Sonne

Und die Welt zählt laut bis zehn. И весь мир считает до десяти. Eins. Один. Hier kommt die Sonne. И взойдёт солнце. Ещё один удивительный наряд, в котором она заявляется на очередное мероприятие, не оставляя шансов на его удачное завершение, вновь оказывается в первых новостях выпущенных газет. Баронесса сжимает бумажку в руке, но отчаянно старается внешне не подавать каких-либо признаков басспокойства. Впрочем, безрезультатно, и Эстелла, наблюдая снизу за встревоженной начальницей, сжимает губы в скромной победной улыбке. Хотя, признаться честно, объяснить свои чувства может с трудом. Оправдывает их радостью за унижение соперницы, однако постепенно сама начинает понимать: восторг вызван иной причиной. Zwei. Два. Hier kommt die Sonne. И взойдёт солнце. Это платье Круэлла шила особенно долго, готовилась к показательной программе чрезмерно усиленно, использовала все возможные средства, в надежде обратить на себя внимание. Но на следующий день Хеллман не читала новости, вела себя абсолютно спокойно, и этого уже хватило, чтобы выбить Эстеллу из обычного ритма жизни. Всю следующую неделю Миллер не могла найти себе место, чувствовала себя непривычно уязвимо. Она осознавала, что пора признаться себе в истинных намерениях Круэллы, не связанных с кражей кулона, отмщению и ненависти. </i>Drei. Три.</i> Она в центре этой чёртовой толпы, моделей, красок, в центре всего мира, но та, ради которой этот мир был создан, всячески игнорирует происходящее. Круэлла готова кричать о своей победе ради одного взгляда, неужели она слишком много хочет? Sie ist der hellste Stern von allen. Она – самая яркая звезда из всех. И она докажет это абсолютно каждому, даже если Баронесса окажется последней в списке. Vier. Четыре. — Убьёшь меня за то, что я тебя обставила? — Стараясь скрывать панику, говорит Круэлла, но голос звучит слишком жалко, поэтому Миллер сразу жалеет о вопросе. Всё же её можно понять, ведь не каждый день тебя пытаются сжечь в своём доме человек, к которому у девушки, как выяснилось, особое отношение. — Ага...— Без капли жалости отвечает Баронесса, разглядывая последние эскизы жертвы. На самом деле в Эстелле женщина видела нечто особенное, что-то прочное и неподвластное объяснениям тянуло Хеллман к молодой ассистентке. Однако приоритеты были расставлены иначе, и потому сейчас опытной убийце не пристало грустить из-за глупой девчонки. Нет, она не будет. При этом хорошо понимает, как тяжело будет найти ей замену. Привлечь внимание Круэлле удалось, однако последствия оказались не такими предсказуемыми, как ожидалось. Страх смерти пугает меньше, чем отсутствии результата стараний. Эстелла смотрит в глаза уезжающей женщине и больше не желает сдерживать слёзы. Она правда убила себя, чтобы сгореть заживо? Это действительно то, за что она боролась? Дышать с каждой секундой всё труднее, мысли смешались и больше не представляют никакой ценности, лишь проскальзывают в плавящемся сознании, пока их хозяйка медленно, но точно последний раз закрывает глаза. Fünf. Пять. Или не последний. Круэлла не помнила, как прошёл разговор с Джоном, как она едва не разбилась на мотоцикле, монолог у фонтана тоже успешно исчез из памяти, зато Миллер хорошо помнит похороны. Жаль, конечно, Эстеллу и её глупые чувства. Sechs. Шесть. Чувства, которые, вопреки ложным надеждам, не пропали. Ей пора перестать убеждать себя в обратном. И ей пора вернуться...в привычной манере, громко и ярко, так, чтобы она точно заметила. Круэлла не из тех, кто отказывается от своих слов. Эстелла – да, пугливая "замарашка", что желала ощутить на себе новые порезы, оставленные начальницей, Круэлла же вернёт их на чужое тело. Sieben. Семь. Предчувствие преследовало Хеллман до самого появления на празднике, об организации которого женщина успела неоднократно пожалеть. Она непонятные образом ощущала присутствие соперницы, всеми возможными способами пыталась скрыть своё волнение, но признавалась: возможность вновь встретить ненавистную Круэллу внезапно не вызывает злость и ту обещанную ненависть. Какие-то противоречивые чувства, что сейчас испытывает не одна Баронесса, что не поддаются старательным объяснениям. Однако опытная женщина принимает невозмутимый вид и не оставляет шансов эмоциям завладеть собственным разумом, что, в общем-то, у неё получается с безоговорочным успехом. Но видимое спокойствие, как бы не пыталась его сохранить Баронесса, мгновенно улетучивается, стоит ей заявиться на своём мероприятии. Она действительно боялась сегодня увидеть двухцветную макушку, а в итоге что видит? Вероятно, худший кошмар. Гости решили почтить память погибшей Круэлле, отобразив её удивительную особенность у себя на головах, совместив с траурной одеждой. Как мило. Бокал в руке Хеллман хрустит слишком неубедительно, чтобы в действительности разбиться, но женщина всё равно убирает его обратно на поднос, всё ещё надеясь не смущать своих гостей странным поведением. На губах расплывается кривая и откровенно притворная улыбка, на которую Баронесса сейчас не желает тратить усилий, стараясь изобразить искреннюю радость. Она любезно здоровается с каждой женщиной в чёрно-белом парике, когда хочет пройтись по залу; злость пробивает до костей, сковывает движения и не позволяет выдохнуть, в очередной раз упустив из внимания какую-то странную гостью преклонных лет, которой абсолютно не идёт изысканный образ. Несса ищет её. И с каждой секундой злость и разочарование сильнее завладевают телом. Круэлла вновь в центре внимания, вновь затмевает фигуру матери и мучает её сознание, даже после смерти? Хеллман не хорошо: расскалывается голова, уже не способная систематизировать неоправданные мысли и чувства соответственно; дрожат руки от чрезмерного раздражения и бурного потока эмоций, воздуха категорически не хватает. С этим убеждением она выходит из дома в сад, старается привести себя в порядок, но, уже собравшись с новыми силами вернуться на праздник, замечает у обрыва знакомую фигуру. Не в нарядном платье, без эффектных украшений и привлекающих внимание волос стоит её погибшая версия. Acht, neun. Восемь, девять. Женщина теряется и единственным верным решением находит натравить собак, как это она привыкла делать в непонятных ситуациях. Она действует прежде, чем думает о последствиях, поэтому внутренне радуется, когда Эстелла усмиряет псов, не дав сбросить себя с обрыва. Только сейчас Баронесса готова себе впервые признаться: смерти соперницы видеть она не желает. Но как поступить теперь? Признаться в этом и самой Круэлле, или лучше молча обнять, всё же столкнуть за крайне неустойчивый, низкий, на вид абсолютно бесполезный забор; может, вовсе уйти? К счастью, Несса не успевает совершить очередную ошибку, Миллер спрашивает первой: — Убьёшь меня? — Эти слова даются ей тяжело, и это можно заметить даже со стороны, хотя Халлман всё равно убеждает себя в ошибочности подобных убеждений. В общем-то так и предполагалось поступить, однако обстоятельства сложились несколько иначе; который раз за вечер Баронесса ловит себя за отсутвием ответа на, казалось бы, глупый и однозначный вопрос. Но не сейчас, не с ней. — Я позволю тебе жить, — Спустя какое-то время, в надежде, что голос не передаёт внутреннее состояние, вызванное многочисленными сомнениями, произносит женщина в своей манере. Гордо и высокомерно; так, будто она в действительности может распоряжаться чужими судьбами, а глупую "замарашку" снисходительно прощает за все предыдущие грехи. Но Круэлла не может даже представить, что сейчас происходит с матерью, которая объяснить или каким-нибудь образом оправдать происходящее на этот раз оказывается не в состоянии. Миллер вскидывает брови. Она ожидала услышать противоположный ответ, однако был он дан явно не с требующейся интонацией. Впрочем, от неожиданности Круэлла попросту забывает об этом подумать: в груди защемляет что-то яркое и очень сильное, способное вместе с тем перекрыть дыхание, не думать про не самую благоприятную обстановку, миссию по похищению, аресту, убийству или...что нужно сделать? Ей не важно. Планы меняются. — Неужели? — Спрашивает девушка, совершенно не заботясь о том, как звучит её голос со стороны. В любом случае, Баронесса сейчас тоже не собирается уходить в размышления по этому поводу. Aus. Десять. На фоне Хеллман уже собираются гости и журналисты по приказу Круэллы, заметившая их слишком поздно, чтобы отменить представление. — Мы в центре внимания, верно? — Баронесса до последнего старалась игнорировать шум со спины, но расстерянное лицо Круэллы, к которой было приковано её внимание, выбило из образа. — Как и всегда, дорогая. — А вот Миллер эта ситуация, напротив, заставляет прийти в себя, и вместо парашюта на землю летит отживший своё парик. На лице появляется широкая улыбка, затмившая напряжение на лице Хеллман. Женщинам остаётся только ждать и надеяться, что общество не правильно поймёт статьи газет с прикреплённой фотографией, где между ними остаётся меньше метра. Главное, чтобы они друг друга правильно поняли. Hier kommt die Sonne. И взойдёт солнце. — Знаешь, солнце – самая яркая звезда из всех, — Круэлла не знает, к чему произносит эти слова, Баронесса – почему они стали их гимном. Sie ist der hellste Stern von allen. Оно – самая яркая звезда из всех.