появлении… — Страшнее людей вы мне ничего не покажете, — нервно хмыкнул Чонгук. Сын у него на плече с любопытством обернулся. Альфа сделал два шага назад и хлопнул в ладоши. Вокруг него закружились маленькие огоньки, осветившие лицо и одежду, и Чонгук тихо охнул — это был тот самый господин, который благородно высвободил их с сыном из жестоких рук, что почти столкнули их в бездну смерти там, на пиру. А Тэхён тем временем развязал накидку и повесил её на согнутый локоть, прикрывая глаза. Омега во все глаза уставился на него, того, у кого из-под копны чернющих завитков вдруг выпрямились такие же угольные треугольники ушей и длинные хвосты, сметая следы на снегу, распушились за спиной хозяина. У юноши пропал дар речи. Он не мог собраться, чтобы сосчитать хвосты. Но и увиденного было более чем достаточно. — Вы — генко… — поражённо выдохнул он и упустил из виду своего сына, вновь спрыгнувшего в снег и весело прискакавшего к альфьей ноге, около которой расслабленно лежали хвосты. Малыш с озорным полурыком-полутявком прижался к снегу и отпружинил от него, нападая на большое пушистое нечто. Тэхён басовито засмеялся, аккуратно вернув хвостом. Чонгук перевёл всё ещё изумлённый до глубины души взгляд на сына. Улыбка сама собой появилась, смещая всё остальное в сторону. Кроха счастливо игрался с себе подобным, видя его впервые в своей маленькой жизни. Если бы у него только был отец… Омега поглядел на Тэхёна, что с азартом водил хвостом по снегу, не позволяя ребёнку схватиться за него. Остальные он скрыл за ненадобностью. Мужчина не собирался применять силу, а в остальном они для него были бесполезны. — Если вы согласитесь, я могу приютить вас, — Тэхён поднял голову, одаряя такого юного, но столько повидавшего омегу ласковой искренней улыбкой. Он был по-настоящему счастлив встретить кого-то из родственных себе и помочь им считал своим долгом. У крохи и его папы явно не было защитника, не было отца и мужа, не было родственников, бабушки или дедушки, никого не было. Они одиноки в этом ночном лесу. Все трое, выброшенные за границы человеческого государства, презираемые. — А… Ваши близкие не будут против? — Чонгук перевёл взгляд на мужчину. Он выглядел таким растерянным и беззащитным, что в альфе начали копошиться все его инстинкты, которым лишь бы «оберегать-защищать-охранять-заботиться». — Стараниями Императора у меня не осталось никого. И я буду безмерно рад и безумно благодарен, если вы с Юнхи согласитесь хотя бы переждать зиму в моих землях. — Мы будем счастливы! — выдохнул с улыбкой Чонгук и подхватил разыгравшегося кроху, который на лету лизнул папу в щёку и обернулся человеческим ребёнком. Обнажённым и быстро замерзающим. Альфа поднял одежду малыша, отряхнул от снега, но не отдал, а закутал обоих Чонов в свою накидку да завязал все верёвочки, чтобы не распахнулась и не позволила морозу коснуться их.***
Чонгук устало брёл позади Тэхёна, глядя в его широкую спину или по сторонам. Пейзаж почти не менялся — они поднимались по каменным ступеням в гору, а кругом всё прибавлялось снега. В конце этой бесконечно долгой лестницы у самого края зеленела мохнатая ель. Часть её корней висела в пространстве, раскачиваемая ветром. Чон с пыхтением прибавил скорость. Ползти вот так он уже устал до ломоты в ногах, а руки из последних сил держали задремашего ребёнка. Каким бы крохотный он не был, но от утомления казался неподъёмным. В какой-то момент он просто остановился, прижимаясь спиной к холодной скале, и запрокинул голову вверх. Белое облако тепла растворилось в воздухе. Мелкий порошок из снега сыпался в лицо и застревал в волосах, но Чонгук продолжал глядеть в непроглядную тьму. Лишь благодаря плавающему около него лазурному огоньку он мог разглядеть пространство вокруг и белую крупу снега. Думал ли он, собираясь в путь из родных краёв на чужой пир без возможности вернуться, что тем же вечером будет с сыном на руках карабкаться в горы вслед за совершенно незнакомым альфой? — Чонгук? — встревоженный голос Тэхёна всколыхнул его и не дал губительному расслаблению завладеть телом и разумом. — Что-то не так? — Нет-нет всё в порядке, — поспешил уверить омега и отлепился от скалы. Немного вымученная улыбка должна была убедить мужчину, однако тот не повёлся на геройскую выходку и, без единого движения заставляя огоньки помножиться и окружить их ярким сиянием, спустился на несколько ступеней вниз. Они были достаточно широкими, чтобы вместить двух взрослых людей без лишних неловкостей. — Не похоже это на порядок, — нахмурился альфа. — Это почему ещё? — недовольный уязвленной гордостью самостоятельного омеги пропыхтел Чонгук, запрокидывая голову теперь, чтобы смотреть альфе в глаза. — Это потому, чудо снежное, что у тебя коленки трясутся, руки дрожат и еле держат, щёки красные, а нос бледный. — И что? Чонгук хотел быть сильным до конца. Но Тэхён без слов порушил все его планы. Просто подошёл ближе, не давая и шанса на отступление, и ловким движением подхватил под коленями и лопатками, развернулся лицом к вершине и слегка подкинул на руках, дабы не побеспокоить сон дитя. — А вот что, — хмыкнул он, не глядя на Чона. С такой расстановкой дел они добрались до конца лестницы намного быстрее. Чонгук, оказавшись вновь ногами на снегу, на кромке сознания посетовал на то, что его не пронесли ещё чуть-чуть. В чужих руках было сравнительно теплее и удобнее. Но он старательно игнорировал эту смущающую и, конечно же, неправильную мысль, идя по вычищенной тропе к новому возвышению с выдобленными ступнями, на котором находился дом Тэхёна. Издали и в темноте он казался немалых размеров, но расплывчат. Да и кругом были какие-то неявные очертания, похожие на дома или, скорее, развалины. Ситуации помогали огоньки, освещающие дорогу. Омега брёл, глядя по большей части под ноги, и потому взглядом наткнулся на тёмные капли, хорошо различимые на белом снегу — то была кровь. Чонгук при виде неё сначала замер, но быстро пришёл в себя и продолжил путь. Не его дело, что здесь происходило. Надо будет — Тэхён расскажет, нет — так сам увидит при свете дня. На ум пришли слова альфы, прозвучавшие на пиршестве: Тэхён явился, дабы воздать Императору по заслугам за содеянное зло, за уничтожение близких. Почему-то Чонгуку думалось, что альфа не стал бы долго тянуть с возмездием. Однако убийства в этот вечер не произошло. А оно предполагалось, ведь для их мира кровная месть — лучший способ почтить убитых сородичей. Возможно, задуманному помешало появление Чонгука и Юнхи. Может быть, сам мужчина передумал. Чонгук его совершенно не знал и не мог судить о поступках, исходя из характера. Он в принципе отказывался судить в этот момент, когда Тэхён, придерживая за плечи, повёл его по последней и более короткой лестнице. Вскоре взору омеги постепенно стало открываться здание. И это был не просто обычный домик, не хижина зажиточного купца, а хоромы, в коих живут богатейшие янбаны. Тэхён провёл нового постояльца к двери, поднял свободную руку на уровень своей груди и щёлкнул пальцами. Створка распахнулась, приветливо приглашая пройти внутрь. Из глубин дома пахнуло живым теплом, и Чонгук, жутко замёрзший, потянулся к этому теплу ещё до того, как хозяин озвучил приглашение. Он перескочил порог и, не помня себя от стремительно накрывающей радости, принялся пританцовывать на месте, ощущая, как ласкает прогретый воздух его лицо и руки, спрятанные под мантией и держащие ребёнка. Юнхи от неожиданной встряски начал просыпаться, позёвывая и силясь вытащить маленькие кулачки, дабы протереть глазки. Чонгук широко улыбнулся ему и с величайшим восторгом в глазах обернулся назад, к Тэхёну, который неторопливо запирал дверь на несколько массивных засовов. — Вы самой доброй души человек! — восхищённо прощебетал омега, улыбаясь мужчине. Тот выказал ответную, слегка смущенную улыбку. — Ну что ты, это лишь дом. Он подошёл ближе и принялся развязывать верёвочки на мантии, чтобы аккуратно развернуть омегу с дитём и повесить ткань сушиться. Чонгук засиял самой яркой небесной звездой в ночном небе, сбросил обувь и наконец позволил непоседливому Юнхи очутиться на полу. На кроху тут же натянули его согревшиеся вещички и отпустили для исследования нового места. — Дом — это намного, намного больше, чем «лишь», господин Ким. Вы уберегли наши жизни от всех бед, что настигли бы нас в лесу, и мы Вам не просто до конца дней своих обязаны будем. Я благодарен Вам настолько, насколько высоки владения ваши горные и широко небо над ними. И Юнхи признал Вас сразу. Он ещё никого к себе не подпустил, одну лишь девушку-служанку, и ту за еду. Чонгукова короткая улыбка цепляла глаз альфы, пока он слонялся по кухне и собирал на стол всё, сразу годное к еде. Омега ему казался необычным. Он не чурался его, нечистого, в прошлом сам связался с родом кумихо, это очевидно, и растит сына-бьякко, пусть и полукровку. Союз человека и иного существа, из мира природных сил, редок из-за трудностей в доверии друг другу и недолог, ибо срок жизни отмерен неравно им и разногласия настигают эти пары по причине разных взглядов на вещи слишком часто. Но отчего-то с Чонгуком было легко. Тэхён не мог сдержать смеха, глядя на то, как молодой родитель кружит в воздухе с палочками, держа ими кусочек рыбы, и ловко просовывает еду в приоткрывшийся от увлечения ротик. Крошечные клычки сверкали в свете нескольких ламп. А Тэхён впервые за долгие годы жизни подивился тому, как быстро растут лисята, хоть бы и с доминирующей человеческой стороной. Они улыбались друг другу, будто уже встречались много-много раз. Словно разлучённые друзья или даже родственные души. Лис не чувствовал такого тепла внутри себя очень и очень давно. Его семья, его маленькая стая, теперь лежавшая тяжёлым пеплом под новым, чистым покрывалом снега, была оплакана им, но ещё не отмщена. Но эта мысль забылась, её волны детского смеха и лепета стёрли. Приятный поздний ужин завершился тем, что непоседливый кроха, умаявшись вновь, свернулся пушистым клубком на коленях своего папы и тихо тренькал под ласковой рукой. Тэхён оторвал взгляд от наблюдения за малышом и поднял его на омегу, который и сам сонно хлопал глазами. Веки Чонгука поднимались с трудом, он едва подавлял зевки и от того смешно морщил нос и жмурился. Тэхён тихо поднялся из-за стола. — Идём, я проведу вас в комнату. Чонгук в благодарность кивнул, ибо на большее его не хватало, и в который раз за вечер поплёлся за альфой, слепо вверяя ему себя и своего ребёнка. Сонный туман брал верх над какими бы то ни было предостережениями разума. Тэхён толкнул одну из лёгких бамбуковых дверей и едва заметным сквозняком послал вперёд яркие огоньки. Те плавно закружили по комнате и, подталкиваемые невидимой силой, нашли свечи и опустились на фитильки. Пространство озарил свет, позволивший засыпающему на ходу Чонгуку немного осмотреться. Первое, что он нашарил взглядом, это роскошную постель в стене, скрытую балдахином. Она была точь-в-точь как в той иноземной стороне, где он проводил пару лет своего отрочества. Такие кровати лишь у императоров и самых знатных людей имелись. — Спасибо! Чон обернулся, слепо щурясь в улыбке и предельно нежно обнимая своего лисёнка. — Добрых снов, Чонгук-и, Юнхи-я. Закрывая за собой дверь, Ким думал о том, что ещё никогда не улыбался столь много за каких-то несколько часов. Сегодня в его доме наконец стало тепло.***
Первые дни пребывания в новом жилище пролетели, будто вспугнутый соловей, быстро и с весёлым свистом. Омега суетился, пока свет солнца затапливал дом сквозь окна, с обустройством под себя выделенной ему комнаты, успевал перехватить из рук Кима грязную посуду, дабы помыть её самостоятельно, и при этом краем глаза приглядывал за сыном. Юнхи был счастлив. Словно до этого момента сдерживаемый какими-то внутренними запретами, он не вылезал из шкуры лисёнка, часами наслаждаясь солнечными лучами, развалившись на полу, носясь за развевающимися полами ханбока Тэхёна, хватая того за пальцы крохотными клычками. Вероятно, они ещё чесались, и потому (ну и потому что это было забавно) альфа игрался с малышом, облегчая тем самым Чонгуку задачу. Мужчина ранним утром уходил охотиться и проветриться. Держать в себе великую силу было трудно, время от времени её следовало высвобождать и «выгуливать», однако при омеге Тэхён больше не показывал ни уши, ни хвосты. Чон, хоть и жутко стеснялся признаться себе в этом, но иной раз перед сном, укачивая непоседу-сына, он возвращался мыслями в тот миг, когда в доказательство своих слов Ким показал ему свою истинную сущность. Юноша гадал, сколько всё-таки хвостов было у генко. Вероятно, все девять, ведь он показался ему живущим не первый век и знающим намного больше, чем демонстрирует. Но это всё было баловство. И пока мужчина добывал пищу, Чонгук пробирался и в другие уголки этого настоящего дворца со своим строгим чистоплюйским взглядом. Ему с первого дня были открыты здесь все двери и даже хозяйская спальня. Однако туда Чон не сорвался из уважения к альфе и по причине того же стеснения. Ему достаточно было и других комнат и коридоров — у мужчины накопилось много пыли и ненужного хлама, хоть помещения и выглядели пустоватыми. После завтрака они обычно расходились по своим делам: Чонгук — заниматься Юнхи, чтобы вскоре уложить его для дневного сна, Тэхён — в свой кабинет. Так они провели неделю, встречаясь за общими трапезами и вечерними посиделками, переговариваясь о незначительных бытовых вещах и подшучивая друг над другом. Оба, не признавая того вслух, испытывали ни на что не похожее тёплое чувство, будто обрели близкого друга. Их понимание друг друга удивляло самих альфу и омегу, но чем это было, они не задумывались. Домашние хлопоты и ребёнок поглощали большую часть внимания и сил юного Чонгука, а Тэхёна увлекали новые ощущения, ни с чем не сравнимые, когда в твоём доме находятся омега и дитя, превнося с собой гармонию. Ни один, ни второй не задумывались ни о чём серьёзном, принимая каждое изменение как данность судьбы, до тех пор, пока однажды ранним вечером, когда Тэхён отлучился по делам, до комнаты омеги донёсся громкий стук. Он быстро сообразил, что это стучат во входную дверь, и, подхватив Юнхи, побежал открывать. Он думал, что это Ким вернулся и, возможно, сам не мог открыть, ибо руки заняты. Но вся радость вмиг улетучилась, стоило распахнуть дверь и вместо неловко улыбающегося альфы видит троих абсолютно незнакомых людей. На пороге с ноги на ногу переминалась высокая миловидная девушка, превосходившая в росте, наверное, и Чонгука. Около неё топтался парень-бета, что сразу становилось понятным по телосложению. А немного позади, за их спинами активно размахивал конечностями молодой альфа. И все они разом уставивлись на удивлённого таким внезапным визитом Чонгука, у шеи которого извивался любопытный Юнхи, уже начиная хныкать, потому что задуманное никак не свершалось и нерасторопный папа не хотел ему в этом помочь. — Хм… Здравствуйте, — Чон неловко улыбнулся и сделал лёгкий поклон, насколько это было возможно. — А Вы, прошу прощения, кто? — девушка нахмурилась, не очень довольная увидеть вместо здоровенного угрюмого альфы худющего омегу, да к тому же с ребёнком. Она скривила лицо и придирчиво осмотрела юношу. — Я… — Чонгук запнулся, потупив взгляд. Как ему объясняться? Кем представиться? Он тут без году неделя на правах гостя-содержанца, который всеми силами хотел быть полезным в благодарность. — Ирын! Ты пугаешь мальчика, — на тонкое плечо девушки вдруг легла большая ладонь, за её спиной возникла широкая грудь альфы, только что приплясывавшего у крыльца. Он положил свой подбородок ей на макушку и оскалился в улыбке. — Меня зовут Чхве Ёнджун, приятно познакомиться! А ты — омега господина Ким? — Эм… — Чон зажевал щёку изнутри и вовсе потерялся в ситуации. Вот так да… — Н-нет, господин К-ким по-помог мне… нам. Чонгук, ведомый маленькой ручкой, потянувшей его на себя за нос, неловко поправился, как бы извиняясь перед сыном. — Это твой брат? — полюбопытствовал альфа, ненавязчиво задвигая девушку куда-то за границы видимости Чона из-за двери. — Н-нет? — омега глупо захлопал глазами. Ещё никто не называл Юнхи его братом. — Это мой сын. — Воу!.. — Ёнджун нервно хохотнул и принялся неловко потирать шею. — Прошу прощения, я не хотел смущать тебя ни в коем случае! — Ёнджун-и, — в ещё более неловкий и уже совсем неразборчивый лепет втиснулся молчаливый бета. Обхватив альфу за плечо, он прижался к тому чуть более близко и нежно, чем, по скромному мнению Чонгука, делают это друзья. Бета помог парню прийти в себя и закрыть поток неконтролируемых оправданий-извинений и всякого разного бреда, а после обернулся к Чону и вежливо улыбнулся ему. — Извини нас всех, мы завалились невовремя и, кажется, напугали твоего малыша. Моё имя Субин, а эту строптивицу — Ирын. Господина Ким, очевидно, нет, поэтому мы, наверное, пойдём… Заглянем позже! — Тетёнь! Тетёнь! — прерывая речь Субина, нетерпеливо закричал Юнхи и ручки расцепил с родительской шеи, запрыгал, пытаясь вырваться. И пока удивлённые молодые люди крутили головами, глядя во все глаза то на ребёнка, который вдруг заговорил, то на показавшуюся издали из-за пушистых еловых лап чёрную точку, которую разглядеть человеку неподвластно, у малыша вдруг на белоснежной макушке выскочили мохнатые ушки, а затем — хвост. И всё остальное, абсолютно лисье и точно не свойственное людям. Незванные гости погрузились в полнейшее недоумение, а Чонгук, тяжело вздохнув, отпустил наконец дверь, за которую так цеплялся, и наклонился, позволяя сыну спрыгнуть с рук и, обогнув длинные ноги непонятных людей, соскочить с крыльца на вычищенную тропинку и унестись навстречу Тэхёну. Чон усмехнулся, разглядывая вытянутые лица гостей, и перевёл взгляд обратно на приближающегося лиса. Вот уже стало ясно, что Ким что-то волочит за собой, а несколько мгновений спустя и все черты его стали видны человеческому глазу. Чонгук отстранённо подумал о том, что в этот миг они все похожи на настоящую семью, которую связывают не просто кровные, но духовные узы. На протяжении этих дней, пронёсшихся вихрем, он успел привыкнуть к альфе, его характеру и мелким обычаям, дому, начинающим складываться небольшим традициям. Нечто лёгкое грело омегу изнутри особенно сильно, когда он наблюдал за взаимодействиями своего крохи и Тэхёна. И сейчас отнюдь не исключение. Ким вытащил на ступени несколько туш зайцев и вцепившегося в одну из них Юнхи, что весело порыкивал. Фыркнув, лис встряхнул шерсть, важно оглядел столпотворение у своего порога и прошёл в дом меж расступившихся. Чонгук поймал ребёнка, весело скакавшего за Тэхёном, и ласково пожурил его, переворачивая на спинку, уложил на сгибе локтя и стал щекотать белое пузико, почёсывая мягкую шёрстку. Юнхи счастливо заурчал, завилял хвостиком и ушки прижал к голове, задирая острую мордочку. — Думаю, раз господин Ким вернулся, вы можете зайти, — обратился Чонгук к молодым людям и пошёл вглубь дома, в большую залу для гостей, где находились тёплая печь, мягкие кушетки и множество подушек. Ёнджун заикнулся, поговаривая согласно «ага», и чуть не запнулся за порог, подталкиваемый в спину Ирын. Субин закатил глаза и закрыл дверь изнутри. Всем им было жутко любопытно узнать, что же за человек этот омега, раз настолько приворожил к себе внимание Ким Тэхёна. Их интересовал и сын юноши, белый лисёнок, точно из рода бьякко, который прилипал к старшему альфе не хуже репейной колючки. Когда гости скромно расселись, а Чонгук, почувствовавший свой долг как временного помощника хозяина, принёс всем чай, в комнату вышел Тэхён. Мужчина закатывал рукава домашнего ханбока и едва успел поймать летевшего к нему в объятия Юнхи. — Чонгук-и, что же будет, когда он достигнет года? — рассмеялся он, ероша волосы мальчика. — Его невозможно будет изловить, сущность бьякко в Юнхи такая сильная, впервые встречаю такого лисёнка! Казалось, Ким совсем не замечал посторонних, играясь с ребёнком. — Ты будешь самым ловким и умным альфой, Юнхи-я, — просюсюкал Тэхён, поднимая малыша в воздух на вытянутых руках. — Г-господин Ким?.. — решилась подать голос Ирын. Лицо Тэхёна тут же изменилось на более суровое. Он опустил кроху, устраивая того у себя в объятиях, и окинул взглядом троицу. — И чего вы забыли здесь, мелочь непутёвая? Ирын разинула рот от бесцеремонности и пренебрежения, каким окатил их Ким, только что щебетавший с малышом. Растерянный Ёнджун, словно ища помощи, посмотрел на Чонгука, но старший альфа перехватил его полунапуганный взгляд и своими густыми нахмуренными бровями довёл младшего до «нужного» состояния. — Куда это ты решил посмотреть, малец? — хмыкнул насмешливо Тэхён, издеваясь над Ёнджуном и даже не пытаясь этого скрыть. — Я-я… Н-никуда, господин Ким! — Ну и умничка. В противном случае, я переживаю за свою залу — мы не будем соскребать твою кровь с ковра, если терпение Субина вдруг закончится, — миленько улыбнулся мужчина. Все трое сидящих нервно сглотнули и принялись переводить внимание на более насущное, то есть причину своего прихода. Обсуждение важных дел заняло не так много времени, как думал Чонгук, который забрал у слабо, но сопротивлявшегося Тэхёна задремавшего Юнхи и ушёл в свои покои, дабы не мешать и наконец умыться, иначе его щёки испепелятся. Он и не знал, что помимо генко на Тогюсане ещё кто-то живёт. Хотя, возможно, ребята пришли из леса у подножия. В том, что они не люди, Чон был уверен, но более не думал об этом. Его скорее волновало то внимание, которое уделили ему гости Тэхёна. Все они выглядят ненамного старше омеги, каждый удивителен в своей внешности. Например, Ирын обладала длинными волосами необычного оттенка персика. Её цепкие ясно-карие глаза всегда находили Чонгука и следили за ним. У девушки с обеих сторон у внешних уголков век были маленькие милые родинки, делавшие её взгляд хитрым и задумчивым. Вкупе с небольшим лицом и изящными движениями она создавала впечатление принадлежности к янбанам, что, конечно же, могло быть и правдой. Чонгук не очень хорошо разбирался в иерархии среди существ, связанных с природными силами. Простой, но задорный и «занозливый» характер Ёнджуна произвёл на омегу неоднозначно впечатление. Волосы этого альфы торчали обрубками, словно он спешно резал их ножом. Их цвет, схожий с цветением глицинии, завораживал. Для Чонгука это было в новинку. Омега наблюдал за ним и его общением с Тэхёном и понял, что тот явно любимчик у старшего — именно над Ёнджуном Ким подшучивал больше всего. С Субином Чонгук словом не успел обмолвиться, однако бета походил на самого разумного и ответственного в этой триаде. В нём всё было плавно и гармонично: от каштановых прямых волос до аккутано подвёрнутых штанин под простеньким ханбоком и привычки ставить обувь в самый уголок, где она бы никому не помешала. Все ребята были удивительно уникальными, хоть Чон и не знал их близко, да и вообще не то чтобы знал. Однако они внушали доверие. С ними, наверное, было бы весьма интересно проводить время… Чонгук плутал по многочисленным коридорам, не особо торопясь в гостевую залу. Он полагал, что ребята покинули дом, потому что гомон, который было слышно даже в его комнате, стих совсем. — Хённим, простите за вторжение, мы не хотели пугать вашего омегу. — Чонгук-и не мой омега, Субин-а, но не переживай. — Не Ваш — это пока, — подмигнул Ёнджун. — Тц, мелочь, я спущу тебя к подножию самым быстрым и прямым способом, — закатил глаза. — Что Вы, что Вы, хённим! Это всё смеха ради и шутки для! — замахал руками. — Однако Вы очень счастливы находиться рядом с этим юношей, — задумчиво заметила Ирын. — И Вы тянетесь к его сыну, как и он к Вам. На самом деле, это так мило! — Так, детишки, закончили щупать своими костлявыми ручонками мою личную жизнь и пошли вон, вы и так вдоволь напользовались моей добротой. Я приду в ваше поселение на днях и разберусь со всеми вашими проблемами. — Прям-таки со всеми? — С той частью, которая будет мне наиболее интересна и выгодна, — и невинная улыбка. — Хённим, Вы так тщеславны, что же делать! — Идите, идите, и дверь не забудьте закрыть. Тэхён развернулся к арке, у которой притаился Чонгук, когда убедился, что «детишки» ушли. Он чувствовал его, даже не сосредотачиваясь. — Можешь выходить, больше никто не будет смущать тебя. Чонгук робко показался из-за косяка, комкая в пальцах завязки от своих одежд. Он опустил голову в неловкости и отказывался смотреть Тэхёну в глаза. Однако альфа сам подошёл и взял его за подбородок, потянул вверх так, чтобы можно было заглянуть в чёрные омуты, будто два зимних глубоко ночных неба застыли в этих глазах. — Чонгук-и, — прошептал Тэхён. Подушечкой большого пальца ласково огладил кожу под нижней губой там, где милейшая родинка, и едва удержался от большего. — Г-Господин Ким, я тут немного подумал… — Да? — Я хочу называть вас «Тэхён-щи». Можно мне? — робко и неуверенно, стеснительно. — О-ох, Чонгук-и!.. Ты можешь звать меня, как только заблагорассудится твоей душе. Забудь про уважительное обращение. Просто Тэхён. — Тэхёни-хён. Так можно? — склонил голову к плечу. Играется, чертовка. — Так лучше всего, — тихо выдохнул альфа, счастливо улыбаясь. — Позволишь немного распустить руки? Вопросильно-непонимающий взгляд. Тэхён покрутил руками, демонстративно потянул к Гуку и затем обратно к себе, обхватил свои плечи и обнял, кривляясь. Чонгук понял и согласно кивнул. Для Тэхёна это стало настоящим подарком. Он радостно и умиротворённо выдохнул в чужую макушку, раздувая угольные лёгкие прядки. Это так приятно — сжимать в своих объятиях прекрасного человека. От Чонгука исходило почти жаркое тепло, он ощущался в руках правильно и гармонично. С ним было хорошо просто стоять вот так. И он не был против, наоборот, приложил щёку к груди мужчины около места, где у людей находится сердце, и слушал редкий стук. Генко, которого ему, возможно, теперь дозволено обнимать и считать более близким, чем было до этого порыва, единственное существо, чьё сердце стучит так редко. Но это не пугает и не отталкивает. Оба наслаждаются и стоят так очень и очень долго, до онемения Чоновых ног и плача Юнхи, который проснулся и не обнаружил рядом папу.***
Вечером они обычно сидели всё в той же гостевой зале, потому что там было тепло и удобно, много подушек, в которых игрался маленький бьякко, скакал и разбрасывал, удобный низенький столик для чайного набора и нескольких тарелочек со сладостями, тёплая открытая печь и книги. Чонгук читал вслух. Это была народная повесть в стихах о «Верной Чхунхян», которую более южные народы знали наизусть. Чон же видел её впервые и был очень увлечён, когда читал вслух, вкладывая в голос нужные эмоции на определённых моментах. Тэхён следил за огнём, но будто и не видел ничего вокруг себя, весь обратившись в слух. Голос Чонгука приятный, мелодичный, в меру тихий и хорошо слышимый, даже немного певучий в особенно хорошо срифмованных моментах. — Па… Под руку подполз Юнхи и умостил белокурую растрёпанную головку на колене родителя, обнимая его за ноги. Чонгук от умиления был готов пищать, но сдержался и лишь опустил руку в волосы сына. Дети-полукровки растут так быстро, что его невольно захватывает грусть. Наверно, он не очень хороший родитель — совсем скоро Юнхи нужны будут ровесники для игр, другая одежда, вещи для обучения. Сможет ли всё это дать ему Чонгук? У него ведь ничего за душой, они и живут, пока Тэхён добр к ним. Но что будет потом? Альфы со временем отвергают и собственных детей. А Юнхи чужой. Как и Чонгук, собственно. Им придётся подыскивать другое жильё. А ещё работу. Потому что вечно стеснять Кима нельзя. Они ему совершенно никто, чтобы пользоваться благосклонностью вечно. Книга перестала занимать. Мысли вышли на первый план, голова стала тяжёлой. Чонгук не хотел занимать этим разум раньше времени, однако они здесь уже больше седьмицы, пора бы вспомнить о совести. Уснувший Юнхи был незаметно переложен на кушетку и накрыт тёплым покрывалом. Почти упавшую книгу вытащили из рук и убрали. Альфа осторожно сел рядом и, проследив за взглядом, уставился туда же, куда и омега — на радостные язычки пламени. — Тебя тревожат тяжёлые думы. Возможно, я смогу выслушать и облегчить твою ношу? Чонгук зажевал губу. Взгляд потупил. Спустя время он, не поднимая головы, задумчиво пробормотал: — Думаешь, поможет? — Уверен. Когда ты проговариваешь вслух свои мысли, они уже не находятся внутри одного тебя. Им даётся свобода быть услышанными, так твой разум освобождается и проясняется, и ты можешь увидеть выход или решение, пусть сначала ситуация и казалась безнадёжной. Ты прошёл настолько длинный и сложный путь, прежде чем оказаться здесь, и наверняка и сам знаешь, что ничего невозможного нет. Жизнь строится на выборах, наши решения не могут быть неправильными, рано или поздно они приведут к тому исходу, который ты заслуживаешь. И определяют это не императоры или боги, не родители, альфы, кто бы то ни был ещё, а сам ты. Я хочу сказать, что мои уши свободны, если тебе необходимо высказаться, пожаловаться или что-то ещё. Любой твой секрет не выйдет из этой комнаты. Чонгук улыбнулся себе под нос, скрывая лицо за завесой вьющийся волос, и решительно кивнул. Тэхён настолько понимающий… Что омеге тяжело сходу подобрать слова, чтобы отблагодарить его. Лучший показатель, считает он, это действия. Поэтому Чон молча двигается ближе, задевая своим плечом альфью руку. — Ты во всём дьявольски прав. И как тебе это удаётся… В последние дни у меня в голове настоящий твенджан ччигэ Не знаю, стоит ли… Ай, неважно! Я просто так переживаю за всё происходящее. Юнхи очень быстро растёт, скоро ему потребуются если не друзья, то хотя бы ровесники. И нужно будет начинать обучать его письму, чтению, счёту. Он становится слишком резвым, а я боюсь не справиться с ним. Юнхи-я — альфа, поэтому намного активнее, чем я мог предполагать. И мы не можем пользоваться твоим гостеприимством постоянно. Пора начать подыскивать новое место, где мы никому не помешаем и где нас не достанут. И… Он замолчал, не выдавая главного, того, в чём себе с трудом признавался и не желал так глупо попасться, не будучи ни в чём уверенным. Тэхён улыбнулся чему-то своему и вдруг наклонился ближе, перекинул руку через плечи и обнял омегу, придвигая того к себе. Чон изумлённо охнул, но не стал вырываться. — Насчёт друзей точно можешь не переживать. С той стороны у подножия, в долине, есть большое поселение существ. Их настолько много, что будет из кого составить свой круг. И я думаю, ты блестяще справишься с обучением грамотному делу. Тебя ведь учили и тебе есть, что передать сыну. К тому же, и я вполне способен кое-что добавить. Юнхи будет самым образованным, вот увидишь! И его энергию всегда можно направить в мирное русло… Чем больше Тэхён говорил, тем чётче сквозь все его фразы Чонгук прослеживал один-единственный смысл: Ким не допускает возможности, в которой они бы не были все вместе. Каждое его предложение основывалось на том, что омега останется. Это не могло не греть его. Хотя сомнения и проскальзывали, потому что он не мог так запросто пользоваться чужой добротой. — Чонгук-и, на что тебе я? — внезапно тихо и как-то жалобно прозвучало у самого уха. — Ты говоришь так, словно я гоню вас. — Но разве мы не стесняем тебя, хён? Вряд ли ты привык к детским капризам и омеге, который мешает твоим порядкам в доме. Тэхён тихо рассмеялся, запрокидывая голову назад. — Чонгук-и, ты такой глупыш, — умильно протянул он и качнулся вбок, чтобы примостить подбородок на плече Чона и посмотреть на его смущённо надутое лицо. — Сколько бы намёков я не сделал, ты всё пытаешься удрать. Ну кто так делает, м? — Это какие такие намёки, Тэхён-хён? — недоумение воцарилось на его лице, когда он склонил голову и в подозрении сощурился. — Я всеми силами пытаюсь оставить вас в своём доме, — без каких-либо прелюдий бесстыдно заявил альфа. — Ну ты только погляди на это: с твоим приходом здесь всё словно ожило и очнулось от спячки. И я сейчас не про чистоту в доме. От такой прямолинейности у Чонгука захватило дух. Он медленно соображал, к чему вёл альфа, и не мог поверить. Это чудо какое-то, не иначе… — Чудо — это ты, — усмехнулся Тэхён, подняв голову с плеча и сев удобнее так, чтобы можно было поймать беглые чёрные глазёнки. Чонгук распахнул глаза в ужасе. Он только что озвучил мысль и не понял этого? Тэхён вновь расхохотался, гладя на его выражение лица, и вдруг резко притянул омегу к себе, утыкая того носом в ключицу и второй рукой по спине начиная гладить. Несколько приятных минут провели они в объятиях друг друга, прежде чем Ким заговорил: — Перед тем, как озвучу то, что у меня на уме, я бы хотел… Чонгук перебил его. Голос омеги доносится хрипловато и приглушённо, но он не пытался исправить это, наоборот, понабрался смелости от альфы, очевидно, и обхватил того за грудь, обнимая. — Я никогда и никому не говорил правду. То, что происходило тогда… Мне в голову не пришло бы ни за что на свете, что те чувства не были любовью… Я не знал, как выглядит она и как проявляется, мне было невдомёк, что такие отношения, какие нас связывали, настолько опасны и так недолговечны. Он проявил ко мне доброту и заботился. Что ещё было нужно омеге, о котором иной раз забывали родители? Отец не относился ко мне, как к важному члену семьи, только изредка проявлял внимание. Но мне хватало его. Матушка любила меня… Наверное. По крайней мере, я думал так раньше. Теперь я не уверен ни в чём. Он помолчал, собираясь с духом. — И вот тогда-то мы встретились. Это не было случайностью. Он следил. Но не за мной, а моей сестрой. И через меня хотел привлечь её внимание и завоевать любовь, а я был очень глуп и считал это истинно верными чувствами. Но мы и не заметили, как за обычным общением дошли до признания. Он сказал, что любит, и я поверил. У меня ничего не изменилось, однако я думал, что моей любви просто нужно время… Он ухаживал. Немного странно, правда. Наверное, это был обычай его рода, так я объяснял себе и принимал все подарки. И в какой-то момент… Наши отношения были тёплыми и уютным и… Теперь я могу сказать, что испытывал к нему лишь дружеские чувства, однако когда мы зачали Юнхи, я не жалел об этом. И он не жалел. Мы оба ждали малыша, встречались у берега реки за рощей, куда не ходят люди, гуляли долго-долго и мечтали. О том, каким будет малыш. Сын или дочь это. Насколько он крохотный… Чонова грусть отзеркалилась в улыбке на его лице. Он слегка поёжился и со свистом вытянул воздух. — Однажды он не пришёл. Просто не появился и всё. Я осознал в тот час, как мало о нём знал и как болит душа. Почему-то я был уверен, что больше мы не свидимся. Это предчувствие… Или ещё что. Однако он и правда не пришёл. И я вновь остался один. Никому не было дела до того, где я шатался и что делал, но пришло время, когда малыш совсем вырос, и прятать живот стало невозможным. И я принял решение уйти в деревню. Там меня приютил старичок омега и не выдал до тех пор, пока Юнхи не появился на свет и немного освоился. Я сам решил пойти к отцу, прекрасно осознавая, на что иду. Изгнание не заставило себя ждать. Только перед тем, как вычеркнуть из семейного реестра, отец дал мне поручение о почётном визите к императору вашего края. Это было условием, чтобы мы с Юнхи оба остались живы… А по пути сюда я случайно услышал от торговцев о том, что этой зимой у топких болот нашли белую-белую шкуру, похожую на лисью, без плоти и костей, словно лиса сбросила её, как делают это змеи. Так для меня закончилась моя первая любовь, которую я считал таковой. Чонгук судорожно вздохнул. Не так много времени прошло после этих событий, чтобы он забыл те страх и боль. Просто омега больше не был один — в его руках находилось его маленькое сокровище, напоминание о прошедшем тепле и символ новой, абсолютно другой жизни. И жизнь эта не заставила себя долго ждать, кажется… Тэхён сильнее прижал юношу к себе и стал гладить от плеч по лопаткам к пояснице и обратно одной рукой, пальцами второй закопался в густые тёмные волосы, украдкой наслаждаясь их мягкостью. Его сердце щемит от осознания того, что выпало на долю Чонгука, от того, как он ищет защиту в его руках. Несомненно, это приятно, даже слишком хорошо. Но боль омеги селится и в его душе. Он готов переживать её вместе с ним, лишь бы Чон позволил. — Моему восхищению тобой никогда не будет предела, — тихо признался он, покачивались слегка из стороны в сторону. — И мне не подобрать слов, которые смогли бы передать чувства, которые я переживаю сейчас. И, если ты позволишь, я бы хотел сказать то, что хоть как-то, хотя бы самую малость обозначит то, что творится у меня в душе. В глазах Чонгука этот альфа, этот генко Ким Тэхён с первого дня встречи выглядел самым уверенным человеком на свете, сильнейшим из всех духовно. Он вспоминает, как однажды вышел на прогулку с Юнхи. По случайности они разыгрались у края вершины, там, где начинается самая длинная лестница в его жизни, высеченная прямо в стене горы, и ель, что, казалось, едва держится. И Чонгук посмотрел вниз. При свете дня ему открылось всё то, о чём молчал альфа. Вся его боль, которую он смаковал в одиночестве, не делясь ни с кем. Чёрные обугленные обломки торчали из сугробов, и ветер, налетавший порывами, срывал куски лёгкого выжженного дерева, кружа их в пространстве. Пепел смешивался со снегом и ложился на развалины простых деревенских домиков. Точнее, того, что было домиками. Всё здесь пожрал ненасытный смертоносный огонь. Тэхён таил свою рану и наскоро останавливал кровь, дабы не запачкать окружающих, дабы не напугать и не дать отвернуться от себя. Тэхён глушил обиду, не доверяя собственному языку и эмоциям. Тэхён душил ярость улыбками и смехом, грел нерастраченным теплом своей души омегу и его сына, чужого ребёнка. Но ни разу, ни единого мгновения он не позволял себе жаловаться или слабеть духом. И потому Чонгук хотел, чувствовал, что обязан дать альфе волю, развязать руки, язык, распутать его мысли, в конце концов, и тогда между ними не будет ни единой преграды. Никаких помех для будущего. Никто в мире не думал об этом будущем, понимая для себя — жизнь не изменится, мал шанс, отсутствует желание к движению: назад ли, вперёд — не важно. А Чонгук, будто не из своего времени, назад редко оглядывался, не учился у прошедшего, которое его не касалось, и, наверное, дурак он, сам дитя неразумное. Но так всю горечь за спиной можно бросить и свою тропу шагами измерять, не отравляя душу. Он уверен — у Кима взгляд похожий. Иначе не сидели бы они сейчас здесь, у огня, на подушках, не сжимались бы пальцы Чона так судорожно на ханбоке старшего, и не тянулись бы мурашки вслед за рукой Тэхёна по спине омеги. Чонгук поднял голову, через нежелание немного отстраняясь. Он тут же находит глаза Тэхёна и смотрит в них внимательно долгое мгновение. — Скажи… Скажи, что произошло там, у подножия, где начинается лестница? Почему снег у твоего дома смешан с кровью и пеплом, Тэхён? Расскажи мне, и я позволю тебе всё, чего бы ты не захотел. Ким с трудом вдохнул и выдохнул намеренно медленно. Глаза Чонгука, словно лечебный отвар, растворяли в его душе тревогу, страх, ощутимо отупляли боль. — Хорошо, — чуть помедлив, альфа кивнул; руки не ослабил, будто боясь, что лишится Чона, на талии их разместил крепче. Чонгук его жест отзеркалил, взгляд не отводя свой испытующий и переполненный надеждой. — Не так давно. Совсем недавно, будто ещё вчера, я был главой поселения. Почти то же, что у волков вожак, только здесь я, поганый лис, убийца и похититель детей, девок да омег. В моей деревне жили не существа, не те, кому природа свою душу открывает, а люди. Изгнанники, признанные ворожеями, колдунами, обвинённые в связи с врагами или существами, одним словом, те, кому среди себе подобных не нашлось места. Они шли сюда, зная, что Император не сунется за границу леса, строили дома, сеяли урожай, растили детей и приносили дары. Не эти пресловутые кровавые ритуалы, а рис, зелень всякую, и молились. Они так взывали ко мне, словно бы я имею силы гнать облака и выжимать из них дождь, греть землю руками и заставлять ветра обходить поселение. Но мне нравились эти люди. Мы не вредили друг другу, иной раз я отвечал им своеобразной благодарностью на подношения, и это было замечательное время. А потом токкэби дёрнул меня показаться им. Это был их праздник. Не помню, какой именно. Хах… У людей так много праздников. А они не попытались убить меня, представляешь? Представляешь, каким изумлением это стало для меня? Люди, которые не пытаются сжечь или нанизать на пику!.. Они предложили мне стать их вождём, старостой, покровителем. Защищать от лесных недругов и Императора. Я был не против. Это не сложно — приглядывать за горсткой людей. Так мы и жили… Наверное, десятков пять прошло уже? Ох, вот это я уже старик! Никогда не обращал внимания… Их дети росли, появлялись новые, старики потихоньку умирали, и это стало так естественно, так обычно, будто всегда так жили, хорошо, спокойно… Но правители сменялись, и вот на трон взошёл этот… — Ким судорожно сжал кулаки и с трудом расслабил пальцы. — Он вдруг решил, что ему по силам разобраться со «всеобщей проблемой», чтоб его! И достать грёбаную жемчужину. Ему моя жемчужина понадобилась! Дочке подарить. Подарок, тхэджагви к нему приди! Хорош подарочек, выдранный из груди лиса, м? Чонгук вздрогнул, сполна прочувствовав злость и негодование Тэхёна. — Меня не было дома. Я спускался на ту, другую сторону, где живут Ёнджун, Субин и Ирын, по делам. Мы, будучи там, почувствовали запах дыма… До сих пор не понимаю, как не предвидел этого, как не ощутил… А когда пришёл, поздно было. Спалили всё моментально, их порох уничтожил несколько десятков жизней, а им плевать было. Император, — со злостью выплюнул Ким, прорычал разгневанно, забываясь. Чонгук поёжился в его объятиях от лёгкой боли на боках, и альфа поспешно пришёл в себя. — Прости, прости, чудо… Прости… Я хотел разорвать его. Выпотрошить на глазах у всей его семьи и провести самый ужасный ритуал, который хранят кумихо. Но когда прослышал о пире, решил повременить. Силы копил. Поддался на уговоры малышни не горячиться. Всего лишь люди… А люди людям рознь, как оказалось. Ты и сам это понимаешь… А там дальше тебе известно всё. И тебе я благодарен больше всего на этом грешном отвратительном свете. Своим появлением вы с Юнхи отвратили огромную беду. Императорская чета вам жизнью обязана. Лис подумал немного. — Хотя за то, что его стражи натворили, разорвал бы не думая. Чонгук захихикал, роняя голову на грудь альфы вновь. Ему так нравилось сидеть в таком положении. — Теперь всё хорошо. Тэхёни-хён… Я обещал, что позволю тебе всё, поэтому… Чонгук повёл ладошками по сильным плечам, ощущая сильные мышцы под одеждой. — Мой милый! Мой дорогой Чонгук-и, ах, если бы ты только знал!.. Тэхён потянул удивлённо вскрикнувшего омегу на себя, сбито лепеча. — О чём? — осипшим вмиг голосом пробормотал юноша растерянно. — О том, как быстро я расстался с рассудком и прежними помыслами, увидя вас. О том, как дорожу каждым мгновением, что вы проводите здесь. О том, какими чувствами захлёбывается моё сердце при виде тебя, Чонгук-и. Тэхён улыбнулся ласково, его глаза вдруг заволокло влагой, сквозь которую сияла нежность, и Чон просто не мог поступить иначе. Он сам глядел восхищённо на альфу и влюблённо так по-глупому, настолько скоро сдавшись. Но эта мысль их сейчас не трогала. Блестящие губы слегка размывались перед глазами, однако Тэхён, не моргая, постепенно наклонялся к ним, давая младшему выбор, позволяя оттолкнуть себя, ударить, вырваться из ослабшей хватки и сбежать. Чонгук внезапно, будто его толкнули в спину, наклонился вперёд, запрокидывая голову, и мягко соприкоснулся губами с приоткрытыми в трепете губами Тэхёна. У альфы перехватило дыхание и веки опустились сами по себе, позволяя единственной капле соли сбежать с кромки ресниц и катиться по склону щеки. Чонова кожа лица коснулась его, и горькая влага размазалась — ни один не заострил на этом внимание. Тэхён подушечками пальцев нежно огладил розовую щёчку, приоткрывая глаза, чтобы видеть и в память впитывать эту картину: этого милого Чонгука, тянущегося за его рукой и крепко жмурящегося, этого кроху, что не умеет целоваться и потому робко шевелит губами, очень старается следовать примеру, который ему подаёт Ким своим смелым порывом. Альфа отстраняется на несколько мгновений, делает вдох и обратно к желанным устам приникает, не давая юноше опомниться. Ласковая хватка на талии становится сильнее. Мужчина тянет омегу на себя, вплотную прижимает, чувствуя, как трогательно Чон кулачки у него на груди складывает, ведомый, тянущийся вслед за чужими мягкими губами. Мужчина позволяет Чонгуку вздохнуть, отпускает его измятые им же губы с улыбкой, не скрывая того, насколько доволен. — Я… Кажется, мой рассудок кинулся прочь вслед за твоим, — у Чонгука от улыбки и смешка у внешних уголков глаз морщинки крошечные лучиками разбегаются. Тэхён им налюбоваться не может, сердце его переполнено горячей нежностью, которая контролю уже не поддаётся, когда он, не скрывая своего счастья, тянет юношу на себя так, что тому приходится забраться на колени альфы, обнимает его, широкими рукавами укрывая, и вновь в поцелуи сладкие мягкие утягивает. Сквозь ласку и негу Чонгук чувствует, как его тела сквозь слои шёлка касается нечто пушистое, и не может не улыбнуться — Тэхён плотнее обвивает его всеми девятью хвостами, от пальцев в его волосах, что у основания чёрных ушей оглаживают шёрстку, из груди альфы рокот на грани огрубелого мурчания рвётся, потрескивает.***
…Тэхён внезапно попадает в гнездо. Собственную спальню узнать не может, та погружена в таинственную полутёмную тёплую атмосферу, полог над постелью завешан мягкими тканями, но альфа уже знает, что найдёт за ними, стоит отогнуть край и заглянуть. Тёплый свет едва пробивается сквозь плотную завесу. Он чувствует непривычно густой аромат, который, кажется, можно трогать руками. Так пахнет горный лес, когда в нём жизнь придавлена морозом. Так ощущается иней, что кружит и сыпется с деревьев, стоит коснуться их вездесущим пальцам ветра, и шлейф льдинок, застрявший в густом мехе. Так пробуждает жизнь голос снегиря. И так трепещет сердце альфы от понимания того, какое важное событие находится накануне и какое таинство доверяет ему Чонгук. Тэхён оставляет свою мантию у подножия постели — он совсем забыл о насквозь промокшей верхней одежде, когда не обнаружил встречающую его семью. Именно семью, и никак иначе. С того откровенного вечера минул почти месяц. Более двадцати солнц они проводили вместе так, словно не существовало, помимо них, никого ни в округе, ни в целом мире. И прошлого не было, и в будущее никто не заглядывал. Ким улыбается сам себе, не к месту вспоминая один из, несомненно, ценнейших моментов своей бесконечно длинной и одинокой до поры жизни: Чонгук дремал, угревшись около печи во множестве подушек и меховых покрывал. Изначально омега укладывал сына на дневной сон, однако, стоило прикрыть глаза, и юноша задремал, а кроха ворочался, пытаясь выбраться из вороха тёплого тряпья. Тэхён с живым любопытством наблюдал за этими неуклюжими стараниями, но спустя минуту подорвался с места и аккуратно выудил альфочку из крепких объятий его родителя, ибо тот начал хныкать. Прижимая мальчика к себе, мужчина прыгающим шагом двинулся в свои покои, забалтывая при этом ребёнка. Оказавшись в комнате, Ким с Юнхи на руках забрался на кровать и только тогда отпустил его, поставив на ножки. Счастливый альфочка тут же принялся прыгать, падать в одеяла, смеяться и уворачиваться от рук взрослого, который вошёл в игривое состояние и с коварным хихиканьем пытался его пощекотать. — Неть! Неть, ах-ха-ха-ха-ха-а-н-е-еть, не надо, — хохотал Юнхи, подпрыгивая всё выше. В какой-то момент мальчик повисает в воздухе и не сразу понимает, отчего так случилось. Он озадаченно оглядывается вокруг себя и видит большие руки, следом — широко улыбающееся лицо. И души обоих наполняют такие окрыляющие эмоции, что до Тэхёна не сразу доходит: — Отеть. Юнхи во всё лицо давит улыбку, показывает свои маленькие острые клычки. — О-теть, — повторяет он, словно пробуя слово, как вкусную сладость. — О-те-е-еть, — тянет вновь и в ладоши хлопает, подпрыгивает от излишних чувств, забыв вовсе о том, что висит над кроватью. У Тэхёна сердце удар пропускает. Он такой любви отродясь не испытывал. Его чувства к Чонгуку были совершенно иные, ни на что не похожие. Однако тепла такого ему не доводилось даже видеть. Теперь же кроха в его руках, сын любимого омеги, малыш, к которому сердце прикипело, задорно хохочет и повторяет, повторяет радостное «отеть». Альфа из раздумий приятных выныривает обратно в реальность, где он стоит около собственной постели и полными лёгкими загребает запах предтечного омеги, своего дорогого омеги, чьё хихиканье улавливает чутким слухом — и это настолько напоминает хихиканье Юнхи, что сердце сжимается по-новой. Он степенно развязывает пояс своего ханбока и сбрасывает верхний слой, оставаясь лишь в тонких паджи и свободной чогори. Тихое шуршание доносится из-за ниспадающего плотно завешанного полога. Тэхён улыбается этому и лисьей грациозной походкой направляется ближе, пальцами проходится по волнистой ткани, скрывающей от него заветное. Он знает, что Чонгук наблюдает за его тенью. Сквозь немногочисленные щели пробивается тусклый свет, и альфа видит, как копошится юноша, что-то перетаскивая с места на место. Смешки превращаются в недовольное ворчание, и мужчина начинает понимать, какое таинство ждёт его внимания. — Мой сладкий, — воркует альфа, чуть отгибая полог. Его взору приоткрывается обнажённая кожа стройных ног, полускрытая тканью ханфу, одеяния, в котором Чонгук прибыл в их край и его дом, его лучшая одежда, что лежала и, кажется, ждала своего часа. Тэхён медленно и без резких движений оказывается внутри этого замкнутого кокона — тяжёлая завеса закрывает его спину. — Позволишь, милый? Он смотрит омеге прямо в глаза, потемневшие и набирающие безумие. Чонгук кивает и с готовностью отодвигается на противоположный край. Тэхён осматривается: его широкая постель превратилась в настоящее полноценное гнездо. Тряпки, в которых альфа признаёт свои вещи, пропадавшие на протяжении всей прошлой недели, что выложены по кругу, сплетены меж собой, укреплены одеждой омеги, перепавшей от любезного Субина и самого мужчины. Одеяло сбито в ногах. Присмотревшись получше, Ким понимает — оно свёрнуто и служит неким укреплением. Подушки уложены внутри, взбиты для удобства. И омега, терпеливо ожидающий, сидит, подогнув ноги и трогательно сложив ручки на оголённых коленях. — Тэхёни-хён, — с придыханием прошептал омега, большие глазёнки чёрные устремляя на него. — Очаровашка, — ласково ухмыльнулся Тэхён. Одним коленом он аккуратно становится на край, затем и вторым, заползает внутрь гнезда так, чтобы не повредить его и не расстраивать омегу. Течный насыщенный запах забивает его лёгкие до отказа, кружит голову, заставляет низко зарокотать. Чонгук вдруг стонет тихо и высоко, запрокидывая голову и брови заламывая. На деревянной подставке огонь свечи резко дёргается. И альфье достоинство вместе с ним. — Хён… Умоляюще. — Чонгук-и, — ответное, нежное и рычащее. Омега теребит пояс с нефритовой подвеской в нерешительности всего мгновение, следом распахивает ханьфу за грудки, с плеч срывает с ненавистью, взявшейся из ниоткуда. — Ох ты ж! Милый, не торопись, — мужчина придвигается на коленях ближе и ловит омегу в свои объятия, уже такого разморёного и готового на любые откровенности. Чонгук хнычет, тычась в шею альфы, ища его запаховую железу, но встречает на своём пути внезапно возникшие припухшие губы лиса, растянутые в понимающей ухмылке на пол-лица. Тэхён не мешкает, затаскивая юношу в полноценный влажный поцелуй. Языком проходится по приоткрытым губам, лижет их голодно и наконец внутреннюю сторону вылизывает, по зубам проходится, по заострившимся клыкам и мягкому языку. Омегу потряхивает от возбуждения, и оттого его сильнее к мощном телу притискивают, обхватывают талию, водят ладонями широкими по бокам вверх к лопаткам, плечами, ощупывая очертания позвонков и рёбер. Чонгук податливо гнётся навстречу всем ласкам, мычит глухо в рот мужчины, глаза под веками закатывает, брови хмурит. Тонкие пальцы путаются в лохмах Тэхёна, перебирают, оттягивают, царапают кожу головы. Альфа отрывается от вкусных исцелованных до мелких ранок уст, лижет их, не в силах остановить себя, и сам дрожит от переизбытка аромата, возбуждения, сковавшего тело за мгновения, от любви, впившейся в его душу и вываливающейся из сердца прямиком на Чонгука. Тот задыхается тоже, но от сильного феромона мужчины, его рук на своём теле, не оставивших нетронутым, не согретым ни единого участка кожи, от губ, спустившихся до подбородка мокрыми следами ниже к шее, от того, как прохладу сгоняют эти широкие ладони, и холод не успевает лизнуть обнажающиеся лопатки, спину, грудь. Тэхён внезапно опускает руки на упругие мягкие бёдра и за них омегу на себя тянет, заставляя на колени к нему залезть. Обнимает крепко, покачивает в объятиях, возвращаясь к губам. Владеет ими жадно, мокро и опрокидывает на спину юношу, располагается сверху удобнее, подминает под себя. — Люблю до безумия, — шепчет чётко в покрасневшее ушко, облизывает кончиком языка ушную раковину, прикусывает аккуратно горячую мочку. Ответом ему служит сладкий стон. Мужчина улыбается, наслаждаясь реакцией любовника, и отстраняется, возвышаясь над распалённым, разгорячённым Чоном, уже находящимся на грани. Любуется лучшими видами с минуту, ничего не предпринимая, и за это получает пинок в поясницу резвой пяткой. Со смехом альфа распутывает верёвочки на чогори и сбрасывает её. Следом до конца раздевает сладкого мягкого омегу, обнажая его перед собой полностью. Чонгук взгляда от него не отрывает, тянется потрогать рельефы мышц, бесстыдно юркнуть рукой ниже. Но Тэхён с ним совершенно не согласен: божество, оно перед ним. К этой смуглой тонкой коже хочется прикоснуться губами, потрогать, прикусить, чтобы оставить след, и мять со вкусом. — Восхитительный, — выдыхает повержено. С едва заметными в тусклом отсвете свечи растяжками в области живота, распухшими сосками, ещё наверняка наполненными молоком, жёсткими волосками у паха. Он был прекрасен. Красивее ни единого человека, ни одного создания земного Тэхён не видел. — Мой чудесный омега, мой очаровательный милый малыш сделал такое невероятное гнездо для нас. Так трогательно доверяет своему альфе всего себя. Чудо, я хочу, чтобы ты знал, насколько сильно я дорожу тобой. — Т-тэ… Я люблю тебя… Н-но поспеши же… Невыносимо терпеть, ох… Кима дважды просить не надо. Он наклоняется с новой волной возбуждения к желанному любимому телу, вгрызается в тонкую кожу на шее, шагает губами вниз по рельефу груди, лижет сосок, второй кончиками пальцев натирает. Посасывает, втягивая в рот, давит, выкручивает и вдруг чувствует, как в язык ударяется струя сладкой жидкости. Альфа смакует её и повторяет действие. Наслаждение дурманит ему голову хлеще любого вина. Чонгук гнётся гибкой ивой в умелых руках. Он кричит от непривычной новой ласки, острой и сладкой. Омега с силой тянет чёрные кудри альфы так, что тот рыкает от лёгкой боли, но не отстраняется. Вместе с тем свободная рука ведёт вниз, оглаживает тазобедренные косточки, область паха, бедро и вдруг касается небольшого возбуждения юноши, истекающего вязкой жидкостью. Проводит вниз-вверх, натирает головку, размазывая смазку. Тэхен прикусывает сосок, перемещается ко второму, рукой же, перепачканной в молоке, оглаживает податливое тело, присасывается вновь не хуже младенца. Чонгук неконтролируемо дрожит. Громко и бурно он изливается себе на живот, до хруста в позвонках прогибаясь и прижимаясь к груди альфы. Ким отстраняется ненадолго, дабы снять паджи, и наваливается обратно. Его пальцы внезапно для омеги, упавшего с головой в первое невероятное наслаждение, оказываются у мокрого скользкого входа, простыни и одежда под омегой уже все пропитались смазкой и намокли — хоть выжимай. Первый палец легко проникает в расслабленное лоно до костяшки. Под неторопливые движения Чонгук вздрогнул. Его ладони с головы мужчины съехали на плечи, в кожу на них впились короткие ноготки. Чон запрокинул голову, чувствуя, как возбуждается вновь. Подступившая течка сглаживает неприятные ощущения, и потому омега морщится лишь спустя время, принимая четвёртый палец. Когда же все они свободно двигаются, при том задевая нужные точки, Тэхён вытаскивает их, наскоро распределяет смазку по своей плоти и аккуратно входит, шепчет нежности ласковые, гладить и целовать не перестаёт. Он застывает, пока ему не дают знак, что всё в порядке, и только после этого постепенно набирает темп. Спустя несколько толчков немалое возбуждение задевает особую точку, и Чонгук вскрикивает слишком громко, вонзая ногти ему в спину, царапая до крови. От избытка смазка хлюпает от каждого движения. Альфа выходит полностью и резко загоняет член обратно по самое основание и так по кругу. Чонгук охватывает его тело ногами, притягивает к себе как можно ближе, и целует сам, кричит-рычит ему в рот, ловит с особым наслаждением рокот альфы. На несколько долгих минут наслаждения они забывают всё человеческое в себе, превращаясь в единый рычащий сгусток любви. К новому концу подходят едва не в один миг. Тэхён выходит до того, как узел набухнет и повяжет любовника, чтобы не напрягать и не тревожить омегу сейчас. Чонгуку же дела не было ни до чего. Он провалился в негу и с лёгкой улыбкой полусонно следил за действиями альфы. Тот распутал одеяло и устроился рядом, накрыл обоих, к себе привлёк, принявшись сцеловывать влажными губами высохшие слёзы, под одеялом размазал по животу семя омеги, своё вытекающее вперемешку со смазкой Чона собирал, помышляя о продолжении. Чонгук затягивает его в долгий ленивый поцелуй прежде, чем альфа успевает придумать что-то ещё. Вдруг омега отстраняется, испуганно округлив глаза. — Юнхи… — Что такое? — всполошился альфа, смаргивая наваждение. — Юнхи нужен. Сюда, к нам, — несвязно, но взволнованно забормотал юноша, глядя на Кима так, словно он был всемогущим властелином мира. Тэхён понимающе кивнул и незамедлительно выбирался из тепла, спеша исполнить пожелание любимого. Он на скоро обтёр омегу, затем себя своей же чогори, накинул сброшенный у кровати ханбок и поспешил в покои омеги, дабы забрать сына. Когда спящий кроха оказывается на подушках между родителями, Чонгук счастливо улыбается, поправляет ему одеяло и с рокотом ластится к альфе. Ким нарадоваться не может, аккуратно обнимает обоих, целует каждого в лоб, задерживаюсь дольше на Чонгуковых губах. — Я люблю вас, спите сладко. — Как и мы тебя.***
Сегодня у них были гости. Чонгук весело болтал с Ирын, обсуждая только их омежье, в которое не посвящались даже мужья. Хотя Тэхён и был уверен, что при надобности Чон выложит ему всё что угодно, но не лез, душа своё праздное любопытство и необоснованную полуревность почти милыми беседами с остальной частью компании. Ёнджун и Субин странно поглядывали на старшего альфу с самого своего прихода. Ну ведь не каждый день увидишь, как генко, которого страшатся и люди, и звери, вздрагивает и начинает давить широкую лыбу, стоит только крохе Юнхи выбежать, уворачиваясь от рук папы, из-за угла с радостными визгами «отеть!», и как смеётся этот грозный мужик, хватая ребёнка на руки и пряча от разозлённого их шалостями омеги. Так и встретила их эта троица: Тэхён у распахнутой двери, прячущий сына от Чонгука и холода тем, что укрывал малыша хвостами, пыхтящий Чон с крошечными паджи, и Юнхи, который недавно научился ради забавы показывать одни лишь ушки, не перекидываясь в лисёнка полностью. Теперь же, спустя несколько часов, Юнхи продолжал носиться от родителя к родителю, Чонгук выглядел настолько счастливым, что казался внеземным. Наверно, в глазах Тэхёна он ещё и светился. Гости посмеивались с этих влюблённых, таких неловких рядом друг с другом. Грубый стук в дверь прервал будничные беседы ни о чём, заставляя омег вздрогнуть. Младший Чон вдруг прижал ушки к голове и подбежал к папе, подлезая под его руку и тычась в бок в попытке спрятаться. Тэхён напрягся, чуть ли не щетинясь, клыки у него полезли наружу, он словно готовился перегрызать глотки без разбору. Ким себя в душе ругал за то, что ослабил бдительность, ведь, как только взглянул внутренним взором на незванных гостей, мгновенно понял всё. Вот дьявол! Токкэби им в дом, это ни в какие ворота уже — на чужую территорию соваться с намерениями подобными. Грудной рык сам собой вырывается из глотки. Ким плотнее стискивает зубы, сущность свою пытается угомонить, но стоит ему взглянуть на Чонгука, напуганного реакцией сына и альфы, прижимающего малыша к своей шее, убаюкивающего его, шипящего и дрожащего, как ярость сама собой приглушается. Он мгновенно оказывается рядом, на корточки присаживается перед омегой, за талию его обнимает, внимательно в глаза тёмные всматривается, дабы так успокоить. — Я сейчас разберусь, — уверенно и проникновенно говорит он, стараясь повлиять голосом. — Всё хорошо. Эй, Юни-я, — мужчина оглаживает мягкий пушок белоснежных волос и треугольники ушек. — Отец защитит вас, да, малыш? Кроха отлепляется от кожи и запаха папы, оборачивается к Тэхёну, смотрит на него большими и такими же чёрными, как у Чона, глазами доверчиво, кивает немного неуверенно. — Вот и прекрасно. А ты охраняй папу, хорошо? И ещё один, более твёрдый кивок. Тэхён улыбается своей новоприобретённой, но уже такой родной и ценной семье и встаёт, гладит по волосам Чонгука перед уходом. Он резко отворяет дверь, предвидя то, как женщина по ту сторону заносит кулак и касается костяшками двери. Глухой стук зеркалит в душе лиса злорадством. С тихим шипением самозванка прижала повреждённую руку к груди и враждебно уставилась на возникшего в проёме мужчину. Грозный твёрдый взгляд полыхал чистым золотом, жёг безжалостно и зло, но держался альфа спокойно и уверенно, давил превосходством, хмурясь сурово густые брови. — Мы просим прощения за вторжение без приглашения и предупреждения, — вперёд выступил мужчина. Он не кланяется и никак не высказывает должного уважения хозяину владений и дома. Пара выглядит по людским меркам моложаво, как будто рано ставшие бабушкой и дедушкой. Невысокие, седоватые… Да так оно и есть по сути. Вот только никто здесь этому не рад. — Зачем вы прибыли? — грубо оборвал Ким. Женщина оскорблённо вскинула брови. Её супруг помрачнел ещё пуще, складывая руки на груди. — Ты, кажется, не понял, — прохрипел он и без каких-либо прелюдий снял контроль с сущности: из-под седой копны на непокрытой голове пробились белошёрстные уши, и хвосты замельтешили за спиной — тоже белые. Его жена, безукоризненно следуя примеру мужа, сделала то же. Тэхён и не сомневался. Пусть поздно, но он заметил тех, кто ступил на его гору, и подобным альфу не удивить. — Это вы не поняли, — мрачно усмехнулся Ким. — Вломились в мои владения, требуете сами не зная чего. Своего сына я никому отдавать не намерен. — Это не твой сын, Ким, — явно выделяя каждое слово, прогнусавил мужчина. — Это наш единокровный внук, и мы его заберём. Нам не нужен человек, только ребёнок. Отдай дитя, генко. Наш клан на грани, и даже полукровка ценен, не тебе ли не знать об этом, а, Ким? Тэхён насмешливо вскинул брови. — Говоря откровенно и без обиняков, мне нет дела до проблем вашего клана. Своего сына не отдам. — Да он тебе никто! На мальчишку повёлся, он тебе голову затуманил — так пожалуйста, но зачем тебе дитя, ты, неразумный? Чужое дитя для молодого альфы — позорно. Лучше отдай. Мы воспитаем его, вырастим, выкормим, научим жизни бьякко. А что сделаешь ты, генко без рода без племени? Да, ты всевластен здесь, на Тогюсане. Но тебя ни люди, ни звери, ни другие сущие не признают, всех в ужас вводишь. Что ты дашь дитю? Чему выучишь, кроме как зайцев с куропатками ловить и кровь своей силой отравлять? Подала голос женщина. Ким кинул в неё один из своих самых пугающих взглядов, и та вернулась за спину мужа. — Не убедили. Попытки закончились. Пошли вон. — А-ну сдвинься, чернь. Мужчина попытался прорваться. Тэхён оттолкнул его, выпуская свою сущность. Всеми девятью хвостами загородил проход в дом. Вот-вот готов броситься рвать глотки. — Тэхён? — робкий голос из-за спины заставляет альфу опомниться. Он оборачивается на мгновение, видит Чонгука с Юнхи на руках, прячущем лицо в шее родителя. Мужчина не позволяет самозванцам даже краем глаза увидеть ни омегу, ни ребёнка, загораживает собой и грозно зыркает в их сторону. — Хённим, помощь нужна? — из гостевой выходит Ёнджун, за чьей спиной Субин разминает кисти рук, дабы успеть вовремя оттащить своего любовника, рвущегося в бой. В стороне не остаётся и Ирын, рядом с Чонгуком становится. — Это что, Ким Тэхён — одиночка с Тогюсана, водится с грязными шавками? — брезгливо морщится пожилой бьякко, не скрывая презрения. — Не вам решать, кому с кем водиться, — заговорил Чонгук и ближе подошёл к альфе. Юнхи встрепенулся, почувствовав запах отца ближе, поднял голову и пальчиками ухватился за ханбок на плече мужчины. Тэхён накрыл маленький кулачок своей ладонью, нежно посмотрел на Чона, тот кивнул. Ким подхватил альфочку одной рукой, второй обнял омегу за плечи, пушистыми хвостами обвил его бедро и талию, защищая. И уверенный взгляд направил на пару бьякко. За его спиной стояла мощная поддержка в лице волков-перевёртышей, его друзей, под боком любимый драгоценный омега и сын. И это придаёт ему невероятной мощи сил, чтобы всю свою ауру поднять и направить против. Прозрачными, как пальцы сквозняка, нитями, плетущимися в сети, он давит своих врагов, не шевеля и пальцем, рокотом грудным, звериным запугивает. Контролирует себя лучше, чем когда-либо в жизни получалось, и всю мощь использует. Против него, попросту молодого и более дикого, старикам не справиться, и вот уже они отступают. Первой сдаётся женщина. За перила хватается, вот-вот свалится на колени. И её мужу ничего не остаётся, кроме как броситься на помощь супруге. — Мы ещё поговорим, — кидает он, прежде чем перекинуться белым лисом и побежать прочь, поддерживая такую же лисицу. — Не думаю. Тэхён рокотать продолжает, пока на горизонте точки бегущие не скрываются. Как только это происходит, его плечи опускаются, уши прижимаются к чёрным кудрям. Чонгук выдыхает и начинает мелко дрожать в объятиях лиса. Ким чувствует это хвостами и, сделав несколько шагов внутрь дома и затянув следом омегу, прикрыл дверь, после оборачиваясь к юношей лицом и крепче обнимая его, пальцы в волосы вплетает, к себе тянет и целует в мягкие трясущиеся губы, перебирает их ласково, успокаивает поглаживаниями, греет пушистым мехом и словно бы скрыть от мира всего хочет, не отпуская долго из плена своего поцелуя. До тех пор, пока Юнхи не начинает ёрзать, желая обратить на себя внимание. — Спасибо, — сбито горячо шепчет Чонгук, как только его рот освобождается. — Спасибо, спасибо, спасибо… Его пробивает на слёзы, и Ким, растерявшись, не придумывает ничего лучше, чем прижать мальчишку к своей запаховой железе на шее, поглаживая по волосам. — Никому не позволю обижать свою семью, никому. Чонгук-и, милый мой, я так вас люблю. Вы только не бойтесь, никому не отдам. Они обнимались у порога, целовались и целовали Юнхи в обе щёчки, руками друг за друга цеплялись, словно кого-то отберут, уведут. Чонгук всхлипывал и улыбался, роняя слёзы на одежду альфы. Но теперь они лились не от страха, от счастья, облегчения. Ирын в умилении сложила руки в замок у груди и заулыбалась. Ёнджун приобнял Субина за плечи, притягивая к себе. — А я тебя тоже люблю, ты знал, Бин-а? — самым милым голосом протянул альфа и звонко чмокнул бету в висок. — Ну вот, — Ирын притворно надула губы. — А я буду гордой и самостоятельной. Чонгук выглянул из-за плеча Тэхёна, очаровательно улыбаясь, от счастья будто бы светясь изнутри. — Я верю, что и в твоей жизни появится тот, кому можно будет выплакаться в плечо, Ирын-а. Тэхён прыскает от смеха и омеге в макушку носом утыкается, втягивая родной запах горного зимнего леса. Чонгук прав. Альфа, бета, омега, мужчина или женщина — совсем не важно, но для каждого на его пути судьбой уготовлен тот, кто сможет пройти самые сложные препятствия рядом. Или же вот, подставить плечо.