Лезвие под языком

Даже в такой дыре, как их новое убежище, Вергилия умудряется воссоздать своё естественное место обитания — уголок стерильности, в котором Данте с удовольствием скидывает дырявый плащ, растёкшийся красным бельмом на глазу. Блик оптического прицела снайперки сменяется бликом хирургических инструментов — Данте расправляет обнажённые плечи и следит за руками сестры, пока та не заходит за её спину. Внутри неприятно бренчат свинцовые пули и обвинения; они не сказали друг другу ни слова с момента спасения Кэт, и, когда Вергилия режет её, Данте сцепляет челюсти. Слова дробятся о зубы, первая пуля звонко бьётся о стенки лотка. — Будь понежнее с любимой сестрой. Она чувствует, что Вергилия подняла голову — волосы на затылке шевелятся от дыхания, кожа горит от взгляда. — Тебя не просили подставляться. — Тебя не просили стрелять, — огрызается Данте. Под хваткой Вергилии в плече у Данте скрипят кости. — Твоё человеколюбие можно спутать со слабостью. — Повтори это, глядя мне в глаза. Вергилия вздыхает и обходит кушетку. Искусственный свет от лампы падает на её лицо, зрачки становятся иголочными уколами. Данте передёргивает — она никогда не умела изображать такой участливый вид со взглядом снулой рыбы. — Данте, — Вергилия спотыкается языком. — Ты моя сестра, и, конечно, я переживаю за тебя. — Именно поэтому начала стрельбу? — Данте выплёвывает слова с точно отмеренным ядом. — Именно поэтому моя спина похожа на решето, а металлоискатель начнёт пищать при наведении? Мы — я! — обещала Лилит… — Это сопутствующий ущерб. — Вергилия хлопает ладонями по кушетке с обеих сторон от Данте так сильно, что дребезжат инструменты. — Лилит нельзя было оставлять в живых, она видела нас и тут же донесла бы Мундусу, что нефилимов двое. Данте смотрит на неё с вежливым удивлением. — Кэт тоже сопутствующий ущерб? Вергилия отодвигается, и Данте вдыхает полной грудью. Секунды передышки нужны им обеим. Сестра меняет перчатки, щёлкает резинкой по запястью, нос забивает резкий запах антисептика. Волосы на загривке Данте встают дыбом. — Человечество есть стадо. — Пальцы, раскрывающие края раны, так же безжалостны, как металлические щипцы; так же беспощадны, как равнодушные слова. — Моя вина, если власть любит ходить на хромых ногах? Лучший пастух тот, что пасёт своих овец на тучных лугах. Вергилия достаёт новый свинцовый осколок из плоти, и тут же это место занимают её слова — оседают в Данте и гниют. — Я тебя не хочу понимать вообще, но и ты меня пойми, — издевательски бормочет Данте под нос. — Ничего личного, Данте. Это не моя мысль: «Так сказал Заратустра». Во фразе Вергилии было дохуя пиздежа — если Данте и успела узнать свою сестру, то та принимает всё слишком в упор. Она могла бы сказать «близко к сердцу», но чужая грудная клетка её не интересует, всё самое любопытное созревает и гноится у Вергилии в мозгу — и после отравляющими миазмами выходит изо рта. Вергилия препарирует её спину, тогда как Данте хотела бы препарировать её голову. — Твой приятель Заратустра просто зазнавшийся уёбок. Данте соскальзывает с кушетки, пальцы сестры выскальзывают из пулевого ранения. Спину тянет и колет, когда Данте наклоняется к плащу за сигаретами. Майка кровавым комом валяется рядом — тоже придётся выбросить. Вергилия без стеснения смотрит на её тело, и Данте интересно, как сестра выглядит без всех этих остроконечных шмоток и асимметричных подолов. Мысль спонтанная и наглая, Данте вертит её, пока возвращается на место, пока выдыхает дым, пока Вергилия ковыряется в её мышцах. Латексные перчатки скрадывают ощущения, превращают прикосновения в обезличенную холодную процедуру, хотя что может быть интимнее, чем копаться в чьих-то потрохах? Образ сестры, обрабатывающей перчатки антисептиком будучи полностью голой, так сильно веселит Данте, что щипцы соскальзывают, и Вергилия вновь лезет в рану рукой: в этом нет ни капли сострадания — пальцы копошатся в ней, в попытках подцепить пулю. Это мерзко, это щекотно, это слишком напоминает Данте секс в латексном гондоне, и она снова смеётся. — Не вертись, — шикает Вергилия и сгибает пальцы так, что Данте прошивает вдоль всего позвоночника. Она скручивается и смотрит на свою грудь с отвердевшими сосками и болтающимся красным амулетом. — Не знала, что ты предпочитаешь пожёстче, сестрёнка. Пуля — последняя — летит к дюжине остальных и дотлевшей сигарете. Данте скрещивает руки перед собой, кивает в сторону лотка. — Может, сделать ожерелье на удачу? Наблюдать за сестрой в её естественной среде увлекательно — она забывает притворяться той, кем не является. Следить за воссозданием образа примерной шестерёнки системы — захватывающе. Вмешаться — головокружительно. Данте хватает Вергилию за обнажённую ладонь, сбивает её с шага. — По-моему, мы не договорили. — По-моему, я честно ответила на твои вопросы. Устранение Лилит — предупреждение угрозы, а умышленный аборт её выкормыша… воспринимай это как отмену мундусовского предзаказа. С тем же удовольствием, с которым Данте думает о пальцах Вергилии в себе, она бы любя затолкала циничные фразы обратно ей в глотку. — Нам удалось взбесить Мундуса, и чтобы победить его даже не понадобится удача — он совершит ошибки одну за другой. — Сестра не пытается вывернуться, накрывает ладонь Данте своей и мягко сжимает в ловушке пальцев. У неё аккуратно подстриженные ногти, и Данте представляет ошмётки своей мякоти, забившиеся под них. — Пора проснуться и вернуть украденную свободу. Наше время пришло, сестра. Данте сметает смысловую шелуху со слов быстрее, чем она осыпается на неё. Апломб фразы смешон, но сестрёнке всегда была присуща излишняя театральность. — Ты со мной? Капкан щёлкает зубьями: Данте продолжает держать Вергилию за руку, пока Вергилия держит её за дурочку. — До самого конца.