***
Сухие, потрескавшиеся от холода руки не спасает даже терапия горячим (после литра саке-то) дыханием, вынуждая в очередной раз станцевать чечётку у остановки в жалкой попытке согреться. Сугуру уже в седьмой раз раздражённо проверяет ледяной телефон, что быстро потеет под его пальцами, и нервно покусывает губы из-за отсутствия новых сообщений. Жирафы на пронзительно-ярких обоях с издёвкой жуют свежие зелёные листья в тёплой саванне, пока он, эдакий страдалец, мёрзнет в ожидании своего парня. Шрамы начинают ныть на морозе. — Ну и чего ты в кафе не зашёл, а стынешь здесь? Шальная пуля повредила-таки что-то в голове? — раздаётся насмешливый голос Чишии откуда-то сбоку, приглушённый намотанным по самый нос шарфом. Алый румянец неровными пятнами ложится поверх чувствительной кожи и Нираги чудится, словно эти мягкие щёки сейчас трещинами пойдут, да лопнут, как та керамическая тарелка, разбитая им в приступе агрессии на прошлых выходных. Он смаргивает эти мысли, как застывшие на ресницах снежинки. — Не хлопай глазами. Пришлось с семьей до последнего сидеть. Сугуру языком шевелить, кажется, уже не может. Тот примёрз к нёбу накрепко и мужчине остаётся только дёргано кивнуть, похрустывая затёкшими в карманах куртки руками. Пальцы отказываются сгибаться, но Шунтаро догадливый — сам открывает прозрачную дверь забегаловки у метро, придерживая её под звон колокольчиков над входом. Хозяйка, шустрая женщина лет тридцати, уже привыкла к двум особым посетителям, что заглядывают в раменную и в холод, и в жар, теперь лишь разводя руками на их появление. И то шутки ради: мальчики ведут себя хорошо, мебель за закрытыми дверями не ломают, о кражах вопроса тем более не стоит. — Десятая комната. Нам как всегда, Ямане! — хрипло выкрикивает Нираги напоследок, наслаждаясь подвижностью оттаявшего во рту куска мышц, что наконец-то вновь заработал, выполняя свою прямую обязанность — генерацию оскорблений напополам с пошлыми анекдотами. Мужчина рядом легонько пихает его в плечо, строя показательно-укоризненный вид и почти пальчиком угрожает. Хозяйка на их пантомиму не ведётся, привыкшая уже к грубости того, что потемнее и безразличию его светленького друга. Сегодня даже в лапшу им не плюнет. Праздник же на дворе. Деревянные створки кабинки поддаются со скрипом, хорошо бы петли смазать, но атмосфера внутри закрытой комнатушки как всегда отменная, уютом наполняющая со входа. Быть может дело в том, насколько часто они просиживают здесь часы в подготовке к поступлению, а может и в десятках зависших над полом фонариков, в порыве небывалой щедрости купленных Нираги, который решил когда-то давно сделать подарок их общей знакомой. Чишия такими вопросами не задаётся, скидывая на пол сто слоёв одежды, чтобы только не задохнуться в качественно отопляемом помещении. Знает ведь, как его парень любит лезть под руку, укутывать в пушистый плед и наблюдать за отогревающимся любимым, что лениво вытягивал ноги, плюя на все традиции и семейные заморочки. Так происходит и в этот раз, и они слегка отодвигаются друг от друга лишь по пришествии Ямане с двумя тарелками лапши, чтобы следом ещё теснее прижаться, утопая в умиротворении. У Сугуру капля за каплей сходит на нет бурлящая ярость, скачками преследующая его с самого окончания школы, и он позволяет себе ослабить контроль, облокачиваясь на мягкое плечо. Светлые пряди слегка сухие (последствия окрашивания) и колючками лезут в нос, щекочут до несдержанного чихания — Чишия тотчас кривится и нераскрытыми палочками бьёт парня по голове, нервно дёргая сопливой рукой. — Ты сегодня останешься даже без поцелуев, я клянусь, — угрожает господин-брезгливость, салфетками стирая невидимые капли под чужой смех, тянущий скорее на карканье вперемешку с кашлем, а не мелодичный хохот. Шунтаро на мгновение отвлекается, заслушавшись родными кряхтениями, но брови хмурить продолжает. Из вредности. Сугуру на это только ухмыляется шире, да тянет своего милого священника на колени, крепко за талию удерживая. Сбежать не даёт, игнорируя собственное желание поесть. И ладно, что тяжелый дым от наваристого рамена настойчиво проникает в ноздри, будоража сознание — крайне голодное и ленивое после зимнего холода, к слову. Чишия на коленях всё же куда желаннее и первый поцелуй в шею приводит в себя куда лучше нашатыря, толчком кровь по венам разгоняя. Алая жидкость хлещет куда-то не туда и Нираги, с моментальным поражением, ловит довольный взгляд чёрных глаз. Задыхается от робкого шевеления на бёдрах и планирует уже впиться нормальным поцелуем, без этих детских шалостей, когда снизу доносится пронзительное урчание. Неловкая тишина, разбавленная лишь прерывистым дыханием обоих, заполняет комнату также ловко, как это делает аромат говядины. Поднятый животом бунт сбивает весь настрой и Шунтаро смотрит устало, с ноткой неверия, наверняка мысленно спрашивая себя, как вообще умудрился связаться с таким идиотом. У них снова ничего не выходит.***
— Да где ты эту хуйню откопал? — ревёт Нираги, раскидывая по всей беседке карты после очередного поражения. Картонки феерично разлетаются, застревая между деревянных досок и густых кустов, что окружали одну из многочисленных построек на территории национального парка. — Это всего лишь уно. Как будущий программист может не понимать столь простые правила? — с приподнятой бровью тянет Чишия, мастерски тасуя оставшиеся карты, не разбросанные пока по округе его сегодняшним противником. О собственном мухляже он, конечно же, не расскажет. Названный парень, наконец-то поступивший этим летом на желаемую специальность, на нескрываемый сарказм цокает, ребячливо язык показывая. Солнечным утром настроение уподобляется качелям и его тянет из крайности в крайность, пока руки так и чешутся прижать любимого к себе, ногтями цепляясь за застежку на белой толстовке. Мешающая кофта — подарок на годовщину, что обошёлся в кругленькую сумму (Nike, чтоб его), потому содрать ткань, подобно раздражающей корочке на ранке, не выйдет. Денег жалко. И Сугуру падает на скамейку рядом с любимым. Поддевает бережно чёрный замок и тянет вниз медленно, исподлобья наблюдая за чужой реакцией. Чишия лишь заинтересованно голову вбок склоняет, оголяя нежную кожу шеи. Тонкие колечки на ней проявляются чуть сильнее и Нираги мечтает расположить на них свои руки, ну или, хотя бы, губы. Желает сотворить столь немыслимые вещи со своим ручным кицунэ, которые в слух позорно зачитывать, под угрозой получить подзатыльник — религиозная семейка когда-нибудь окончательно перекроет кислород им обоим, затягивая потуже на шее алые канаты, чтобы демонов в юношеских сердцах сдержать. И от этого знания болезнь вновь даёт о себе знать, колоколами отбивая реквием минутному спокойствию. Весь настрой сходит на нет и Сугуру разочарованно отстраняется, цепляясь заместо застёжки за собственные руки, сжимая до боли и кровавых полумесяцев, только бы унять случайную бурю в душе и не навредить единственному близкому человеку. — Дыши. Вдох, выдох. Вдох, выдох, — сквозь вату еле слышится, отрезвляя холодом и твёрдостью, голос Шунтаро. А он, вот тупость, и правда дышит, словно от второго лица наблюдая за поднимающейся-опускающейся грудной клеткой. Рубашка с броским леопардовым принтом позволяет сконцентрироваться и разжать окаменевшие пальцы, переживая очередную аффективную вспышку одними мольбами, вот дерьмо, Ками. Продемонстрированная слабость удавкой душит покруче извечных запретов, так и подбивая вытворить подростковую херню, а потом на коленях ползать с извинениями. Но Нираги уже не прыщавый ребёнок с гормонами и шилом в жопе, а вполне состоятельный студент, не так ли? Самоубеждение работает слабо — взгляд Шунтаро, обычно равнодушный к происходящему, поражает толикой беспокойства, отражённой в нём. Он не глупый. Замечает на раз-два, что приступы участились, чему виной был постоянный стресс, иглой в вену вводимый университетом, напополам с литрами кофе. Подозревает, как сильно ему хочется причинить вред если не окружающим, то самому себе, купаясь в болезненных последствиях, подобно распоследнему мазохисту. — Слушай, а ты вышел бы за меня? — тихо, не показывая собственного испуга от вырвавшихся у него слов, спрашивает Сугуру. И тотчас продолжает, уже поживее, чтобы не вызвать подозрений: — Тогда мы бы потрахались наконец, спустя столько-то лет. Парень рядом молчит. Пробегают мимо детишки с тайяки в замасленных бумажных пакетиках, громко обсуждая новую серию популярного нынче мультика. Он молчит. Парочка школьников проходит, желая было остановиться в их беседке, да не решается из-за угрожающего вида Нираги — пирсинг со шрамом пугают малолеток, внушая мысли о якудза. Чишия всё ещё молчит. Проезжают велосипедисты, задорно приветствуя мир чистыми трелями клаксонов, расчерчивая асфальт чёрными полосами от колёс. Ответ раздаётся тогда, когда между ними остаётся один только ветер с подталкиваемыми им листьями. — Если найдёшь священника, что согласится обвенчать нас? Да.***
Нираги находит не только священника, но и самую надёжную, из всех у него имеющихся, винтовку, чтобы избранный самим дьяволом священник не посмел отказаться в решающий момент. Нираги заказывает лучшие костюмы, которые может позволить себе за накопленные за время «работы» средства. За кольца он выкладывает три стипендии, месяц выживая на одном упорстве, да переданных ему от Шунтаро бенто, ради которых он даже бегает в соседний корпус Тодая. Медики смотрят с подозрением, шепчутся за спинами, да слухи пускают о воображаемой дружбе двух неординарных личностей. Бывший священник, покинувший родительский стан ради карьеры хирурга, и жертва пожара, наверняка скрывающая красочные бандитские татуировки под рубашками. Парочка из них выходит образцовая! Ну просто на загляденье, тем более по описаниям их ближайших родственников: Чишия «неблагодарная-ты-сволочь» Шунтаро и Нираги «чтоб-ты-сдох-педик-сраный» Сугуру. Но летит день за днём, подготовка к ничуть не легальной свадьбе медленно продвигается стараниями парня, что всю свою ненависть к миру выливает на головы тормознутых ассистентов, консультантов и служителей святилищ, сотрясая воздух угрозами и клятвами разрушить их жизнь, если те не проявят должного старания. Чишия на подобные заморочки качает головой, только губы поджимая. Осознаёт, что таким образом Сугуру держится за ускользающий рассудок в перерывах между психологом и новыми препаратами. Поддерживает неумело, подкидывая новые адреса проверенных свадебных салонов. Его ведь не учили с людьми общаться, а вот молиться — сколько угодно. Вырос не то богоподобный кицунэ, не то алекситимик, с неспособностью различить собственные эмоции. И как-то незаметно, в одно снежное зимнее утро, когда пальцы ещё могут сгибаться, но изо рта уже рвутся клубы дыма, Нираги склоняется над лицом возлюбленного, оставляя сухой поцелуй на губах, и протягивает тонкое колечко с незримой гравировкой на внутренней его стороне. Приглашает подняться вместе по лестнице того самого храма, где ещё год назад он дожидался свою судьбу на каменных ступенях, сейчас покрытых тонкой коркой льда. — Я был согласен ещё тогда, — сжимает Шунтаро холодную шершавую руку с бархатной коробочкой, спустя столько лет осознавая ценность их отношений. Ценность чувств, которые ему некогда подарил темноволосый очкастый мальчишка, в последний день учёбы. Он больше не врёт себе и сознательно отказывается от проложенного отцом пути. Пускай тыкается слепо по углам, в попытках обнаружить то, от чего бегал всю жизнь, но в конце-концов он видит свет. Сжимая чувства до размера зёрнышка в сердце, чтобы в решающий момент взрастить их будущее одним простым: — Да. И они, до нелепости запыхавшиеся и совсем не похожие на свой возраст, взлетают по ступеням, поскальзываются и ловят друг друга за локти, останавливаются, когда дышать становится нечем из-за спёртого воздуха. Смеются пронзительно, пока Чишия отпускает шутки про огнестрел в руке, свободной от его собственной — в вязаной перчатке, которой поделился с ним Сугуру. Священник на их пару смотрит с глубочайшим ужасом, никак не ожидая двух парней, вместо описываемой ранее девушки из чересчур строгой семьи, что никак не позволяла бедняжке выйти замуж. Но вот они здесь, трое на огромный храм, не считая винтовку. Та повергает старичка в околообморочное состояние, однако выбора у него нет, как такового. Оба парня, вот же сумасшедшие, не видят в ситуации ничего необычного, самозабвенно скрепляя клятву поцелуем. Быть может, всё оттого, что у Нираги Сугуру никогда и не было настоящего оружия? Ведь откуда ему взяться у простого работника тира?