Nothing But Thieves - Futureproof
зачем делать что-то хорошее,
если тебе и так хорошо?
— Сдох. — Смирись. И снимай уже джинсы. Феликс тянет стеклянные штанины в разные стороны, стягивая варёного Джисона из простыней. Хан кряхтит, ленится и брыкается из его цепких клешней; сдаётся, вручая свои лодыжки на принудительную расправу. У Джисона колени — из отпечатков асфальта и щепок. У Феликса — разъехались на колючем ковре. Вот и помогай после этого бездельнику в шахматной рубашке: дальше вытянутой руки не видит мир совсем. — Тебе не жалко? — Феликс цепляет бумажки на пластырях, расклеивая липкие уголки на подушечках пальцев. — Что? Айщ! — Джисон шипит: Ли зачеркнул сырую болячку зелёнкой, — Кого? — Себя? Меня? Или хотя бы мать? — "Кого угодно", — думает, в целом, Феликс, закрепляя крестиком наклейки. Может молитву прочитать? Вдруг поможет изгнать демона из Джисона. Бесится, скачет везде, где попало — только и успевай тратить пластыри да нервы. Но лучший друг — добровольное несчастье. Феликс будет жаловаться, но задувать, как свечку, свежевыжатую кровь. — Между прочим, мне жалко! Йорика, например, — Джисон всё никак не угомонится. У него тут — трагедия! За неделю второй по счёту пришелец погибает, а Феликс гундит о первобытных проблемах. — Не умеешь — не берись. Не кончаешь — не ебись. Слышал о таком? — а Ли палец в рот не клади. Откусит, прополоскает вместе с костями и выплюнет. — Это тебя Хёнджин снабдил? А по губам? — Джисону нравится: Хван умел пошло шутить. — Какая разница? Не переводи тему, дурень. — Всё-всё, обещаю, первый, — Джисон стучит кулаком в глухую клетку из рёбер, заверив бетонными фразами, — и последний раз, — оттуда сердце гремит пустословной клятвой, а черти танцуют пьяный хип-хоп. — Пиздишь, как дышишь, — у Ли в запасе много аргументов, фантиков и сборник цитат Хвана. — Я не шучу! Доставай Хёнджина из кармана. Смех крошит в шершавую труху штукатурку, шелестя плакатами аниме и Токио Хотел. У Джисона вся комната — автономный мир криво вылупившихся подростков; Рай на Земле в спичечном коробке. Феликс часто рассыпался здесь, на обитаемом островке Хана. Здесь — это где цветные проводки колются электрическим напряжением, а мультяшные диски теснятся на кронах антресоли. В комнате Хана валялась беззаботная жизнь. Или возможность дожить, споткнуться и вовсе пропасть. По углам ютились выпотрошенные синтепоном Мелоди и Китти, а Куроми качалась вверх тормашками на люстре. — Кстати о Хёнджине... Я видел, как вы облизывались, — Джисон имитирует звуки слюнявых поцелуев, видимо проверяя на прочность терпение Феликса. Оно сшито металлической проволокой, но трещало по швам, как мулине. — Знаешь, я прямо сейчас пойду к нему. Будем дальше "облизываться"! А ты, — Ли показывает язык в зелёную крапинку, тыкая в Хана узловатым пальцем, — иди "облизывай" астрономию, умник! У самого рыльце в пушку. Джисон закатывает глаза в мозг: точно, сегодня же — воскресенье. Официальный приём внутрь бесполезных знаний и чайной ложечки мёда от любимого хёна. — Не хочу, — Хан падает назад на простыни, как есть: с освящёнными коленками и в белых трусах. — Хватит выделываться. Сам виноват, — Феликс незаинтересованно пожимает плечами, обнаруживая под ногой вчерашнюю шипучку. Он воровато закидывает её в карман олимпийки, перебираясь к полкам с фигурками супергероев. У Железного человека рука оторвалась, а Халк раздробился на две части. — Скейт жив? — Джисону было плевать на всё, что не касалось его искренних увлечений. В беспечные шестнадцать — это скейтборд, тамагочи да плюшевые шрамы. Те, которые он зашивал сам, прячась от общественного мнения за разноцветными заплатками. — Живее, чем твои инопланетяне, — Ли язвит остывшей полемикой, роняя в свободный карман фигурку Бэтмена. Хан давно догадался, куда девались все беспризорные игрушки: у Феликса на ладошках чесалась клептомания. — Круто! Значит пора расходиться, — Хан натягивает недавно отброшенные джинсы, раскидывая по карманам разнообразные безделушки. Джисону нравилось звенеть. Брелоки, значки с причудами, коробка скрепок и кнопок — учителям на выбор. Малабар со вкусом кислого персика, пейджер и фенечки из бисера. Дзынь! Всё это звучит, разговаривает, клацает — так, как нравится Джисону — с душой. С пухлыми карманами он чувствует себя практически настоящим: наполовину полным стаканом с растворённым Зуко в воде. — Да, и правда, пора. У меня там любовь, а у тебя… — Астрономия. Точно. У Джисона тоже была любовь.*ੈ✩‧₊˚
Джисон гонится за бесформенной мечтой; за стрекозами и белыми облаками. Ветер свистит в ушах мелодию свободы, а пыль играет, как котёнок, с его шнурками. Хорошо. Нет, правда, хорошо! Резать скорость пополам, призрачно хватаясь за Луну. На деле Джисон жутко опаздывал: через два квартала его ждал Минхо, две кружки какао и сварливая астрономия. Забавно у них всё закрутилось. Одна ошибка стоила Хану сердца и воскресенья. И теперь Минхо встречает усталыми вайфарерами на переносице, стряхивая уличную прохладу с юношеских плеч. — Ну, рассказывай. Они сидят на кухне под стеклянным куполом самостоятельности: Минхо — студент Аэрокосмического факультета, Джисон — не боится смотреть на сварку. — Я упал. — Врёшь. За что на этот раз? — Ли действительно устал. Не от Джисона, а от его синяков в форме Юпитера. В отличие от Хана он ничего не терял, но приобрёл пару противоречивых мыслей. Джисон скребёт карманы, вытряхивая из них раненые значки. На одном из них напечатаны Сейлор Мун и кошка Луна, изуродованные ржавым гвоздем в кривые зигзаги. Ли пристально разглядывает каждый, спуская квадратные очки на кончик носа. Бусины на дужке хрустально звенят: красиво переливаются, но не разбиваются на осколки. Джисона примагничивает взглядом; смотреть долго — опасно, вероятность влюбиться равна ста сорока трём процентам. Минхо слишком красивый для его детского восприятия; слишком далёкий, чтобы изучить без Большого Телескопа. — Славные. — Да, славный... — Хан машинально вторит Минхо, продолжая откровенно его рассматривать. — Сколько их было? — Минхо медленно встаёт, нависая мансардой над Джисоном. — Двое. Ли кладёт руку на растрепанную макушку Хана, зарываясь в неё нежными узорами. Он рисует в них рыбок, сердечки и волны, наслаждаясь синим океаном между пальцами. — Ты победил? — Обыграл и уничтожил! — Джисон уже сам подставляется под невесомые ласки, почти мурлыкая от зависимой близости. Минхо притягивает его к самому сердцу, слушая, как оно стучит в висок Джисону. От Хана пахло прохладным вечером и космостарсом, от Минхо растворимым кофе и неправильной любовью. Ли устало вздыхает, чувствуя под ладонью новую шишку. Проводит рукой вдоль затылка ниже, замечая на шее алые гематомы. — Опять врёшь, дружок… — Минхо нежно гладит одними кончиками пальцев загривок, аккуратно целуя Джисона в место ушиба. Неохотно отстраняется от запаха хлопьев с молоком, возвращаясь на своё скрипучее место. Он старался держать дистанцию. Его место — быть рядом, но только наблюдать. С каждой новой близостью он ненавидел себя: за то, что поддался, за то, что погряз. — А ты опять пасуешь! — Джисон взрывается, задевая неукротимым пламенем эмоций и Ли, — что не так? Я тебе не нравлюсь? Или мешаю? — Хан вскакивает из-за стола, разливая чай на пол. — Джисон… — Минхо машинально встаёт следом. — Точно! Ты же у нас до пизды и обратно правильный. У тебя есть будущее, академия, друзья. А я кто? — он нервно пересекает кухню из стороны в сторону, измеряя её большими шагами. — Джисон. — Конечно, я — это зачёт по астрономии. Минхо перехватывает за руку взбесившегося Джисона, врезаясь вместе с ним в шершавую стену, душу и голову. Его действия — резкие, но по-прежнему бережные: он никому не даст в обиду Хана, даже себе. Ли оберегает его спину предплечьем, заслоняя от удара с твёрдой поверхностью. Хан брыкается, машет нескладными конечностями, успевая укусить Минхо за плечо. Ли шипит, но не отстраняется, продолжая крепко держать в руках дикого зверька. — Тише, дружок, тише, — он утыкается в ключицы Джисону, постепенно ослабляя хватку. Хан инстинктивно обвивает спину Минхо руками, сдуваясь, как воздушный шарик. Чуть не проткнулся — лопатки острее ножа. — Не отпущу, — Минхо сопит в шею, мягко целуя в родинку. — Но ближе не подпустишь, — Джисон проигрывает Минхо, подставляя под влажные губы кожу. Ли целует ровно в артерию, вонзаясь в неё чувствами-иголками. Пульсирующая вена жадно впитывает его невысказанные эмоции, пропуская их через дрожащее тело Джисона. Хан сдаётся и в этот раз: в Минхо он пропал, окончательно заплутав. Подростком влюбляться, оказывается, так легко, но отпускать — сложно, гадко и страшно. Дробно получается один к трём — пропорциональная справедливость нарушена. В молодости несчастны все, и только единицы находят общий знаменатель. Беда не приходит одна. Одно за другим на Джисона выливаются ледяные новости. Отца не стало, в школе астрономию заменяет практикант. Джисон проказничает, отсвечивая дурью и выкрутасами, за что получает подножки, саботаж и нелепые прозвища. Джисон — самое настоящее бедствие. Сметал всё вокруг, щёлкая карманами и мыльными пузырями. Яркий звон разнёсся по школе брехучим телефончиком, а до Минхо дошёл только треском стекла. — Кто это сделал? — в полдень пятницы весь класс тыкал пальцем в Джисона. В окне зияли пустые ставни, разбитые уличным камнем. Джисон не пикнул. Молча проглотил ложные обвинения. В этот момент его интересовала только дверь: в случае облавы — это единственное спасение. Минхо смотрел на него с космической грустью. В свои двадцать он многое успел повидать. Джисон был диковинным, но не хрупким экспонатом. А если и был, то его следовало охранять — не ломать. Оставаться наедине для них было в новинку. Джисон оказался тихим, мечтающим и жующим жвачку. Ли листает его тетрадь с рисунком Рюка, в тишине аудитории прыская в кулак. — Что смешного, хён? — Ты славный, Джисон, — Хан переводит удивлённый взгляд на учителя, теряясь в неожиданном комплименте. — Скафандр. Не скафандЕр, дружок! Как так вышло, расскажешь? — Спросите у этих ублюдков, — Хан обводит рукой пустой класс, — они, кажется, больше знают обо мне. Даже больше, чем я сам. Минхо тоже знал. Поэтому не стал исправлять “скафандер”. "Не сломать"; починить, отряхнуть и вернуть в стеклянный шкаф. Джисон сделал ошибку специально. А Минхо оказался спасительной дверью. На следующий день родились чувства, а окно заклеили скотчем.*ੈ✩‧₊˚
— Ты дрожишь, — Ли продолжает исследовать созвездия на шее Джисона, томно вздыхая над каждым изгибом. — Это тамагочи в кармане вибрирует… Ох, — тело Хана всегда слабело под умелыми прикосновениями Минхо. — Пошли в ракету. Буду тебя жалеть. Минхо сгребает Джисона на руки, как фарфоровую принцессу из картонного футляра. Хан только снаружи вредничает и жалуется, но внутри сияет крошечной звёздочкой. Иногда быть маленьким безумно приятно! Джисон был влюблён не только в Минхо. Его спальня — космический корабль, собранный из винтажных грёз. Комната сверкает разноцветными гирляндами, словно кнопки на приборной панели. Стены разукрашены фиолетовой краской: наспех, но с преданностью к делу. Шторы продырявлены хаотичными звёздами, а потолок похож на синее небо. На кровати разбросаны звёздное одеяло и пушистые подушки-планеты. Хан буквально падает в открытый космос, разбрасывая по простыне свои громкие погремушки. Минхо целует его в оголившуюся косточку, под звон падающих безделушек. Джисон влюблён в Минхо; в его дом, привычки и проклятую астрономию. Джисон любит их совместные моменты и космос, задыхаясь в них, как в скафандре без кислорода. — Что-то ты притих, — Ли оголяет впалый живот Джисона, продолжая свой незатейливый путь из мягких щипков губами. — Я… Ах! — Минхо кусает где-то под рёбрами, а может, и в самое сердце, ухмыляясь, — ты можешь меня уже трахнуть? — Спроси меня ещё раз, когда тебе исполнится восемнадцать, — Минхо хмурится: это ощущается в его мимике и прикосновениях на коже. Хан понимает, что сболтнул дурость, но отсроченная близость вселяет надежду в их туманное будущее. Джисону шестнадцать, а до восемнадцати ещё восемь сезонов. Говорят "любовь живёт три года", но Джисон уверен — ему под силу стереть условные границы. — Чему ты так радуешься? — на лице Хана рефлекторно расцветает улыбка, что не ускользает от зоркого взгляда Минхо. — Анекдот вспомнил, — Джисон хихикает: то ли от абсурдности фразы, то ли от щекотки над пупком. — Как же я люблю тебя за эти твои "уместные" приколы! — Ли глушит слова в тонкой шее Хана. В том же месте, где вздымалась милая родинка. — Что ты только что сказал? — Раздевайся уже, бесёнок. Джисон раздевается. Его руки дрожат и теперь не отбрешешься тамагочи. Она давно валялась где-то в проталинах одеяла, скромно подмигивая уведомлениями. Пока Ли помогает с джинсами, Джисон рассматривает парящие шторы. Вырезанные дырочки в форме звёзд — эльфийская лирика, в которой действительно читался почерк Минхо. Утром, когда раннее солнце постучится в стёкла, его лучи воткнутся в разрезы тюли. И волшебство, замурованное в рукотворных стенах дома, приумножит свои чары в вечность. — Зачем тебе столько дырок на штанах? — Ли почти запутался во всех этих несуразных нитках, пуговицах и нашивках. — Чтобы нечего было рвать. А ещё стильно! С Джисона взятки гладки. Пытаться оспорить — своеобразный способ выражения себя, бессмысленная полемика. Минхо любой Джисон нравился: и в заплатках, и в шрамах, зашитых тамбурным стежком. Хан чувствует, как в поясницу ему упирается… Значок. Тот самый, с расцарапанной Сейлор мун и Луной. Он выскальзывает наконец-то из пёстрых джинс-багги полностью, переворачиваясь на другую половину кровати. Минхо пытается не смотреть туда. Чего греха таить? Для подростка у Хана была отменная попа! Упругая, крепкая, нежная, как бархат: ударишь слегка, а улетишь со свистом на один километр. Минхо громко сглатывает слюну практически захлёбываясь ею. Голое тело не являлось избитой похотью — это суровое испытание для терпения Ли. Он задирает выше полосатую футболку Хана, ближе наклоняясь к его спине. Обводит каждую родинку губами, уделяя особое внимание родимому пятну. — Чудесный, — Минхо целует в каждую лопатку, умиляясь пятнышку в виде Сатурна. Оно блёклое и совсем маленькое, но каждый раз заставляет внутри Ли что-то гигантское сомкнуться. В эти блаженные моменты близости у Джисона пять минут полёта — нормально. Но, когда Ли с дрожащей хрупкостью целует его в бритый загривок, мурлыкая, Хан теряет контроль над управлением. Следующие десять — он попадает в турбулентность. Как же славно быть молодым и отзывчивым! Пока сознание граничит с воздушными желаниями, в реальности остаешься без трусов. Ли время зря не терял, опаляя теплым дыханием изнеженное тело. Считает влажными поцелуями каждый позвонок Джисона, обводя языком ямочки на пояснице. — Хён… — Хан ёрзает под Минхо, пытаясь устроиться поудобнее на покрывале, — вытащи.. — Я же ещё не совал. — Да блять! У меня брелок под пахом! — Джисон переворачивает Минхо на другой край, седлая его бёдра. В одной футболке он выглядел паинькой, но под тканью резвился чертёнок. — Какие планы? — Минхо гладит его бедра, пощипывая у основания. Джисон пищит мышонком, перехватывая его ладони к изголовью. — Либо ты, либо я, — Ли смеётся: и как это себе представляет Хан? — Джисон, пощади. Я не выдерживаю, — Ли как-то слишком обреченно вздыхает для человека, контролирующего ситуацию. — Какой же ты вредный, хён! — Правильный. — Праведный! — Минхо переворачивает обратно Джисона, укладывая его в первоначальную позу. Хан без стыда виляет перед ним ягодицами, побуждая к дальнейшим действиям. — Подними попу. Я всё-таки уберу этот несчастный брелок, — Джисон беспрекословно слушается, приподнимаясь. Минхо откидывает побрякушку в сторону, заменяя её подушкой в форме Солнца. Хан краснеет только от одной мысли быть разложенным на звезде. Это пленило, возбуждало — идея приятно дразнила заведённый разум. Страсть между ними бурлила жадностью, но в ней же сокрылась лелейная любовь. — Придётся постараться, дружочек, — Ли берёт с прикроватной тумбочки смазку, разогревая её между пальцев. — С этим я справлюсь. Не астрономия же. — Не придуряйся: ты отлично её знаешь, — Минхо на пробу проводит пальцами между ягодицами, обильно смазывая их тёплой субстанцией, — зачем косячишь постоянно? Джисон мычит что-то неразборчивое в изгибе локтя, плавясь из твёрдого в жидкое состояние. — Что? — Чтобы ты заметил, придурок! — Минхо подвисает от внезапной честности младшего. Не то, чтобы причиной их связи были только намеренные ошибки Джисона, которые он систематически допускал на экзаменах. Но когда Хан озвучил очевидное вслух и сам — это разрывало влюблённое сердце Ли. "Ты вляпался, Минхо" — Джихе так и сказала ему несколько месяцев назад, когда Ли воодушевлённо рассказывал о Джисоне. Тогда он и представить себе не мог, насколько Пак окажется права. По-другому это нельзя было описать: и один, и второй без вести пропали. Минхо влюбился, как последний дурак; Джисон — по-настоящему, как взрослый. — Оум… — Оум? — У меня нет слов, — и в качестве подтверждения Минхо клеймит чувства возле лопатки. Джисон запутался, в каком состоянии пребывал сейчас: в твёрдом, жидком или уже газообразном. Одно Джисон знал точно — с Минхо бесполезно пререкаться или скрываться. Он вытряхнул из него спрятанные чувства, обналичив, как прямое доказательство любви. Тем временем, Ли обильно смазал лубрикант между ног Джисона. Провёл кончиками пальцев ещё пару раз, только для того, чтобы насладиться мягкостью кожи. Он спешно расправляется со штанами: член на двенадцать часов, а Минхо ещё никогда так быстро не раздевался. Не терпится ощутить тесноту между бедрами Хана, пускай и без полноценного проникновения внутрь. Минхо слова на ветер не бросал: сказал до восемнадцати, значит будет ждать. С таким требовательным Джисоном — это было почти нереально, но Ли старался держаться до конца. — Сомкни сильнее бедра. Я начинаю, — Минхо торжественно объявляет о стыковке. У Джисона в голове поезда и мутная страсть. Горячий член проскальзывает между ног, как родной: Ли стыдно признаться в том, что из-за таких моментов жизнь обретает краски. Хан тихонечко стонет в кулак, иногда заменяя его на подушку. Его член тёрся о Солнце, а стоны тонули в Марсе — космическая романтика, персонализированная только для Джисона. Даже с таким набором условий Хан получает крышесносящее удовольствие. Член Минхо крупный, горячий и увесистый приятно растирал нежную кожу. Руки Ли хаотично блуждали по тонкому телу Джисона, бестактно вытирая остатки смазки. — Ну, спасибо, блин… — Хан кисло благодарит Минхо, мстительно сжимая его член внутренней частью бёдер. Ли шипит от внезапной узости вокруг члена, звонко хлопая Джисона по ягодицам. — Не балуйся, а то сейчас сам будешь всё делать. — Извините, учитель, только не ставьте двойку! — и за это Джисон получает заслуженные пять шлепков. Хану хочется большего. В отличие от Ли, он не переживал о таких мелочах, как возраст или статус. Он пытается подсмотреть за методическими фрикциями Минхо из-за плеча, пытливо соскребая себя с Солнца. Минхо красивый. Особенно, когда старается. Джисон рассмотрел его ещё в сентябре, когда Ли рассказывал безалаберным умам о созвездиях. С тех пор у него отросли волосы, зрение снизилось, а лицо осунулось. Тяжело, оказывается, учиться в космическом, но для Минхо тяжелее было любить Джисона. Непослушный, кусается, иногда наводит суету, но в складках души спрятаны доброта и храбрость — редчайший куб чудесных срезов. Джисон годами не видит отца. С матерью они держатся на расстоянии вытянутой руки. Так получилось, что она была влюблена. А точнее, любила только одного мужчину. Хан — классический пример беспризорного существа: носится, дурачится, теряет всюду свои безделушки. Но среди вертлявой карусели миллениалов, он скрывал горестное чувство одиночества. Минхо заметил сразу, подхватив его маниакальный призыв о помощи. И теперь, когда Джисон скакал, разбрасывая повсюду стекляшки, Ли собирал их в шкатулку важных вещей. — Минхо… Я близко… — Хан ёрзает на смятых звёздах, загнанно вбирая ртом воздух. Минхо сквозь вакуум слышит его глухой голос, пытаясь синхронизироваться с реальностью. Он медленно выскальзывает из Джисона, роняя на простынь несколько капель предэякулята и смазки. Их возбуждение смешивается в единое целое и это не выглядит вульгарным кино. — Ещё немного продержишься для меня? — Ли аккуратно переворачивает Джисона на спину, влюблённо поглаживая его мягкие щёки. Хан согласно кивает на скромную просьбу, полностью передавая полномочия в умелые руки Минхо. Ли выдавливает на пальцы ещё немного смазки: в таком деле не стоило экономить. Ласкает вязкой жидкостью по кругу вход Джисона, смыкая два члена в одной руке. — Этого мы не проходили… — Джисон звучит довольно, заворачиваясь в пограничное блаженство. — Пройдём этот материал экстерном. Ты заслужил, как мой самый лучший ученик. Джисон в совершенстве знал астрономию. Минхо одержимо знал Джисона. Причинно-следственное введение собрано, не хватало только уменьшительно-ласкательного заключения. Наладить связь с реальностью у Минхо так и не получилось. Но вместо этого куда приятнее настроить на одну частоту их сбитое жаром дыхание. Он лениво поглаживает их мокрые члены у основания, изредка уделяя внимание налившейся головке. Первостепенно дразнит прикосновениями Джисона: щекотать его отзывчивое возбуждение — волшебно. В эти минуты Джисон смеет предположить, что смог открыть вторую Вселенную. С Минхо обворожительно разрушаться: утром не страшно проснуться в обломках. Ли ускоряет движения рукой, одновременно припадая к обветренным губам Хана. Размазывать желания сразу в двух эрогенных местах чревато: Джисон не выдерживает фееричный спектр эмоций, мгновенно изливаясь в его кулак. Ли не останавливается, выпуская из плена только обмякший член Джисона. Он придавливает его бедовые колени к грудной клетке, подставляя пульсирующую головку ко входу. Делает несколько сбивчивых движений вдоль члена, проталкивая густую сперму внутрь. Сверчки за окном стонут. Минхо и Джисон глотают в лёгкие спёртый воздух. В конце марта становится до одурения жарко, а всему виной — бурлящая в крови влюблённость. Ли опускает ноги Джисона, предварительно чмокнув в забавный пластырь на коленке. Он поднимается выше поцелуями к помятой шее, жалея каждый, небрежно оставленный на ней, синяк. — Всё хорошо? — наступает время разговоров. — Теперь да, — Джисон улыбается шире радуги, позволяя Минхо за ним поухаживать. Ли вытирает влажной салфеткой следы их невинной близости, не забывая оставить несколько коротких поцелуев на коже. Ради таких моментов стоило ошибаться, будь то грамматика или подростковая увлечённость.*ੈ✩‧₊˚
Ночью Джисону снится сон: он летает через ледяные порталы космоса. Путешествует внутри туманных скоплений звёзд, приземляясь на неухоженный Плутон. "Холодный изгой", который смог обрести призвание среди безымянных сирот. И теперь он господствует в ином измерении: там, где чужой становится частью чужого. Хан проводит параллель между собой и Плутоном. Эта мысль имела сакральную идею. Джисон, как Плутон — одинокий в толпе, но находит свою уникальность в других системах. Джисона будят щекоткой на щеках: Минхо балуется пёрышком из подушки. Он смотрит на него, как Нептун на Плутон — находясь близко, но совершенно в разных категориях. — Прекрати. Щекотно же… — Джисон морщится от пушистых прикосновений под лучами утреннего солнца. Всё так, как он представлял вчера: лучи режутся о дырявые звёзды. — Мне вдруг показалось, что ты — выдуманный, — Минхо смущается в улыбке: его слова порой бывают искренне-глупыми, — поэтому решил проверить подлинность. Вдруг ты — это предел моих мечтаний. Джисон скулит в подушку, скрывая нахлынувшее смущение в пустотелой структуре. Минхо иногда такой невыносимый. Влюблённый, если быть точнее. Ли нежно хлопает по бедру Джисона, призывая обратить на себя внимание. Хан делает ещё пару вздохов в мягкий холлофайбер, поднимая блестящий взгляд на Минхо. — А у меня там космостарс с молоком затерялись… — Я тебя люблю. — Я тебя тоже, бесёнок.*ੈ✩‧₊˚
Уютный март выдался в этом году. Свежий, портативный, с подснежниками и звенящими значками. Минхо обещает купить парочку новых взамен на расцарапанные. И кто такой Джисон, чтобы ему отказывать. У Минхо на кухне разбился океан: его морской запах служил цементом между плитками. Интерьер пестрил холодными оттенками глубокого дна, а на потолке плавали перламутровые медузы. На столе стояли парные приборы: две миски с хлопьями, два какао и ложки с рыбками на концах. Джисон прятал сладкие звёздочки за набитыми щеками, пока Минхо молча наблюдал за его детской радостью. Он проверяет утреннюю почту, перебирая в плетёной корзине брошюры, рекламы и письма. Одно врезается острыми марками и адресом в сетчатку: отправитель Академия — это было бермудное знамение. Минхо выходит на балкон, разрывая заклеенный край конверта. В его руках предательски дрожит целлюлоза, а наивный Джисон играет в тамагочи за стёклами. У Джисона погибает третий пришелец за неделю. У Минхо — надежда на совместное будущее. Последние строчки письма гласят о неизбежном: совсем скоро Минхо исчезнет с Земли. Он собирает свои останки с балкона, развеивая выкуренный пепел на ветру. Хан радостно встречает его за столом с пустыми тарелками так, словно не видел старшего много лет. Минхо пытается улыбнуться. Выходит натянуто, криво, но Джисон верит, не замечая изменений. Ли притворяется, что у них есть будущее. В реальности у них остались лишь эфемерные воспоминания о прошлом. “...Международная Ассоциация Космических Исследований одобрила вашу заявку на участие в Программе пилотируемых полетов в космос. После выпуска из Академии Им. Армстронга, ждем Вас на испытательный срок” Возможно сегодня — это всё, что у них осталось.Март 2009.
Земля.