Свита

Пальцы, поднявшие фотокарточку, взмокли. Жар поджег щеки и шею. В глазах на миг стало мутно, точно их враз застлала пелена слез, но это не помешало Митиному разуму запомнить все мельчайшие детали. Рамка была выполнила в стиле готического орнамента — в четырех углах цвели круги, из центров которых выползали спицы. Сверху и по бокам ползли цветы, закручивающиеся крохотными бутонами, целомудренно раскрывшими верхние лепестки. Всего на фотографии было запечатлено трое. Первая девушка, одетая в платье с оборками, поливала из бутылки вина грудь юноши, целиком обнаженного — темные, длинные волосы обрамляли узорами его улыбающееся лицо с прищуренными глазами. Темная же поросль кудрявилась ниже его пупка. Струя алкогольной жидкости, льющаяся из бутылки на его грудь, стекала вдоль груди и живота, просачивалась сквозь акведуки кудряшек и… И текла по фаллосу, окончание которого покоилось на языке сидящего на коленях мужчины, повернутого к камере полубоком. Судя по форме — поручик. И все — на фоне стен крупной каменной кладки, где-то скрытой гобеленами. Митя рассматривал фотокарточку с порочной жадностью, в то же время истошно стыдясь того, что вообще наткнулся на этот лист, что не отводит взгляда и не уходит прочь из гостевой спальни, а продолжает сидеть на кресле у распахнутого чемодана кузена — и рассматривать, впитывать… Рассматривал до тех пор, пока взбудораженный жар не схлынул с тела и лица. Но в следующий же миг возмущение по поводу затесавшейся в этой содомии барышни обернулось изумлением столь сильным, что оно вырвалось из горла писком. То была не пошлая, порочная во всех смыслах барышня, то был затянутый в кружева и атлас, убранный локонами парика, ленточками, перчатками, румянами и жемчужным ожерельем Николя. Сам Николай Белозерский, которого не узнал бы никто, кроме человека, который видел его в любых условиях и состояниях здоровья и настроения. Митя зажал рот ладонью. Точно: та же фигура, просто иначе выкроенная благодаря длинным рукавам-фонарикам, скромному вырезу декольте и затянутому корсету, та же издевательская, очаровательная улыбка, изгибающая тонкие губы. Митя быстро перевернул фотокарточку. На обратной ее стороне размашистым почерком распахивалась надпись на помеси румынского и французского:

Sărut pentru zâmbete, strâng mâna pentru o luptă corectă, je fais des calins dans l'espoir de vous revoir bientot. Ofițerii ruși beți de vin sunt fermecați.

Către Angelica din Inspired.

Post S. las colierul drept garanție.

Едва Митя дочитал, как всю суть его затопил инородный, живой холод. — Сейчас же положи на место. Вот так. А теперь объясняй, какого Дьявола ты искал в моих вещах. Несмотря на испуг и смущение, Митя сумел собраться с мыслями и даже с томной ленцой произнести: — Мне нет оправдания, меня затопило праздное любопытство к твоим вещам, оставшимся без присмотра. Это, — Митя указал пальцем, — покоилось на груде вещей, ничем не прикрытое. Митя встал и повернулся к кузену; из признаков эмоций на его лица были лишь чуть сдвинутые навстречу друг другу брови. — Вон из комнаты. — Как ты обращаешься с… — Вон! отсюда! Митя с испугу послушался и юркнул мимо кузена прочь. Дверь тут же захлопнулась, едва не наподдав ему под зад.